До и после

Пока Ден и охрана обсуждали с дежурными у двери в рабский центр условия доступа в комплекс, Завулон застыл в ожидании в тени здания. Антон больше не мог выносить давящее напряжение, вспылил и, пока никто не видел, толкнул Завулона к стене, припечатав руками в грудь, не давая вырваться. — Успокойся уже, а то разнесешь здесь все в клочья. Хватит. Ответом была очень нехорошая ухмылка. «Рабу мало доказательств безграничной власти его хозяина? Жаждет испытать это на собственной шкуре?» Завулон куражился в своей излюбленной манере, но Антон уже слишком хорошо изучил его, чтобы не суметь повернуть все в нужную сторону. Он приблизился вплотную и впился в его губы так, как Завулону обычно нравилось. Он не давал вдохнуть или отстраниться. Они какое-то время боролись, пока Завулон приглушенно не рыкнул и не вцепился пальцами в его затылок, углубляя поцелуй. Теперь инициатива уже была с его стороны. Они то отстранялись на несколько мгновений, чтобы отдышаться, то возобновляли противостояние-покусывания, то обтирали спинами шершавую стену. В итоге Антон судорожно вцепился в одну из колон, потому что язык Завулона принялся выделывать такое, от чего сердце зашлось в дичайшем ритме: кто бы мог подумать, что возможно яростно долбиться языком прямо в рот, в глотку, подавлять и одновременно отчаянно просить о том же, требовать, вырывать насильно, настаивать, демонстрировать, что нуждается в этом, что это важнее воздуха в легких. И Антон сорвался, давая требуемое, тоже настаивая на своем, грубо заявляя о желаемом. Их заставило остановиться только настойчивое и смущенное покашливание со стороны. Ден с непроницаемым лицом стоял неподалеку и делал вид, что очень интересуется внешним видом Хены, вышедшим в этот момент на улицу. Смена настроения пошла Завулону на пользу: он больше не злился, не задирал высокомерно голову, лишь самодовольно усмехался и, кажется, наслаждался своей победой — Хена успел застать сцену, и его перекошенное лицо говорило о многом. Но были и минусы: несколько рабов тоже оказались свидетелями произошедшего и в их, казалось бы равнодушных, взглядах читалось презрение и разочарование. Раб Городецкий окончательно продался — вот о чем теперь будут судачить везде и всюду. Антону всегда было наплевать на несправедливое мнение, но почему-то каждый раз вольно или невольно Завулон подставлял его, формировал общественное мнение себе в угоду. Наверно, сейчас его самолюбию льстило такое пристальное внимание от ключевых фигур в этой игре. Не зря он так ревновал к Хене, тот не остался равнодушным к происходящему и уже стремительно шел к ним. Антон осторожно отошел чуть в сторону и занял место, положенное рабу при наместнике, хотя и было поздно, но стоило хотя бы соблюсти правила поведения в общественных местах. — Вы опаздываете, — недовольно обронил Хена, — коггнур обещал явиться самолично. Ему стало любопытно, о чем судачат в приближенных кругах. — О том, что его наблюдателей глотают, как цыплят на завтрак? — насмешливо спросил Завулон. — И о том, что кому-то Гесер не по зубам, — не остался в долгу Хена. — Пойдемте, мы непростительно задержалиссь. ** Антон еще вчера обдумал, что и как скажет в рабском центре. И тогда ему казалось, что речь вполне себе удачна и можно будет одним выстрелом убить двух зайцев: позволить Хене и Темным думать, что Городецкий играет на их стороне, а пустышкам послужит намеком держаться и не рисковать по пустякам. Но когда Антон оказался на невысоком возвышении, служащим импровизированной сценой, перед сотней настороженных взглядов, все заготовленные слова показались бессмысленными и блеклыми. От Антона ждали чего-то большего, какого-то глобального сигнала, будто надеялись, что он одним мановением руки сможет изменить всё, исправить. Позы, вцепившиеся пальцы в спинки кресел, судорожно сжатые губы буквально кричали о помощи, о самой большой надежде. Фоном шла какая-то незамысловатая музыка, Хена, стоявший сбоку за ширмой и невидимый публике, делал знаки, чтобы Антон не тянул, сказал необходимое и убрался уже со сцены. Антон обвел взглядом зал, вздрогнул, когда сменилась музыка на песню, явного авторства Ласа, где ритмично обещалось, что перемены не за горами. Затем вздрогнул еще раз, когда в центре зала в пятом ряду заметил невозмутимо сидящего Завулона. Возле него образовался островок пустоты — рабы предпочли не сидеть поблизости от наместника. Антон говорил что-то про общность интересов, что пустышки могут дать хозяевам то, чего не дадут другие, что все они сильнее, чем им самим кажется. Но всё было не то. Не так. И тут один из рабов, сидящий неподалеку от Завулона, спросил, действительно ли Тигр часто наведывается в гости к Городецкому. И не врут ли, что полосатая кошка отобрала рабов даже у самого коггнура. Антону пришлось кивнуть. И сразу со всех сторон посыпались вопросы: скольких оборотней может Тигр сожрать за раз, может ли Городецкий натравить Тигра на конкретного хозяина и какова цена, и не собирается ли Городецкий занять место коггнура в итоге. По рядам прошлись охранники центра и рабы сразу замолчали и подобрались. Но все они ждали хотя бы малейшего знака подтверждения от Антона, что это действительно так. Хена вышел на сцену и встал так, чтобы Антон был в его досягаемости, он предупреждающе смотрел. И тут раб, который задал самый первый вопрос, будто бы единственный, не опасающийся последствий, сказал: — Есть поверье: если хотя бы один раб окажется без ошейника на час, мир перевернется. По-настоящему без ошейника, добровольно, без возражений хозяина. Повисла удивленная тишина. — Мы ждем этого, — добавил он. — Как мы все можем убедиться, — многозначительно встрял Хена, опасающийся, как бы коггнур не нагрянул именно сейчас, когда ситуация вышла из-под контроля, — у Городецкого, наоборот, ошейник на месте, у единственного из собравшихся здесь. Я сомневаюсь, что этот ошейник вообще когда-нибудь будет дезактивирован. Рабы зашумели, возмущенно переговариваясь. Антон заметил, как в дверях мелькнул Лас. Затем сразу по периметру затрещали хлопушки — примитивные такие, человеческие, без магии, бумажные, из них посыпались конфетти и уйма записочек с предсказаниями. Зная Ласа, Антон не сомневался, что там везде предсказания о предстоящем обретении свободы. Антон бросил беглый взгляд на Завулона. Тот бледный и очень злой смотрел на наглого раба, заговорившего про ошейник. К тому уже со всех сторон шли охранники и явно не с добрыми намерениями. Тогда Антон решил переключить общее внимание на себя, надеясь, что рабу хватит ума тихо ускользнуть в толпе. Лас вроде собрался прикрывать отступление. — Запомните, — сказал Антон, и повисла гробовая тишина, — мне нужно, чтобы вы жили. Все вы — выжили. Обязательно. Сделайте это. Кто-то выкрикнул: — Жизнь раба недолгая. — Долго я и не прошу. Просто сделайте это. — Верно, — добавил Хена, пытаясь повернуть в нужное ему русло, — пустышки важны в нынешних реалиях. Мы сделаем всё, чтобы создать необходимые условия, мы гарантируем защиту и стабильность. При соблюдении вами основных правил, ваши хозяева станут придерживаться обязательств, которые мы внедрим и утвердим. — Переверни мир, переверни мир! — тихо загудело со всех сторон. Рабы стучали ногами в пол и шептали одно и то же. Кто-то крикнул: — Ты колдуешь. Ты умеешь. Покажи! Покажи нам. Хена жестко вцепился пальцами в плечо. Антон же был в таком удивлении, что этого и не заметил. И тут мир вокруг повело, качнуло, выцвели краски. Но Антон не задыхался в отличие от предыдущих раз, когда Завулон погружал его в сумрак. И это был сумрак вне всяких сомнений. Тут Антон заметил того самого раба, что рассказал про поверье. Его глаза светились желтым огнем и имели вертикальные зрачки. Мелькнул полосатый рыжий хвост, взметнувшийся в виде вопросительного знака. Тигр ухмылялся. Антон ругнулся. Так вот кто так умело настраивал всех пустышек. Значит именно он все эти месяцы распускал слухи, служил источником рабского глухого радио, передающего важную информацию под прикрытием нелепых сплетен. Кто бы мог подумать, что Тигр способен на такие фокусы. Что умеет мастерски прикидываться рабом, пустышкой, что периодически одалживает тела в ошейниках, чтобы пробудить нужные настроения в массах. Или же позлить Завулона, вот как сейчас, ведя пальцами по своему горлу и имитируя хватку пальцев Завулона на ошейнике Антона. И ведь как умело Тигр строит морок, никто из Темных, - ни охрана, ни Хена - не поняли подставы. И только Завулон прозрел в этот момент, так же как и сам Антон, да и то, потому что этого захотел сам Тигр. Судя по реакции Завулона и что он сразу присмирел, не полез приструнять наглого раба, он понял, что это Тигр. «Так примени магию, раз тебя просят», — внедрился в мысли Антона Тигр. Антон отрицательно качнул головой: пока еще не время. Тигр, окунувший Антона в сумрак, весело пожал плечами и выдернул его обратно в реальность. И сразу рабы потрясенно ахнули, а лицо Завулона потерянно вытянулось. Антон не сразу понял причину. Тигр продолжал веселиться: под его воздействием глаза Антона еще раз полыхнули магическим огнем, а с одежды посыпались искры. Кто-то закричал, что даже тень изогнулась в виде кошачьей фигуры, другие клялись, будто видели мелькнувший полосатый хвост. Завулон выругался и подскочил со своего места. Хена оскалил зубы, готовый перекинуться в сумеречную форму, если понадобиться усмирять разбушевавшуюся толпу. — Я не специально, — тихо извинился Антон перед Хеной, не в силах скрыть, что говорит далеко не искренне. На самом деле веселость Тигра передалась и Антону, и он радовался, что все повернулось именно так. Восторг в глазах пустышек стоил любых наказаний как со стороны спецотдела, так и со стороны Завулона. Лас, невесть как оказавшийся перед сценой, одобрительно махал рукой. Тигр опять привлек внимание Антона, переключив на то, как беседует с Завулоном и намекает, что самое время хозяину уводить Городецкого порталом, если он хочет избежать нежелательных последствий. И что удивительно, Завулон послушался, хотя и скрежетал при этом зубами в бессильной ярости — выходки Тигра он уже не выносил на дух.