До и после

В целом Антон остался доволен осмотром: из рабского центра может выйти толк, особенно, если Хена не растеряет к нему интерес. А вот Завулон, похоже, продолжал злиться. Внешне он в машине никак не проявлял этого, но ошейник мелко и надоедливо вибрировал, в кожаной обивке сидений остались продранные следы от сумеречных когтей. Антон подумал было, что они уже едут домой, но наместника ждали в ресторане для каких-то переговоров. После того, как Тигр стал собирать урожай, Темные были вынуждены внимательнее относиться к своим рабам, внутрь общественных зданий их по-прежнему не пускали, но уже не оставляли на привязи за ошейники, и даже изредка кормили. Завулон как обычно плевал на запрет не проводить с собой раба внутрь, и Антону пришлось вспомнить, каково это сидеть на полу подле стула хозяина. Не то, чтобы Антон сильно злился, но спина быстро затекла, а разговор с подсевшим к Завулону Темным из спецотдела был до неимоверности скучным, поэтому Антон невольно елозил и то и дело оттягивал ошейник, чтобы обезопасить раздраженную кожу от совсем уж сильного повреждения колючими чешуйками — хозяин продолжал злиться и не замечал создаваемый дискомфорт для раба. Охранники, в числе которых была и Катрин, в этот раз сели поодаль из-за нехватки подходящего стола, и в итоге Антону оставалось только скучающе смотреть по сторонам и досадовать на никак не успокаивающегося Завулона — ошейник будто взбесился, намечались острия шипов, и это было плохо. И тут Антон спиной почуял чей-то въедливый взгляд и осторожно глянул через плечо: у дальней стены сидел Темный маг, высокого статуса, с бледными, выгоревшими, будто у старика, глазами. Он с неприязнью изучал Завулона, кривил губы, затем уставился Антону прямо в глаза, и того сразу прошибло едкой ненавистью, продрало, будто наждачкой. Завулон Темного тоже заметил, это стало понятно по сменившейся реакции ошейника — он притих, затаился, почуяв неприятности. У Завулона зазвонил телефон. — С почтением, — поприветствовал он звонившего, и Антон насторожился. Так все здоровались только с коггнуром. Антону приходилось пару раз слышать переговоры Завулона с ним, и всегда он был предельно осторожен со словами, скуп на длинные фразы, больше подтверждал распоряжения, чем отчитывался в чем-то. Вот и сейчас Завулон в основном молчал, недовольно барабанил пальцами по столу, изредка вворачивал: «Разумеется». Еще в начале разговора из-за стола Завулона сдуло, словно ветром, его собеседника, стоило лишь сделать соответствующий жест. Когда Завулон отключил телефон, то тихо ругнулся. Будь они дома, Антон спросил бы в чем дело, но тут было не положено. Завулон продолжал хмуриться. И Антон не утерпел, задал мысленный вопрос: «Хена нажаловался?» Против ожидания, Завулон все-таки ответил: «С чего бы?» «Ты раскритиковал рабский центр в пух и прах, в книге отзывов оставил запись в три листа, перечисляя недостатки и недосмотры. Вот и ответ». «Я написал по делу, за этим меня Хена и звал. Это слишком незначительные причины, чтобы коггнур пересилил свою лень и лично связался со мной. А почему он это сделал — надо думать». Их прервали, за столик Завулона вопреки его явному нежеланию присел тот самый маг с белесыми глазами. Они с Завулоном долго и молча смотрели друг на друга, будто продавливая, проверяя магические щиты на прочность. Так глядят злейшие враги, когда обстоятельства вынуждают столкнуться на одной дорожке. Или должники, взаимно не сдержавшие своего слова. — Что ты здесь забыл? — наконец спросил Завулон. И говорил он явно не про ресторан, скорее про эту часть Земного шара. — Личный интерес. К тому же прямое назначение коггнура. Предлагаю временное перемирие, на год, не больше. Выполним общую работу и тогда уже вернемся в прежнее русло, к привычному ходу вещей. — Местный спецотдел совсем обнищал талантами, раз прислали именно тебя? — Не знаю, — равнодушно пожал маг плечами, не покупаясь на подначку Завулона. — Но мне всегда хотелось посмотреть на Тигра. Завулон довольно осклабился, впервые при ком-то открыто похваляясь ситуацией с сумеречной тварью. — Даже и не рассчитывай. Они помолчали. Очень неприязненно. Предложение о временном перемирии повисло в воздухе. Оно будто заразило воздух, сделало его ядовитым, и реакция Завулона была соответствующей. Антон мысленно восхитился его выдержкой, и это, судя по всему, давалось непростой ценой. Казалось, что лишь один неверный шаг с любой из сторон, и ресторан мигом вспыхнет багровым пламенем, а потом еще и будет сметен магическим выбросом, от напора которого уже трещали стены. Но тут незваный гость переключил свое язвительное внимание на Антона. Прошелся щупом по защите, оценил силу ошейника, легко определил магический источник — амулет силы, встроенный внутрь, под пластинами, снисходительно скривился. — Особый раб, дорогой, один ошейник чего только стоит. Не раб, а прямо камень преткновения. Ползут слухи, ползут. Посмотрел на него и мое любопытство малость удовлетворено. Неказистый он какой-то. Сплетники врут, ничего особенного в нем нет. А ты стережешь, будто сокровище? Оно того стоит? Завулон напоказ неторопливо и досадливо отложил в сторону нож и вилку, отодвинул тарелку, освобождая руки и пространство перед собой для манипуляций с заклинаниями - если понадобится. — Теперь понятно, какой именно личный интерес, — безэмоционально парировал Завулон. Антон знал, в таком состоянии он особо опасен: если в голосе нет эмоций, не скрежещет зубами, значит, Завулон на пределе своего терпения и готовится нанести удар. — Надсмотрщиком приставили? К кому? К Хене? К главе местного спецотдела? — Угадал. Формально приставили. А на самом деле надо будет отчитаться коггнуру об истинном положении вещей на вверенной тебе территории, о настроениях, бурлящих среди бывших магов-боевиков и дозорных. Слухи. Сплетни. Бродит масса нелицеприятных слухов, провокационных, опасных. Коггнур недоволен. — И потому ты предлагаешь?.. — Прийти к общему решению, отвлеченно и не предвзято обсудить, засвидетельствовать. В качестве доброй воли предлагаю тебе ознакомиться с инструкцией, переданной мне при назначении. Большую часть соответствующих галочек заполнения опросника можешь проставить лично, править не стану, так и отправлю на досмотр отчета. — Нелогично как-то. То ты похваляешься назначением, подчеркиваешь, что не упустишь возможности отыграться. И вдруг идешь на уступки. Какова цена? Белесые глаза зло сузились. — Тигр. Хочу посмотреть на него вблизи. Хоть этого ты в состоянии от него добиться? Завулон пыхнул своими сумеречными глазами — обиделся. Еще немного, и сдержанность ему окончательно откажет. Антон занервничал, опасался последствий, но в то же время наслаждаясь представшим перед ним зрелищем: не каждый день удается понаблюдать, как кто-то доводит Завулона до белого каления, причем, безнаказанно. Если бы можно было делать ставки, то Антон поставил бы на неизвестного мага только ради того, чтобы посмотреть, как при этом перекосит Завулона. — Я в состоянии проследить, чтобы доносы писать было некому. У Тигра есть вкус: он не любит то же, что и я. Выражение лица мага резко изменилось, он стал серьезен, будто дань традициям отдана сполна, и настало время поговорить без недомолвок. — Мне «порекомендовали» действовать непредвзято, я заверил, что так и будет. Поэтому повторяю: временное перемирие будет на руку нам обоим. Ты сам это знаешь. В качестве жеста доброй воли приглашаю в гости в мое временное пристанище, выделенное коггнуратом. Посплетничаем, вспомним прошлое, я даже закрою глаза на твою попытку просканировать секретную документацию на моем рабочем столе. Ты ведь все еще мастер в этом деле? — Рекомендации коггнура всегда имеют особый подтекст. И многое зависит от точности формулировки, — задумчиво сказал Завулон. И Антон понял, что теперь он ни за что не пересилит собственное любопытство, поедет-таки проверять этот самый подтекст. — И у меня для тебя будет еще один подарок. Он тебе… понравится. Придется в полное твое извращенное удовольствие. Завулон, погруженный в собственные мысли, непонимающе нахмурился. Он по привычке потянулся запустить пальцы под ошейник Антона, он так всегда делал, когда перебирал в уме непростые варианты, но сейчас вовремя вспомнил, что поощрять раба вроде как не за что, ведь тот строптив и достоин лишь наказания. И это рваное, не достигшее цели движение, не укрылось от цепких глаз его противника. — Нервная у тебя работа, непростая. Ты так напряжен, так… неудовлетворен, и не удивительно, — маг снова перешел на ехидный тон, склонился ближе к Завулону, громко шепча, — годы берут свое, ты сдаешь, теряешь хватку, но с каждым бывает, даже не осуждаю. Если собственный раб не по зубам и может безнаказанно обставлять — это дурной знак, предвестник конца карьеры. Он тебе не дает? Раб-пустышка скалится и не спешит раздвинуть ноги? А тебе только и остается, как бессильно смотреть на его подмахивания сумеречной твари? Неловкое зрелище, поди. Не пробовал обездвиживать раба? Это такое простое заклинание, чуть магии — и делай с безвольным телом все, что хочется. Или ты не годен теперь даже на это? Антон возмущенно дернулся, его затошнило от этого гада. Но ошейник сжался на горле, запрещая какую-либо демонстрацию эмоций. — Еще одно подобное слово, и оно станет для тебя последним, — предупредил Завулон. Он был очень собран. Подозрительно сосредоточен на сумеречной реальности. Темный что-то такое разглядел в Сумраке, что-то вплетенное в магию Завулона, что разом… не то чтобы побледнел, скорее, посерел, будто выцвел. Он испугался. Но сдержанно как-то испугался, будто бы просто по привычке, так боятся те, кто уже не помнит, чем отличается существование от его полной противоположности. — Ладно, ладно, — примиряюще поднял руки он, — я увлекся, переборщил, признаю. Ситуация слишком… любопытная. Первый раз на моей памяти такое. Так перемирие? Ты мой гость со всеми вытекающими из этого клятвами и гарантиями. Бонусом покажу донесение Хены коггнурату на твой счет. Очень любопытное письмецо, ты оценишь его юмор. Он знал чем подкупить — точно знаком с Завулоном уже не первое столетие. Тот уже в нетерпении постукивал пальцами по спинке стула и не мог устоять против желания прочитать донесение, то жгло его изнутри. Все-таки Завулон когда-нибудь подставится и даст себя прибить не по глупости, вовсе нет, а именно из-за непомерного любопытства. — Едем? «Плохая идея», — попытался мысленно урезонить Завулона Антон, но тот не обратил на него никакого внимания. Они направились к выходу, и Антону пришлось изображать послушного и безропотного раба. *** — Не выходи из машины, — велел Завулон, когда они подъехали к дому на окраине. Больше он не замечал Антона в принципе, слишком был увлечен новой идеей, предвкушал занятное приключение и казался излишне самонадеянным, петушился как всегда. Что удивительно, Катрин, выпорхнувшая из машины охранников, тоже в предвкушении прикусывала клыками нижнюю губу, казалось, ее обычные настороженность и разумность сегодня ей отказали. Вскоре стала понятна причина: навстречу вышел вампир, давний, очень давний знакомый, судя по всему. Остальные охранники Завулона высыпали наружу, разбрелись по территории кто куда — все как с ума посходили. Сидеть в машине было душно. Скучно. Противно. Так и тянуло размять ноги, подышать свежим воздухом. Водитель не усидел, открыл дверцу, выбрался. Он бросал обеспокоенные взгляды то на дом, то на капот машины. Закурил. Выдержка Антона дала сбой. Когда еще представится возможность выпросить сигаретку-другую? Сейчас Завулон не заметит, если Антон выкурит даже пачку. Надо было успокоиться. Отвлечься. Антон вышел из машины, протянул руку к водителю, принимая требуемое. И слишком поздно сообразил, что их обоих выудили вампирским крючком зова — мягким, ненавязчивым, утонченным, имитирующим простенькое желание внутреннего позыва к примитивной потребности. Антон вцепился в амулет под ошейником, пытаясь его активировать, но не успел, его схватили сзади, припечатывая к машине грудью, заламывая руки, зажимая рот ладонью, чтобы не закричал. Магию применить к нему не смогли бы, а вот физически обездвижить и затем связать — запросто. Водителя же шарахнули шокирующим заклинанием, тот рухнул на землю, как подкошенный. — Не дергайся, — зло сказали Антону в спину, — велено не калечить, но ведь есть удары, которые почти не оставляют следов. Его волокли трое к черному входу. Амулет все никак не реагировал на попытки Антона его активировать, наверно, Хена случайно повредил, когда утром взламывал защиту ошейника. Мысленно дозваться Завулона не выходило тоже. Городецкий успел напридумывать целую уйму самых мучительных пыток в свой адрес, когда его наконец приволокли в подвал, толкнули в угол к брякнувшим металлическим звуком кандалам, презрительно выругались, поминая проклятых пустышек, которым слишком много чести. Антон предпринял последнюю попытку предупредить Завулона — попытался волной ненависти к хозяину разозлить ошейник и заставить его сжаться на своем горле, ведь угроза жизни вынудит Завулона хоть как-то отреагировать. Если, конечно, Хена не сломал и эту функцию связи. Ошейник мелко подрагивал, но не более того. Где там носит вампиршу? Должна же заподозрить неладное? Вдруг там и Завулону ребра пересчитывают? Когда с Антона начали сдирать одежду, намереваясь разложить с раздвинутыми ногами на металлической рогатине и зафиксировать цепями, он задергался, и удалось врезать одному из охранников, а другому сломать нос, но дальше удача уже была не на его стороне. — Строптивый раб будет отменным подарком. Но подарок вполне может оказаться и беззубым, еще одно движение — распрощаешься с зубами. Со всеми сразу… ** Письмо Хены стоило того, чтобы ради него проехать полгорода. Завулон усмехался, глядя в глаза собеседника. Тот, как и сам Завулон, только сейчас ознакомился с содержимым конверта и казался обескураженным. Хена отчитывался в том, как прошли его переговоры с Гесером. То, что он беседовал с ним при помощи Завулона и погруженного в сон Городецкого, Хена не упоминал, разумеется, но сообщал массу любопытных деталей про возможное местоположение Гесера, про неприятную новость, что повстанцев стало в ряды больше, часть пополнилась рабами, которых Тигр забирал в качестве урожая. Завулон все это знал, конечно, а вот посланец коггнура был шокирован известиями не на шутку. Про Завулона упоминалось в донесении лишь раз, да и то в самом конце: Хена сетовал, что наместник брезгует рабами в принципе, и до сих под подписывает прошения оборотней на выкуп пустышек. — Занятное послание, я премного благодарен за доставленное удовольствие, — поддел Завулон. — У меня есть сюрприз поприятнее, — пообещал маг, провожая Завулона к подвалу. — У меня отменный нюх на нереализованные желания, на потребность, сводящую с ума. Иногда надо, чтобы за тебя решил кто-нибудь другой. Ты точно будешь мне благодарен. Из лучших побуждений, между прочим. Просто потому что могу себе это позволить. Это же не у меня связаны руки запретом Тигра. Если что, вали все на меня, на мою неуемную фантазию. Дарю. Ни в чем себе не отказывай. Когда еще выпадет такая возможность? Перед Завулоном открылась дверь, и в темнеющем провале Завулон сумеречным зрением выхватил знакомую испуганную и отчаянно пульсирующую ауру своего раба… *** Это была подлянка, которую не прощают. Слишком болезненный удар, выбивший из легких на короткий миг весь воздух. От гнева в глазах потемнело. Они посмели его коснуться. Связали, зафиксировали в унизительной позе. Наверно, грязные пальцы прислуги проводили по его коже, похабно сжимали и мяли, наносили удары. И все по приказу своего хозяина. Хорош подарочек, ничего не скажешь. Лишнее подчеркивание, что Завулон не в силах взять то, что удалось легко выманить из машины и скрутить, обездвижить. Завулон зло зарычал, когда дверь за его спиной захлопнулась. Ее не заперли, и удаляющиеся шаги демонстрировали, что Завулона оставили именно для того, для чего все и предназначалось — поразвлечься. Рядом на столике валялись разные опасные специфичные игрушки с зазубринами и шипами. — Я же сказал, не выходить из машины, — Городецкий дернулся на звук его голоса, в темноте он не мог разглядеть пришедшего. В рот ему вставили кляп в виде мехового волчьего хвоста, и дышал он тяжело, хрипло. Завулон неспешно подошел, оглядел, отмечая в подробностях, додумывая, кто, как и насколько грубо касался Антона, оставляя кровоподтеки на светлой коже. Все они поплатятся. Завулон, заметил, что Городецкий от ужаса почти и не дышит, вынужденный глядеть ему в полыхающие желтым глаза. Ни разу еще он не дрожал так, не зажмуривался, не отдергивался от прикосновений. Куда девался весь его гонор? Вся глупая бравада? И на такого упрямого найдется то, что сломает, истолчет, перемелет на жерновах. Завулон ухватил за волосы, не позволяя отвернуться. — Ты подчиняешься только прямым приказам, Городецкий. Видимо, придется впредь пользоваться только ими, раз ты в очередной раз продемонстрировал, что мыслить разумно просто не в состоянии. Зачем мне глупый раб? Антон зажмурился и опять судорожно втянул воздух. — Прямые приказы, значит, прямые. Только они. Смотри на меня! — раб не мог не подчиниться. И что-то непривычное прошибло Завулона, отозвалось болью внутри: взгляд Антона был отчаянным и больным, взгляд того, кто до последнего не желал быть рабом, но теперь, похоже, смирился. — Мне безмозглый, не выполняющий распоряжений раб не нужен. Скормить тебя местным оборотням? Вот будет потеха. Глупый. Грязный. Не подчиняющийся раб. Что с такими делают? Завулон коснулся разума Катрин, досадуя, что ее где-то носит вне его досягаемости. Призвал. Затем заклинанием снял все сковывающие Городецкого приспособления, велел одеваться. Отдавать прямые приказы сейчас было непередаваемым удовольствием: по вине Городецкого Завулон оказался унижен до такой степени, что хотелось спалить весь мир подчистую, так, чтобы не осталось ни одного свидетеля, ни одного намека на произошедшее. Хотелось разрушать и ломать, рвать виновных на куски, орать во всю глотку. А Городецкий всё дрожал и двигался настолько заторможено, что это еще больше сводило с ума. Хотелось встряхнуть Городецкого, пригрозить. Но еще больше хотелось —пообещать, что больше никогда… Никогда и никому не позволит прикоснуться, причинить малейший вред. Никому и никогда. — Отведи в машину и пусть сразу отвезут домой, — Завулон сквозь зубы приказал Катрин, как только та беззвучно переступила порог. — Проследи. И прикажи, чтобы там его заперли на чердаке. Если понадобится — посадили на цепь, но чтобы он ни шага из своей комнаты. А сама возвращайся. Вампирша оскалила клыки, догадываясь о дальнейшем. — Вижу, что хочешь поразвлечься, — продолжил Завулон, активируя амулеты на цепочках на груди. — Все кто останется живым — твои, можешь делать с ними что захочешь. И так долго — как сама захочешь. Соскучилась по такому? Удлинившиеся зубы и когти были молчаливым ответом. — Только Гека отпусти, — попросила Катрин. — Он из моих. Он ни при чем. Завулон вспомнил то, что увидал в воспоминаниях Городецкого. Качнул головой, не соглашаясь. — Он выманил. Зовом. По приказу. Я развешу его кишки по деревьям сада, — в сумеречном облике фразы выходили рваными, глухими. — Всех порву. До единого. Вампирша больше спорить не стала, грубо утаскивая Городецкого по коридору к выходу. Что ж. Давно уже это надо было сделать. Старые завистники — нынче непозволительная роскошь. Самое смешное, что они искренне уверены в своей значимости, в том, что верно угадали с подарком. Они все считают, что лучше его разбираются в важности происходящего, прикрываются коггнуратом. Надо раз и навсегда показать, что Завулон считаться с подобным не намерен. Кровный поединок. Посягнули на его собственность. Он в своем праве. И знак этого как раз оставляют сумеречные когти на стенах здания, на камнях лестниц, на деревянных дверях, ведущих на верхние этажи. Выходящий навстречу противник уже почуял, что схватка будет на пределе. И будет много крови. Очень много. За каждое непозволительное касание, за каждую насмешку, за каждую минуту отчаянья и боли... За всё, что случилось без согласия и желания Завулона. Гнев затоплял, с клокотанием вырывался наружу, вместе с рычанием и проклятиями, но разум был холоден, а мысли быстры. Завулон легко предугадывал, просчитывал каждый удар, с наслаждением ловил стоны боли после вновь и вновь наносимых ран. Где-то внизу орали жертвы вампирских клыков. Кровь… много крови будет и уже есть. Один вампир упокоен в сумраке, пошедшем волнами от произошедшего. Не удастся выполнить угрозу с кишками, Кэт обошла, опередила, расправилась по-своему, пожалела ту сволочь… Ну ничего… Пусть пока наслаждается трапезой, пусть купается в крови. Это его подарок — себе и ей. И пусть потом присылают другого надсмотрщика, его будет ждать та же участь. Это его территория, здесь все — его, Завулона. И тех, кому он позволит, и не более того…