До и после

Завулон в очередной раз пытался понять, с какого момента, с какого именно слова все полетело в тартарары. Он завелся сразу, как его выдернула из дремотного состояния тянущая нить использования его магии. Сначала накрыло неконтролируемым испугом, что так сработала защитная функция ошейника, и Городецкий опять во что-то вляпался, вновь на грани жизни и смерти. Уже поднимаясь на четвертый этаж Завулон понял, что зря перенервничал, его раб просто обнаглел и без спроса тратит магию на какое-то пустячное вмешательство. А уж когда Катрин бросила на Городецкого предвкушающий взгляд, Завулон совсем сорвался. Раб, действительно, обнаглел: понял же, что Завулон пытался исправить свою ошибку, но повел себя неблагодарно, обиделся, встал в позу. Отомстил. Так и подмывало пойти и прямо тут же продемонстрировать, как на самом деле могут обращаться с такими непокорными и излишне упрямыми рабами. Подмывало, тянуло-таки доказать свое право принудить, получить, что хочется. Даже логика отключалась: хотелось ухватить Городецкого, зажать, не дать возможности отбиваться, выскальзывать из рук, хотелось… Мерлин и все сумеречные твари разом! Сколько же всего разом хотелось с ним сделать…Завулон даже был уверен, что у него хватит терпения и выдержки переупрямить его, и совсем не принуждением, а вполне себе добровольным образом добиться совсем другого окончания этой ночи, куда более приятного для них обоих. Но тогда Городецкий останется обиженной стороной, и неизвестно сколько времени продлится их противостояние. Потому следовало действовать тоньше, умнее, вынудить раба самостоятельно признать, что по сути живется ему не так уж и плохо и что всегда получает, чего сам желает. Это все понималось умом, вышколенной логикой, а вот внутри клокотал бешеный ураган чувств, да такой, что впору выцарапывать его из груди когтями да проклинать Катрин с ее не к месту случившейся проблемой. И бежать, рушить все на своем пути, стирать в прах… Разбивать стены на куски и мелкое крошево. Когда же всё это прекратится? *** Антону не спалось. Завулон не просто пугал, он сводил с ума своими срывами. И хотя после таких случаев Антону становилось совсем тошно, но все равно до бесконечности хотелось проматывать в памяти произошедшее. Завулон именно в такие моменты казался более открытым, растерявшим все свои щиты, искренним, неподдельным. Он срывался из-за невозможности контроля, и тут же выпячивались все его худшие и лучшие стороны характера. Антон мысленно ругнулся: а ведь он и сам подставлялся в ответ, огрызался, злился и упрекал, но читался, наверняка, как открытая книга, напрямую выдавая свою зависимость. С запозданием Антон осознавал, что слишком многого требовал от Завулона: быть им понятым, быть на равных, быть… быть чем-то важным для него. Не мартышкой. Именно чтобы не послушной и сломленной мартышкой. И позволяли чтобы быть самим собой. Но как же это трудно. Каждодневная война. Противостояние. Проверка на прочность, на уступчивость. Завулон тоже сдавал позиции. И от этого еще сильнее злился. Осознавал? Но не забывал каждый раз подчеркивать свое превосходство. Не брезговал мелкой местью и колкими насмешками. Антон устал. Как же он устал… Все, что было на столе, полетело на пол. Неразбиваемый из-за защитной магии смартфон несколько раз был отброшен в противоположный угол каморки. Но даже это не помогало. Даже подленькое желание увидеть вытянувшуюся физиономию, когда все-таки удастся разбить вдребезги телефон, Должна же защитная магия когда-то дать сбой? Вот пусть сегодня… Сейчас. Ненавижу. Не выношу. Не… Должен ведь Завулон через ошейник всё это чувствовать? Тихо тренькнул телефон. — Раб, что у вас там опять искрит и рушится? Дом хоть уцелеет? — Катрин тихо рычала в трубку, опасаясь кого-то разбудить. Раба своего, наверно. Но в ее шепоте угадывалось неподдельное негодование. — Зачем ты звонишь мне? Спрашивай об этом Завулона. Уцелеет или нет — его забота. Не моя. — Я говорю не про обычный пожар. Магия клокочет. Сумрак шипит, как кошка. Как твой Тигр. — Он не мой, — машинально поправил ее Антон. — Думала, Завулон уже успокоился, ушли же вы вполне мирно. А сейчас так искрит, того и гляди всех перебудите. Магия зашкаливает, меня аж мутит. Иди, угомони его. Антон ругнулся так, как никогда себе не позволял. — Что вы все ко мне пристали? Тебе надо, ты и угомони. А с меня хватит, — Антон раздраженно оборвал связь, отбрасывая телефон. Зарылся в подушку с головой, стиснув зубы. Как легко быть рабом, которому на всё наплевать. Легко и противно. Завулон чего хотел, то и получил. Пусть радуется. ** Антону снилось, что Завулона буквально разрывает от гнева. Ему говорили что-то недопустимое, били по самому больному. Когти от досады скребли по каменной стене, затем, уже не желая сдерживаться, рвали плоть, кровь брызгала на простынь, на пол. Вампирские клыки жалобно лязгнули где-то у его плеча, в попытке защититься. Но Завулона уже несло, его корежило, вело только желание заткнуть, заставить замолчать, наказать… Проблемы с рабом? Посмешище, а не наместник? Да кто смеет ему указывать? Мелочь. Подстилка. Пригрел. А теперь подстилка смеет скалить зубы и указывать? Антон проснулся как от толчка. Сел, вцепившись в плечи. В голове шумело. Во рту был привкус крови. Вампирской крови. Приснится же такая гадость… Антон спустился вниз, хотелось воды. Но вместо этого побрел на приглушенный шум на выходе в сад. Суетилась прислуга. Прибыл вызванный лекарь. Вампира-садовника, окровавленного, спеленованного целительными чарами, вынесли к машине, отправили в клинику. Так это был не сон? Антон сонно щурился, пытался определить, где сейчас Завулон. — Говорила же, угомони его, — проворчала за спиной Катрин. Она ежилась, словно стояла на промозглом ветру. — У тебя всегда получается его успокоить. — Я не обязан, — Антона тоже начинало трясти: вспоминалось в деталях увиденное в дремотном состоянии, наверно, это ошейник так транслировал происходящее, общая магия сработала на прием картинки. Не к месту в памяти вплыло, как совсем недавно Завулон все тому же садовнику заботливо варил свой фирменный кофе. Как скользил собственническим взглядом по его спине, бедрам, как оценивал голые лодыжки, будто примериваясь. А сегодня вот это… Даже полученное оскорбление не оправдывало произошедшего. Выживет ли молоденький вампир? Регенерация у них — другим на зависть, по идее, должен. Где-то сбоку мелькнул Гарик, быстро сообразивший, что произошло. Он тоже с осуждением зыркнул на Антона. Они сговорились что ли? Антон не обязан. Не должен. И не хочет. Ошейник на горле мелко вибрировал: Завулон был не в лучшем настроении. И, кажется, глушил коньяк чудовищными дозами. По крайней мере, мозги тонули в пьяном тумане. Час от часу не легче.