Философская обитель

      Рыжие огоньки от свечей танцевали в зеркале разлитой на полу лужи зеленого чая, отблескивая на железных перилах больничной койки, с которой молча сошел Ал, чтобы помочь мне вытереть воду. Бумажное полотенце, что было в каждой палате, помогло нам быстро избавится от проблемы. И когда я выкинула размякшую бумагу в мусорку рядом с входной дверью в палату, ужасно тощий юноша, стоящий у меня за спиной, спросил:       — Что это с тобой? Братик же не хотел ничего плохого.       — Я знаю, Ал, знаю… — наверное, у меня плохо получалось непринужденно улыбаться, и на моем лице отражалась легкая печаль, но я все же старалась скрыть это от друга, — Я извинюсь перед ним за свою грубость, я была не права, так отреагировав…       Через недолгую паузу Альфонс медленно произнес, отходя от дверного косяка, о который опирался:       — Пожалуйста, не заставляй себя улыбаться. — он успел закончить фразу прежде чем оступиться, и скоро продолжил, почувствовав мою поддержку: — Я не понимаю вас. Вы то хорошо ладите, то рвете друг друга в клочья… Зачем?       Поддерживать человеческое тело, пускай и худое, было для меня тяжело. И не вынеся нагрузки на руки, я одновременно с Альфонсем мягко упала на колени. Я хорошо запомню этот холодный пол в коридоре, ведь в тот момент меня переполнили противоречивые эмоции, возникшие от такого выразительного движение, как падения на колени, и от объятий слабых рук, теми, что обхватил мою шею Ал, который не собирался отпускать пока не получит ответ. И мне пришлось ответить, бессильно и отчаянно зарывшись носом в тонкую шею:       — Я не специально, честно. — взглянув в темно-золотые глаза, я взволнованно продолжила: — Мне кажется я приношу лишь больше хлопот, и все наладится быстрей, если я.       — Не говори глупости! Я безумно благодарен тебе и счастлив, что ты с нами.       Почувствовав, как загорелась кожа на щеках, я невольно прикрыла лицо руками. Но тогда же Альфонс, относя мои ладони от румяных щек и открывая себе вид на горящие от сладкого стыда глаза, с улыбкой взглянул прямо на меня своими добрыми детскими глазами, которые я не раз представляла, засыпая на протяжении этого года:       — Ты нужна мне, ты вернула мне тело…       Тихий голос шептал это мне словно на ухо, но я ясно видела перед собой янтарные глаза, смотрящие с поразительной лаской. И они сами собой тепло обнимали меня и согревали своим светом. Я не могла сопротивляться этому по-весеннему свежему, лучистому свету его глаз. Их спокойному и уверенному выражению.       — Убедил… — произнесла я, отпуская от себя последние тяжелые мысли.       Альфонс провел легко по моим волосам рукой и улыбнулся, отведя взгляд в сторону:       — Нам бы нужно как-то встать и вернуться…       — Да, конечно, — я поспешила подняться и протянуть руки помощи другу.       В момент, когда Ал и я перешагнули порог палаты, за окном раздался бой курант. И обведя глазами комнату в оранжевом согревающим сердце свете от свечей, на стенах которой плавно танцевали высокие тени, мы с Альфонсем снова встретились взглядами и с улыбкой произнесли друг другу:       — С Новым годом.       Позже мы немного прибрались на кровати, и вскоре я сумела настоять на том, чтобы Ал лег спать. Парень устал, и это было видно, ему трудно давались любые движение, а глаза уже держались полузакрытыми. Я пожелала ему спокойной ночи и в эту же минуту, пока я тушила свечи, в комнату зашел Эдвард. Я не решалась сразу поднять на него взгляд, а когда позади из темноты раздался его хриплый голос, в моем сердце не осталось и капли уверенности, что осмелюсь произнести хоть слово:       — Он уже спит? — Эд подошел к кровати и заботливо поправил челку на лбу у брата, и немного погодя, подняв на меня взгляд задал следующий вопрос: — Помочь погасить свечи?       — Я почти закончила, осталась всего пара. — задувая одну свечу в свой руке, но продолжая держать последнюю с горящим фитильком, произнесла я тихо в ответ.       — Оставь эту, возьму к себе в палату. — быстро оказавшись рядом со мной, Стальной неловко коснулся моих рук и забрал с них свечу с резво полыхающим огоньком.       Тьма в комнате окутывала все, кроме наших лиц, и мне показалось, что ничего не может быть прекрасней чем стоять вот так в полной тишине и с умиротворением внутри, слыша легкий вой за окном и легкий треск огонька. И только с моих рук на тумбу опустилась к остальным потухшим свечам последняя, как в памяти возник образ секундного прикосновения к тыльной стороне моей ладони ледяных пальцев, что были у парня, стоящего рядом с омраченным видом. Он, сжимая свечу в одной руке, смотрел в ее огонь пустым, манящим взглядом, от которого на душе становилось и тепло, и холодно, и в голове сами по себе появлялись мысли о отражении чего-то неземного в этих глазах.       — Ты был на улице? В разгар зимы в одной рубашке… — я схватила Эда за ухо, но не для того, чтобы его позлить, а только как-то помочь согреться, когда после нерешительно начала растирать красные от мороза мочки его ушей с обеих сторон.       Растерянно Элрик отвел в сторону свечу и свободной рукой схватил мою левую кисть, резко опуская ее вниз:       — Не стоит казаться добренькой, когда пол часа назад смотрела на меня как на врага. И мне не холодно.       — По текущим соплям из твоего носа этого не сказать! — рассерженно ответила я, сильно сведя брови и надувая по-детски щеки, одновременно перехватывая ладонь парня в свою и поднося онемевшие пальцы к губам, намереваясь отогреть их своим дыханием.       Полный заботы взгляд сам невольно поднялся на Эдварда, и мы впились друг в друга глазами. От парализующего удивления я даже забыла, что намеревалась сделать. Меня поразило, как у парня на посветлевшем лице слабо горел румянец, а губы его притягательно застыли в несказанном крике возмущения. Я остановила обидные слова, подняв свой взгляд на него, на того, кто также замер. С минуту мы недвижно простояли в жарком смущении у постели Ала, пока Эд ни дернул меня за руку и ни зашагал быстро к двери, произнося:       — Не могу я так. Пойдем от суда!       По пути, по коридору больницы я все старалась поспевать за парнем, который не обращал внимания ни на один вопрос. И в итоге я оказалась перед окном его палаты, где на немного пыльном подоконнике стоял единственный источник света — ярко пылающая свеча.       Эдвард не спешил объясниться, и я успела хорошо рассмотреть пейзаж украшенного к праздникам города, с покрытыми снегом крышами и еще не расчищенными дорогами. Заметила, что постель Эда была заправлена, и на ее подушках лежали чистые полотенца. Взглянув на их аккуратные прямоугольные тени, я вспомнила разговор медсестер, что услышала сегодня рядом с лестницей. Они как раз тогда меняли в палатах белье и переговаривались между собой о интригующих весь госпиталь слухах. «Говорят, что тот молодой человек известный государственный алхимик, а с виду и не скажешь, что он из ЭТИХ. Вот время пошло, с такими добрыми глазами. А оказывается пес армейский! Тьфу!» — «Согласна, он еще такой вежливый, поблагодарил меня… Я конечно же ему ничего не ответила, ушла, стал бы кто с таким разговаривать…»       — Эд, — произнесла я нерешительно, дергая за рукав парня, который стоял ко мне спиной.       — Думаешь, я не замечаю? — холодно проговорил он и медленно повернул голову, охватывая меня в стальные цепи бесчувственного взгляда.       — О чем ты? — непонимающе ответила я с натянутой улыбкой, читая в золотых глазах только усталость.- Я только хотела согреть твои руки, можешь считать это моим извинением. Я не должна была...       — Ты не должна была отвечать огрызаясь или говорить, что ничего не было? А может быть ты хочешь сказать, что не должна была целовать и хвататься за меня, как за последнее, что у тебя было?       Я не решалась ответить, находясь под давлением Стального.       — Подумай, хоть на секунду, каково мне.       В комнате слышался только легкий треск от фитилька; темнота поглощала все звуки, даже наши голоса тонули во мраке темных углов больничной палаты, где никогда не выветривается специфичный запах лекарств. И кажется, что и предметы: кровать, шкаф, тумбочки и полки тоже исчезли в небытие, оставив среди абсолютно голых стен двух абсолютно глупых людей. — Ты не маленький мальчик! Чудес не бывает! Я всегда относилась тепло только к Алу, как ты не можешь понять этого - одна ночь не может поменять моих чувств!       — Так значит.       В мимолетное мгновение в груди возникло колющие чувство, казалось, что я говорю с дикой собакой. И все мысли куда-то потерялись, подальше забились в угол, страшась горящих золотых глаз.       — С Альфонсом мы давно стали близкими друзьями, а с тобой… - голос не выдержал и дрогнул, стоило мне заметить, что дикость его взгляду придает горькая обида, как на самом деле тяжело Эдварду слышать мое откровение,- Вспомни... я всегда была эгоистичной, как и ты.       Его синие губы накрепко сжались. Холодные струи пшеничных волос закрыли высокий лоб и только сквозь них, я могла уловить в растекающихся медовых глазах частицы стальной тревоги.       - Моя грубость всегда была зависима от твоих поступков,- произнес он.       - Тогда что случилось сегодня?- не растерявшись отпарировала я, по привычке сразу вздымая шерстку и выпуская когти,- Разве можно… в шутку… говорить человеку, как он искренно просил прощения… Ты…- натянулась я как струна, — сделал мне больно своими словами.       Я прекрасно понимала, что Стальному ничего не известно. Он и не мыслит о том, как со мной развлекались в промерзшей комнате завода Бригса.       Но обиде и злости, чувству несправедливости это не мешало выплеснуться, особенно, когда объектом моего горя является человек с таким же лицом, как у того, кто сейчас стоит передо мной и выслушивает абсолютно все с одной просьбой на уме - "продолжай." От этой идиотической готовности принять на себя удар, Элрик одновременно со всем мерзким заставлял пробудиться и мой рассудок, который я безжалостно, в начале разговора, запланировано, закинула подальше в самый мокрый и грязный угол, перевернув с ног на голову все в своей душе.       - Да, я не сдержала злости, но я не хотела обижать тебя… Не хотела, чтобы ты уходил… Каким беззащитным выглядел Эд в этот момент.       За окном лежал снег, такой блестящий и ласковый. И силуэты людей, проходящих под окнами, куда-то идущих в ночной час, расплывались темными пятнами на белом горизонте городских улочек. А я продолжала метаться от одного к другому, выговаривая парню, все, только бы он забыл, не поверил, проклял наш первый поцелуй и все, что произошло между нами хорошего. Я, надеялась, что все будет как прежде, если Эд заново увидит во мне только задиристую девчонку.       — Сейчас ты с Альфонсом всегда должен быть рядом! — без злости прокричала я, но тогда же голос ненадолго стих, — А из-за меня… из-за меня ты не можешь смотреть ему в глаза… Это не правильно…Это не хорошо… И так не должно быть! — губы только лишь перестали дрожать, как снова я почувствовала новую волну беспокойства.       Наивный. Кто я такая, чтобы вознося воздушные замки, сразу же не рушить их? Я ничего не знаю о романтике без забот.       — Тот поцелуй… Нам лучше забыть о нем.       Тогда, мы сделали то, что хотели, а сейчас столько суеты… И я так устала доказывать и решать, где счастливый конец...       — Это все? Теперь я могу сказать, что думаю?       — Да…       Вокруг мир, а я видела только тьму. Только тьму и мужскую руку, что тянулась к моему левому плечу. Я знала, что эта рука не причинит мне боли, эта рука отдаст мне последнее тепло и укроет от всех бед, но... Непослушные ноги сами качнули мое тело в сторону от белых палец Эдварда, подчиняясь памяти о шрамах на теле, что нанесли такие же руки. Окружающий мир показался резко невыносимым, жизненно необходимо стало бежать из этого города, бежать как можно дальше. Просто бежать… А мы все еще среди двадцатых секунд тишины.       — С тем что…- рука, как та, что я позволяла себя лапать, снова потянулась и крепко ухватила мое трусливое естество, — ты ближе с Алом чем со мной, я не могу поспорить… Но не лги, что между нами не было ничего кроме холода. Разве, когда я пришел в библиотеку проведать как ты, как идет работа, — передо мной стоял Эдвард, но чувствуя на коже настолько одинаковое тепло, как тогда, я ни раз брезгливо дернулась от друга, как от ничтожной гадости, — ты подошла ко мне и, играясь с моими волосами, взялась за кончик косички, — вниз живота падали одинокие камни, а Эд настойчиво продолжал разрезать мою душу вдоль, — Разве тогда между нами был холод…       — Это лишь раз…       Мгновение. Стоп, остановите это... Светловолосый парень обессилено опустил голову, окутанную жаром, на мое плечо и с тихой дрожью в голосе продолжил, шепча:       - Это ни раз.- Бронь его трещала по швам.- Вспомни, когда мы летом стояли на балконе, ты смотрела на меня также ясно и тепло, как на Ала. А когда ты болела, и я остался с тобой на ночь, мне приснился кошмар, и ты... Настолько была заботлива со мной, что я не мог прогнать образ матери, смотря на тебя.       Ненадолго воцарилась тишина, в правлении которой я раз провела ладонью по волосам Эдварда, неловко соскользнула пальцами по его шее ниже и крепко обняла за пояс.       - Это еще не все… Мне продолжать доказывать тебе, что наши чувства не с пустого места?       — Не нужно…       Железный вагон моих нескромных грез был сломан и ... Я не поняла, когда намокли мои глаза, и все, не выплаканные за несколько лет, слезы хлынули на мои щеки. Незаметно грусть и печаль, безысходность стали нашим общим комком в горле. Эдвард крепче сжимал мое тонущее тело и шептал:       - Как же я боюсь снова потерять тебя... Прости, что не понял всего сразу, но я не хочу ничего забывать. И если бы ты...       — Нет, Эд,- я испуганно разняла наши объятия и отошла на пол шага от парня,- Не может идти и речь о "если"... Тебя любит Уинри… Я не смогу просто забыть об этом. Что она подумает, если мы сблизимся хоть на каплю?...       - Я же уже говорил, что всегда относился к ней, как к родной сестре и никогда не смогу посмотреть на нее по-другому. Уверен, она поймет…       Рукавами кофты я быстро и старательно вытирала под глазами соленые ручейки от слез, готовясь уже выйти из палаты и прогуляться до поста дежурного врача, чтобы спросить у нее успокоительное:       - А мне так не кажется... Она нуждается в тебе. Только представь сколько лет она с тобой рядом, сколько времени ей понадобилось чтобы понять свои чувства и признаться в них. Я не хочу причинять Уинри такую боль... Все чего я хочу, это чтобы вы были счастливы...       В ответ на мои слова растерянный парень молчал, и мне оставалось только опустить дверную ручку и выйти в коридор, оставив все нерешенные вопросы с четким ответом "невозможно-забудь". Как неожиданно за спиной раздался резкий голос Эда:       — Нет, я не позволю уйти тебе вот так!— Элрик схватил мою руку, отрезая последний путь к мирной свободе, — я люблю только тебя!       Дрожь так медленно прошла по телу, что я не сразу заметила, как с щеки соскользнула слеза. Любит? Это невозможно-забудь…