До и после

— Со мной в город сегодня поедешь, — Антон вздрогнул от тихой реплики, усиленной мысленным повторением. Завулон добавил уже приватно, ментально: — "И полное послушание. Без твоих очередных выходок". Антон мрачно глянул в его сторону. Только вроде удалось переключить мысли с грейпфрута и полнейшей безнадеги, как снова это. Ну что ему надо? Впрочем, демонстрировать досаду — это признавать свою слабость и потому непозволительная роскошь в сложившейся ситуации. В город — так в город. Еще ни одна поездка не обходилась без неприятностей, но, может, хотя бы в этот раз повезет. Вопреки ожиданиям внутри что-то приятно затеплилось, что-то похожее на робкое предвкушение совместно проведенных часов: в одной машине, в одной комнате, без надоедливой прислуги, без косящейся и вечно раздраженной светловолосой ведьмы. Антон только спустя несколько мгновений осознал это и сразу постарался придушить такие неуместные чувства на корню. В наушниках внезапно опять забубнило: «Четыре раза сердце в море утопил…» Завулон довольно осклабился. Его рук дело. Вернее, его магического воздействия. Захотелось врезать ему по самодовольной физиономии. Еле удалось сдержаться. Может, выбросить плеер в мусорное ведро, подальше от соблазна ? Ну его… и Завулона с ним в придачу! ** Городецкий злился. Бессильно скрежетал зубами, но делал вид, что его ничто не трогает. Он явно порывался сбежать и его останавливало лишь присутствие другого раба. Завулон не мог отказать себе в удовольствии мелко отомстить: он дразнил, задействуя ошейник, не отводил взгляда, любовался полыхающей аурой Антона. Завулону с одной стороны уже и наскучило это противостояние, а с другой было интересно отыскивать очередные слабости в Городецком. Пустяк, а приятно. Победа все равно на его стороне. Осталось подождать совсем немного. Со смартфоном Городецкий не расставался. Завулон слышал, как вновь и вновь выпадает одна и та же песня. Как он это делает? Ведь сейчас уже и без магии совсем, но музыка лупит точно по смыслу, как заговоренная. Завулон внимательно следил за реакцией сумрака в момент очередного выпадения песни. Почти незаметный всплеск на первом слое, странная динамика, волнительная такая, будто кто тихо струны музыкального инструмента перебирает… Завулон повторил алгоритм воздействия в обратном порядке. Получилось, надо же… Странное ощущение. Будто коснулся чего-то личного, тайного. Захотелось принести извинения. Кому? За что? Или это общий уровень силы? Их магия с Городецким стала родственной? Слилась? Спуталась? Одна на двоих? Быть такого не может. Хотя… Антон всегда вытворял с сумраком такое, что другим и не снилось. Забавно. Интересно, сам Городецкий понимает, что произошло? Одно дело залезть ему в мозги или подпитать своей силой или исцелить, и совсем другое — колдовать в стиле его неосознанного воздействия. Значит, он подпускает его настолько близко? Не осознает, но подпускает. Надо будет с этим поэкспериментировать. ** Когда в наушниках в пятый раз заголосило: «Я не люблю тебя, тебя я не люблю…», Антон раздраженно отключил звук и отбросил смартфон к спинке дивана. Чертовщина какая-то. Подняв глаза, наткнулся на очень задумчивый взгляд Завулона. Когда он был таким… удивленным, следовало опасаться самого худшего. Задумчивый Завулон — это экспериментирующий Завулон, причем, одновременно сразу и на разные лады. И ведь не успокоится, пока ему самому не надоест. Светловолосая что-то недовольно выговаривала Завулону, наверно, ей не нравилась идея Завулона взять раба с собой. — Несколько других рабов в этом доме не помешают, — тихо, но настойчиво напомнил Антон. И Завулон мгновенно отреагировал на его реплику, будто предвидел ее. — Нет необходимости. — Если Тигр заявится за урожаем… — У нас, вон, есть уже, — Завулон кивнул на раба Катрин, и та агрессивно зашипела, демонстрируя, что недовольна подобным раскладом и отдавать добычу в угоду другим не намерена. — Кстати, — встрял Ден, напоминая о своем существовании, — ползут слухи. — Они всегда ползут, — отмахнулся Завулон. — Что Тигр в этот дом является так часто, потому что у наместника с ним негласный договор и контракт, заверенный сумраком. Тигр делится урожаем. За очень дорогую плату. — Да? — едко спросил Завулон. — Какую же? — А вот тут слухи разнятся. Одни утверждают, что Городецкий давно окочурился, а на его месте кто-то из первородных. Другие уверяют, что сами были свидетелями оплаты Тигру — цербер молодого оборотня притащил, подрал малость, но не доел, Тигру отдал. Завулон никак не прореагировал, еще и сделал вид, что сильно занят записной книжкой в телефоне. И Антон понял, что цербер действительно драл кого-то по приказу Завулона. Мстил за недавнее нападение? Выходит, что прислуга очень быстро доносит на сторону, что и как случается в этом доме. Не боится, что ли, мести Завулона? Ведь если он вычислит доносчика, сожрет с костями, следов даже не останется. — Едем, — распорядился Завулон, отдавая приказания охранникам и хмурясь на недовольную Катрин, не желающую сегодня куда-либо отправляться. Пока охранниками выполняли последние распоряжения, а Завулон собирался, Антон демонстративно пялился в окно. Засуетилась и Катрин, вспомнив наконец про Юлю и свое обещание. — Он тебя что, тоже кусает? — шепотом спросил, невесть как оказавшийся рядом раб Катрин. Антон вздрогнул, выныривая из невеселых размышлений. Раб косился на его горло. В месте, где Завулон недавно вцепился в ошейник, красовались глубокие следы от сумеречных когтей, проступила кровь. Опять чуть не перекинулся, в сумраке за ошейник дергал, злился, наверное, как никогда. — Он всех кусает. И на куски рвет, — Антон не сдержался от шутки, так забавно было видеть округлившиеся от страха глаза. — Говорят, что Тигр ему рабов таскает тайком, а он их… — Что? — Ест. Антон чуть не подавился смехом. — Кто говорит? — Ну… все. — Я ему помогаю, — было очень непросто сохранять серьезное и печальное выражение лица. — Ко вкусу крови давно привык. Раб вздрогнул, отпрянул, брезгливо скривился. Антон явно перегнул палку с шуточками. Всё, теперь Городецкий сразу стал для него монстром. Злая веселость вынудила Антона добить юнца, довести до икоты. — И все, как положено: хруст костей, предсмертная агония, бьющееся сердце, вырываемое из груди. Раб побледнел. Его замутило. Взгляд сразу сделался несчастным. Может, оно и к лучшему. Станет доставать своими домыслами только Гарика, тем более, что они легко нашли общий язык. А Антону не привыкать к одиночеству. — Я не согласился бы. Меня она, вон, хотела инициировать, но я сказал нет. — Молодец, — равнодушно обронил Антон. И когда только успел привыкнуть реагировать на подобное так же цинично, как и Завулон? Раньше точно принялся бы утешать и успокаивать. Надо срочно что-то делать с этой апатией и равнодушием. Иначе Завулон выиграл. Как бы не так. Не дождется. ** — Ты хотел быть полезным, — первое время ехали молча, но Завулон все-таки оторвал Антона от созерцания пейзажей за стеклом. — Да, господин, — Антон чисто автоматически переключился на положенную форму общения вне дома, когда при свидетелях рабу позволялось лишь произносить «да» и «нет». — И ты просил, чтобы чем-то заняться. Чем-то помимо дома. Антон, выжидательно пялившийся в коврик под ногами, удивленно вскинул глаза. — Я видел и слышал, — Завулон бросил Антону мысленную картинку того, как день назад Гарик ему в закутке за кухней и техническими шкафами зло обронил, что от Антона нет никакого проку, что зря все рабы возлагают на него надежду, и что он не должен передавать ему записки со списком рабов, которых следует побыстрее отобрать у их хозяев, дескать, Антон все равно не сможет упросить Завулона перевести рабов в свой госпиталь. Записку Гарик в итоге все-таки бросил в лицо, бурча что-то про продажную совесть. Антон не врезал ему лишь по той причине, что действительно не смог бы решить в данный момент подобный вопрос за счет Завулона, потому как имелся строжайший хозяйский запрет просить за кого-то, и тем более за рабов. Но, имея доступ к базе данных, порою удавалось среди общих передвижений и рассылки распоряжений добавить парочку имен рабов и переправить их по нужным адресам, якобы по приказу наместника. Когда первый раз Завулон обнаружил подтасовку, — а обнаружил он ее в тот же день, память все-таки у него была отменной, — он ничего не сказал и переделывать не стал. Только лично навел справки о ситуации, в которой оказался раб, потом презрительно скривил губы и молча зыркнул на Антона. Так Городецкий понял, что некоторые вольности ему позволяются, но изредка и по очень уважительной причине. Завулон, видимо, таким образом перекладывал на него ответственность и находил ему стимул для работы с прорвой информации и документов. Рассказать о подобном Антон, понятное дело, никому не мог, Гарику — в первую очередь, иначе Завулон больше никогда не позволил бы загружаться в базу. Но презрительные реплики от других рабов Антона били больно, до странного обидно. Он ведь не навязывался быть чей-то надеждой и никому ничего не обещал. Каждый из них делал, что мог. Повстанцы силой отбивали рабов, а пустышки, что участвовали в экспериментах инквизиторов, пользуясь их снисходительностью, умудрялись выторговать чью-то жизнь в обмен на собственное согласие в рискованном тесте. Гарик был лишен такой возможности, - Завулон запретил ему рисковать, - потому и злился с каждым днем все сильнее. А собственное бессилие проецировал на Антона, искреннее уверенный, что на его месте все сделал бы куда лучше. Разубеждать его казалось делом бессмысленным. Но больно Антону все равно было. Иррационально, глупо — но было. А теперь, оказывается, Завулон отслеживал еще и это. Сволочь. Чихнуть даже без его контроля не получается. Это все попахивало хозяйским маразмом. — Я думал, что репутации наместника пойдет на пользу, если его раб - тряпка и предатель пустышек. Недавняя перепродажа Городецкого во временное пользование другим хозяевам как раз доказала это. Разве нет? — Антона опять несло. Хотелось ударить побольнее. — Раб наместника не может действовать в интересах других рабов. Лишь в интересах самого наместника или же иных хозяев. С моего позволения, разумеется. Антон не понимал, к чему Завулон клонит. — Хена мне все уши прожужжал, как будет выгодно, если «перевоспитанный» Городецкий примется открыто ратовать за послушание и добровольное прилежание рабов, рекламировать выгодность и естественность рабского положения пустышек. — Что? — Антон настолько был ошарашен, что не смог сдержать горечи. — Да я лучше себе язык откушу. — Тебя что-то не устраивает в твоем безоблачном счастливом рабском положении? Не желаешь другим того же? — Завулон откровенно издевался, довольно постукивая пальцами по обивке сидения. Он и сам не одобрял подобных топорных методов агитации, и, насколько Антон знал, по возможности устранял их и придумывал, как дискредитировать умника, проталкивающего подобное в коггнурат. Не всегда выходило, но по большей части удавалось, да еще и с двойной выгодой для самого Завулона: избавлялся он, обычно, в первую очередь от своих давних врагов. — Не верю, что это идея Хены, — покачал головой Антон. — А думаешь, что хорошо его знаешь. Он тебе рассказывал про профсоюзы? Про закрытые клубы для рабов, куда они будут регулярно приглашаться, якобы из заботы об их ранимой психике, из необходимости отдыха от хозяев, для перевоспитания и пропаганды? Так вот: теперь он лично курирует этот вопрос. И сам отчитывается коггнуру. Говорят, что в ответ обласкан и премирован. — Зачем ему? — Перед Тигром заискивает? Сумрак задабривает? Сбор рабского урожая — это только цветочки. Может, он ожидает худшего? — Маразм какой-то. Кажется, все сходят с ума. — Вообще-то я был против. Но… — Но? — Ты упорно демонстрируешь синдромы хронического нервного срыва. Хена заявил, что принудительно отправит тебя на экспертизу и вытребует разрешение от коггнура таскать тебя в такой клуб вопреки всем моим запретам. — Не остроумно, — Антон понял, что Завулон шутит, и немного расслабился: спятили, похоже, еще не все. — Это официальная версия. Наместник якобы довел своего раба до двадцатой попытки развоплощения, а Городецкий всем нужен, вот и… — Об этом уже усиленно сплетничают рабы, которые принадлежат Хене? — догадался Антон. — И в госпитале тоже? Скоро будут знать все? — Коггнур очень расстроится. И тут выяснится, что я сам, по доброй воле, решил позаботиться о психическом здоровье своего раба, а заодно и других рабов, а также проспонсировал этот проект светлыми артефактами. — А на самом деле? — На самом деле… — Завулон тянул паузу, лениво перелистывая записную книжку на телефоне, — на самом деле, считай, что это такой тебе подарок. Антон ничего не понимал. Подарок? Очередное окунание в дерьмо, принуждение пропагандировать рабский строй, его приемлемость и пользу для пустышек? Антон еле сдерживал гнев, задрожавшие пальцы выдавали его. — Городецкий, я считал, что ты умнее. Вот представь: комплекс, куда допускаются только рабы, вход их хозяевам запрещен, регулярное посещение лекций, всевозможных курсов агитации и перевоспитания, работа с темными-психологами, темными-колдомедиками, и все лишь под присмотром спецподразделения, подчиняющегося лично Хене. Все, что происходит внутри стен сего заведения, секретно протоколируется и нигде не засвечивается. Для наглядности Хена, разумеется, будет периодически демонстрировать успехи своих подопечных. Ну, там бОльшую покладистость и покорность рабов, их желание развиваться и доставлять своим хозяевам максимальные комфорт и удовольствие. Еще он везде раструбит, что смог уговорить на подобный эксперимент самого наместника, и его раб лично читает лекции о послушании и том, как лучше угодить своему хозяину. Рабы в итоге получают пару дней в неделю отдыха. Говорят, там планируются бассейны и сауны, еды сколько пожелается, ошейники даже снимать будут. Эдем да и только. Тебе не кажется? Антону хотелось покрутить пальцем у виска. Ни один раб не позволит себе расслабиться и пожаловаться на притеснения со стороны своего хозяина, зная, что потом все равно придется возвращаться назад, надевать ошейник и терпеть мстительность хозяина. — Кто-нибудь на это клюнет? — Если сам Тигр выкажет одобрение — непременно. — Понятно, — буркнул Антон, — именно за этим я и понадобился Хене. — Я был против, — напомнил Завулон. — Но логика вдруг тебе отказала? Ты согласился? — Но-но, ты все-таки со своим хозяином разговариваешь, раб, — Завулон довольно скалился, ему нравилось, что Антон догадывается и куда он клонит. — Ты хотел быть полезным. И злишься на меня за то, что подпортил тебе репутацию. Я решил, что стоит тебе позволить отмотать назад и вновь поработать над репутацией Городецкого — надежды всего рабского мира. Станешь примером для подражания. Считай, что я дарю тебе этот рабский эдем, и делай с ним все, что захочешь. Переспорить Хену ты в состоянии, в чем-то выгодном для тебя убедить - тоже. Если ты смог мне мозг вынести, то драной кошке — и подавно его прополощешь. Развлекайся. Мне не жалко. Завулон хитро смотрел и явно ждал благодарности. Но Антон настолько был оглушен услышанным, так много замельтешило мыслей в голове об открывающихся возможностях, что слова терялись, висли где-то на кончике языка. Простого спасибо здесь было мало. Антон внимательно глянул на Завулона, пытаясь понять в чем же подвох, но того ничто не выдавало, Завулон был собран и безмятежен. Он действительно делал подарок. Шел на мировую. Подкупал. Антон медленно кивнул, заметив, что они уже подъезжают. Завулон хмыкнул, оставшись довольным результатом.