До и после

Настроение у Завулона было отвратительным. В какой-то момент, когда считал, что все под контролем, он расслабился, и в итоге получил совсем не тот результат, которого хотелось. И все из-за чего? Из-за многолетней привычки легко абстрагироваться от всего, не позволять эмоционально вовлекать себя в любую ситуацию. Разумно равнодушен — и считай, что сразу выходишь победителем, застрахован от ошибок, адреналин не скачет от неуместного пристрастия. И теперь, когда привычка абстрагироваться подвела, внезапно испарившись подчистую, Завулон оказался не готов. С Городецким всегда все наперекосяк, следовало бы уже запомнить это. Из-за него Завулон срывался не первый раз, да так, что и вспоминать тошно. Как же теперь быть? Вчера он и сам не понял, когда именно у него отказали тормоза. Сначала вроде все было хорошо: неторопливое утро, Городецкий в меру огрызающийся, новости из города не самые плохие. А затем… Курящий Городецкий был странно притихшим, умиротворенным каким-то, а потом вскинул глаза, и Завулона сразу как током пробило: смотрел он ровно, от рабской пришибленности и настороженности не осталось и следа, но было там что-то еще… щемящее, пронзительное. То, куда никого не пускают. Осторожничают. И вот эта открытость сразу выбила почву из-под ног. Это как сумеречный портал, открытый по ошибке в ледяную океанскую воду, туда, где кругом айсберги — падаешь, обжигаешься о минусовую воду, орешь и тонешь… Открытость Городецкого завораживала и затягивала в себя, как в воронку. В груди Завулона что-то сжалось и, спустя пару мгновений, затрепыхалось, разливаясь то ли ядом, то ли дурманящим бальзамом. Смотреть в глаза своего раба Завулон больше не мог. Встал. Прошелся. Стал заговаривать зубы, пытаться отвлечься. Но стоило обернуться, и Антон опять пронял его своим невозможным взглядом прямо до... Захотелось совершить какую-то глупость, нелогичность. Почувствовать себя… живым? Тут же проверить, как глубоко готовы впустить, раскрыться, раствориться, растворить в себе… Завулон с трудом вынырнул из странного дурмана. Не намеренного, нет, Городецкий в последнее время все делал неосознанно, оперируя его магией на уровне инстинктов. Но не вызывало сомнения — он хотел этого, манил, почти требовал. Инстинкт самосохранения тут же завопил благим матом, отрезвляя и пугая. Какая нахрен привязанность и взаимность? К чему они? По простой договоренности жить проще, прагматичнее. Завулону захотелось вытравить, задушить в зародыше то, что рождалось внутри, делало… слабым, зависимым. И ведь если крючок, на который он угодил, вонзится глубоко - сразу пиши-пропало. Следовало это прекратить. Срочно. Городецкого надо было встряхнуть, напугать. Да, Завулон в тот момент верил, что действует верно, и что очередная наука рабу пойдет только на пользу, а то он слишком расслабился. Но на самом деле все завертелось и поволокло их обоих в трясину лишь потому, что Завулон испугался. Он не любил испытывать бессилие и обреченность. Но, похоже, теперь придется с подобными ощущениями смириться. Зашивальщик решил попрактиковаться в тонких материях: он учился присваивать и завоевывать. Опаснее вляпаться просто нельзя. У Городецкого всегда все с ног на голову. Даже лишенный магии, опустошенный, он умудряется перекраивать окружающее пространство так, что диву даешься. И за чей счет? За хозяйский. Повезло с рабом, ничего не скажешь. Впору развоплощаться. Попытка Завулона хоть ненадолго отодвинуть неизбежное, вроде, увенчалась успехом. Городецкий ситуацию с инициацией воспринял болезненно, ощетинился, замкнулся. Попытался сбежать к себе на чердак и оставаться там, а когда Завулон напрямую запретил ему это, затих, насупился и стал немногословен. Лишь «Нет» и «Да, господин». Завулон уже начал привыкать к тому, что из уст Городецкого слово «господин» всегда звучит как проклятие. Его раб про это слово вспоминает лишь когда очень сильно разозлен и обижен. Не пошла наука на пользу, Городецкий решил, что шантажировать его было низостью, всем своим видом демонстрировал презрение по этому поводу. Никак не удавалось вбить ему в голову, что статисты затем и существуют, чтобы расставлять их на шахматной доске так, как выгоднее тебе самому. Все пустышки сейчас — это статисты, разменная монета, не зависимо от того, кем были раньше. Не смогла Юля пристроиться у своего хозяина, не догадалась, что в период катаклизма главная цель — выживание, значит, проку от нее все равно не будет. Когда до Городецкого дойдет? Как ему разжевать очевидное? Всё держится за свои принципы, упрямый идеалист. И ведь когда говорил, что предпочитает смерть вампирскому существованию, выглядел так, что впору забеспокоиться, вдруг решит отколоть подобный фокус? Завулон потом настройки ошейника перепроверил по двойному кругу, исключая малейшую возможность спонтанного саморазвоплощения. Городецкий нужен ему живой. Зашивальщиками не разбрасываются. А уж почти-совсем-своими — тем более. *** Антона держала на плаву только мысль, что нельзя упустить возможность немного облегчить участь той двадцатки рабов, что Завулон, расщедрившись, позволил включить в список для Хены. Хотелось запереться в какую-нибудь темную коморку и никого не видеть. Повыть, полупить кулаками в бетонные стены, сдирая костяшки в кровь, вдоволь попроклинать Завулона, но приходилось держаться, работать в его кабинете и составлять список. Пока Завулон помнит про свой «подарок», про данное слово, следует поторопиться. А то передумает, и будет упущена возможность. Много знакомых Антону отыскать не получилось: парочка стажеров да два оперативника из бывших региональных Дозоров. Зато сведения, раздобытые Гариком, пригодились: в среде рабов перетирались имена особо злобных и жестоких хозяев, и Антон включил их рабов в список в первую очередь. А еще вписал имя второго и последнего раба бывшего хозяина Юли. Пусть теперь к этой твари явится Тигр за платой, и посмотрим, как тот запляшет, лишившись силы. Кому он тогда будет нужен со своим четвертым уровнем? В прислугу разве что сгодится. Маги третьего уровня как-то еще пристроены в новом мире, а вот ниже по рангу — считай, бросовый планктон. Кстати, о Тигре. Куда он запропастился? Если и способно что-то теперь вернуть Антона к жизни, так осознание полезности. С Тигром он чувствовал себя полезным. Почти. Антон распечатал готовый список рабов и положил на рабочий стол Завулона на самом видном месте. Можно было спуститься вниз и отдать прямо в руки, но тогда Завулон не упустит возможности приказать что-нибудь новенькое, и придется сидеть подле него, сдерживаться, чтобы не послать его куда подальше. Как вовремя Завулон напомнил, что он та еще сволочь, и что думать хорошо о нем не стоит. Спасибо за науку. За дверью в кабинет кто-то нетерпеливо мялся. Катрин? Этой что надо? — Пошли, — цапнув Антона за руку, как только он вышагнул в коридор, сказала вампирша. — Покажу его. — Кого? Но она уже тащила Антона на четвертый этаж, предвкушающее урча, будто кошка. — Раба моего, конечно. Кого же еще? Антон мысленно усмехнулся: Катрин радовалась своему приобретению так, будто в этом был главный смысл ее жизни. Что там за раб такой, что ради него она переупрямила Завулона и вытребовала-таки себе разрешение от коггнурата быть рабовладелицей. Раб оказался… худым и бледным юнцом. Он вздрагивал от любого шума и пока не привык к виду оскаленных клыков. Ошейник на раба Катрин успела нацепить свой, дорогой и со специальными настройками. Под ремешком уже прослеживались две отметины от клыков. Питалась? Или просто запугивала? — Вот. Теперь он мой. Совсем, — похвасталась вампирша. — Из Ростовского Дозора? — спросил мальчишку Антон. Он смутно помнил его по фотографии, которую видел в папке утвержденных на инициацию из регионов. Тот кивнул. Антона он тоже знал, и, видать, тоже по фотографиям. — Полгода при Дозоре? Только человеческую школу закончил и сразу инициация? Раб опасливо покосился на вампиршу и опять медленно кивнул. — Он пустышкой дольше живет, чем был Иным, — сказал Антон, не одобряя и не понимая бурного восторга вампирши. Ну, смазливый. Большеглазый и осторожничающий. Не дурак, значит. Но на этом все достоинства и заканчивались. — Много ты понимаешь, — фыркнула Катрин обиженно. — Охотился он на нас. Учили его этому. Антон замер. А, ну да, в Ростове же ведьмаков развелось, понаехали откуда-то, парочка из них была завербована Ночным Дозором, к ним даже стажеров направляли со всей России, чтобы отрабатывать навыки обезвреживания диких и слетевших с катушек вампиров. — Что-то не похож он на последователя Ван Хельсинга, — пошутил Антон. Ему пришлось повидать и ведьмаков, и наемников-ловцов из Инквизиторского бюро, и опытных оперативников, да только в тех чувствовалась хватка, а в этом юнце нет. — Обманули тебя, — сказал он Катрин. — Приукрасили навыки раба, а ты и поверила. Мальчишка вскинулся. Взгляд его стал более острым, непримиримым, плечи расправились. Может, и не врали про него. Только вот же ж шуточки у судьбы, обучали как бойца, а угодил в рабство к любвеобильной вампирше. — Откормить его, отмыть и… — рассуждала Катрин. Антон подумал, что странные у нее принципы. Вампиры обычно злопамятны и в первую очередь бросились бы мстить за своих, да со вкусом и особым усердием. Но и раньше, когда Катрин припоминала Антону Саушкина, и теперь ее словно не волновало, что перед ней убийца ее сородичей. — Вот мастер мне завидовать будет… Достался мне, а не ей. — Пошли, — сказал Антон мальчишке, — дом тебе покажу и где здесь что. Катрин сразу напряглась. Мотнула отрицательно головой. — Завулон… Антон устало усмехнулся. Переживает, что Завулон не упустит своего, решит опробовать смазливого раба? Может, и не зря боится. — Все равно ведь его увидит, так или иначе. Днем раньше, днем позже, — сказал Антон и, обернувшись к мальчишке, скомандовал: — Пошли. Как звать? Раба звали Пашей. — Павлом, — быстро поправился новенький, не переставая с любопытством вертеть головой по сторонам. — Она ничего, сойдет. Могло быть и хуже. — Могло, — согласился Антон. Лучше было побыстрее ввести его в курс правил жизни в этом доме, пояснить, что запрещалось, чего следовало избегать. Гарик уже вернулся, был у себя и благосклонно воспринял знакомство. На удивление охотно отвечал на бесконечные вопросы новенького про его новую хозяйку и про то, что «А действительно у вас тут где-то самый настоящий цербер живет?» Когда речь зашла о Завулоне — вопросы сразу стали осторожными и задавались шепотом, — Антон отговорился делами и ушел. Пусть с новеньким нянчится Гарик, у него это всегда хорошо получалось. Ушел Антон еще и потому, что больше не мог смотреть, как новенький украдкой теребит и дергает в момент сильного волнения смешной человеческий оберег на запястье — детскую фенечку розового цвета, замусоленную уже, явно не работающую. Но он цеплялся за нее так, будто верил в обратное. Душераздирающее зрелище. Антон поднялся из подвала, вывернул в холл и сразу наткнулся на Завулона. Вот ведь не повезло. Порадовать хозяина и продемонстрировать, что его манера подставлять других, чтобы самому выйти из-под удара, Антоном намотана на ус? Отвлечь Завулона новостью о новом рабе, и, пока тот занят, сбежать на чердак? Катрин ведь за это прибьет. Но не в том дело. Антон просто не желал становиться похожим на Завулона. В войне «кто кого» имеется, хоть и призрачный, но шанс переупрямить хозяина. С Юлей случился полный проигрыш, и теперь Антону придется жить с этим. Но кто сказал, что завтра удача будет не на его стороне?