До и после

Дорога до рабского центра показалась Антону бесконечной. Он с трудом втиснулся в салон машины, крылья хотя и были невидимы, но ощутимы, и казалось, что они занимают слишком много места. На удивленный взгляд вампирши, которая про крылья не знала и потому не понимала всех этих странных предосторожностей, Антон отреагировал в излюбленной манере Завулона, а то есть сделал вид, что в его неуклюжести нет ничего странного и все вопросы неуместны. Хорошо еще, что Завулон замаскировал разрез на футболке и куртке, иначе крылья было бы просто не пропихнуть сквозь несколько слоев ткани. Он еще там что-то колдовал, но ничего не пояснил, лишь скривился, демонстрируя, как его утомляют лишние хлопоты по вине раба. Можно подумать, Завулону магии жалко, ему-то, Высшему, обвешенному всяческими заряженными побрякушками по самые уши. Он так красовался, наверное, хвастался, как обычно, цену себе набивал. Любит ведь позлорадствовать, хлебом не корми. И икрой черно-красной. Впрочем, Завулона вообще можно ничем не кормить, помирать станет, но все равно развыпендрежничается, да так, что другим на зависть. Антон довольно усмехнулся, вспоминая. Из задумчивости вывел телефонный звонок. Легок на помине. Только было непонятно, с чего вдруг Завулон вызверился. Пригрозил перегрызть глотку при встрече, отключился и проставил блок на вызов, а потом еще и на магическую связь. Кто его там опять покусал? Антон лишь досадливо отмахнулся, ломать голову о негативных причинах, когда Завулон не хочет давать намеков, дело бесполезное. Можно было, конечно, обидеться и назло запрету попытаться подыграть Хене. В отместку, так сказать. И Завулона подобное точно проняло бы, тут даже вероятности смотреть не нужно, стопроцентное попадание. Но мелко это как-то, скучно. Вот если случайно крылья засветить… Раб наместника резонирует светлой магией, да еще и так явно, нагло — вот тогда Завулону точно несдобровать. Из собственной шкуры выскользнет, вывернется, чтобы замять дело. То, что он справится, Антон даже не сомневался. Еще и наварится при случае, тройную выгоду извлечет. Но опять же — это скучно. Примитивно. Стоп. Антон резко себя одернул. С каких это пор он мыслит в подобных категориях? Еще и удовольствие получает от перебирания наиболее перспективных вариантов, тешащих его самолюбие. Приплыли. Глазом моргнуть не успеешь, а уже на крючке хозяина. Завулон, оказывается, исподволь форматирует его под свои стандарты, да так ненавязчиво, неотвратимо, что и осознать нет времени, забеспокоиться. Так не пойдет. Надо как-то встряхнуться, мозги проветрить, иначе пиши пропало. С ним свихнуться несложно. Мерлин, сил бы побольше. Антон передернул плечами, отгоняя противный, скребущийся внутри, страх. Все будет нормально. Просто надо не забывать с кем имеешь дело. Не расслабляться. Да и только. *** В этот раз в коридорах рабского центра толпилось слишком много пустышек и все напряженно вглядывались в лицо Антона, будто ожидая к чему-то сигнала. Катрин шла впереди и развлекалась в полное свое удовольствие: шипела, демонстрировала клыки, манила пальцем и смеялась, когда от нее шарахались. Антон мало на что обращал внимания, озадаченный странным эффектом от Завулонового заклинания. Тот умудрился сделать крылья не только невидимыми, но еще и выставил что-то вроде отталкивающего щита, и теперь к Антону никто не мог приблизиться ближе чем на полметра. Неплохая предосторожность, не позволяющая случайно нащупать его крылья, но вместе с тем провоцирующая кучу скабрезных сплетен и смехотворных предположений о причинах подобного хозяйского беспредела. Хена, вон, даже насмешливо приподнял брови, напоровшись на невозможность покровительственно похлопать по плечу. Впрочем, все это было мелочью по сравнению с сорвавшейся возможностью приватно поболтать с Ласом. О том, чтобы незаметно обсудить последствия Тигриного выступления, не стоило теперь и мечтать. Хену Антон застал на третьем этаже. Тот отчитывал Ласа за что-то, содранное со стены и клочьями валяющееся у их ног. Охранники вымученно смотрели куда угодно, только не на оборотня. — Оно даже не горит! Плавится и сразу переходит в ядовитый дым! Очищающие заклинания перегружают общий защитный контур. Где ты заказал эту дребедень? — Хена брезгливо морщил нос и пятился от горы изодранных плакатов. — Полиэстолен, — гордо пояснял Лас. — Дешевый материал, а краски с него не текут, вечно держатся. Одну неделю такой лозунг, другую — перекрашиваем и как новенький! Экономия! А магией ведь нельзя, сами же приказали. Ну, чтобы рабов не дразнить, не провоцировать. Оказалось, что при большом скоплении пустышек начинают глючить заклинания, и тогда такое непотребство на стене проступает, читать совестно. А охрана, небось, донесла уже, что это сделал я. Да еще и специально. Так ведь? Но вы не верьте! Сказали, что я прилюдно высмеиваю нынешний режим, издеваюсь? Чушь. Ерунда это. Я за порядок. За дисциплину, если точнее выразиться. Да будь моя воля… — Хватит, — оборвал его Хена, сморщившись еще больше. Судя по его нетерпеливому постукиванию ступнёй по паркету, сильно смахивающему на движение хвоста разъяренной кошки, он не верил ни единому слову Ласа. — Закругляйтесь… тут, — он очертил взглядом внушительную часть коридора, — и чтобы следа не осталось от всей этой… химии. — Он чихнул. — Другие материалы закажем. Сам прослежу. И магия… — он замялся, вспоминая упомянутое Ласом слово, — «глючить» больше не станет. Обещаю. А точнее выражаясь, — он процитировал Ласа, — я на этом настаиваю. Всё понятно? Лас сделал вид, что не расслышал скрытой угрозы, и жизнерадостно улыбнулся, закивал. — У меня в планах еще бегущая строка на светодиодах, — крикнул он уже в спину удаляющимся Хене и Антону. — Только будут нужны удлинители. Хена передернул плечами. Когда они свернули в другой коридор, сказал: — Как вы его терпели? Умом же двинуться можно. — Лас излишне изобретательный, когда нервничает, — пришлось пояснить Антону. — Он Тигра боится. Или еще чего. — У меня тут таких «нервничающих» с полсотни. Хотя… Таких — точно нет. И не надо больше. Антон не удержался и незаметно проверил, не скрестил ли Хена пальцы, когда это говорил. Было смешно наблюдать брезгливую панику старейшего. Они вошли в его кабинет, и на фоне большого окна оборотень легко просматривался во всех подробностях и ракурсах, когда метался туда-сюда и чихал, словно кот, нанюхавшийся керосиновой краски. Наконец Хена замер напротив и подобрался. — Ну? — он насмешливо приподнял брови, замеряя границу блокирующего купола, навешанного Завулоном над крыльями Антона. — Что за странный кокон? Очередной бзик Завулона? Антон сокрушенно вздохнул, стараясь, чтобы наигранная досада казалась достоверной. Хена усмехнулся и уселся за стол. Снял консервационные чары с кофеварки, и по кабинету тут же распростерся соблазнительный аромат, а в небольшие чашки потек кофе под воздействием его магии. Хена продолжил экспериментировать, проверяя, сможет ли подвинуть чашку к Антону, устроившемуся напротив. Защитный купол сработал, и кофе чуть не выплеснулся на руку оборотня. Он досадливо фыркнул и снова пожал плечами. Антон, заразившись его энтузиазмом, тоже стал искать, в чем Завулон мог промахнуться, где же баг в торопливо проставленном барьере. Как выяснилось, Антон мог втянуть внутрь купола всё, что хотелось, чашку с кофе в том числе. Печенье… а вот печенье из вазочки было вне его досягаемости, как бы Антон ни изворачивался. Антон ругнулся в адрес Завулона, и ошейник неприятно завибрировал. Отлично. Значит, Завулон все-таки оттаял и убрал блокировку на магическую нить связи. Хена пару мгновений разглядывал вазочку с печеньем, сощурив глаза. Затем обронил, будто самому себе, не Антону: — Так и подмывает проверить парочку заклинаний. Попытки так… с четвертой, наверно, выйдет пробить брешь в коконе… Пришлось поскорее переключить его внимание на что-то менее опасное. — И что мне сегодня говорить? За что агитировать? — А ничего говорить не придется. Сегодня ты зритель. Коггнурат расщедрился. Одного раба отпускают. В кабинет тихо и как-то незаметно вошел раб Хены, что-то шепнул ему на ухо. Оборотень задумался. Очень нехорошо так задумался, карандаш, зажатый в его пальцах, с противным треском сломался. — В смысле, отпускают? — не понял Антон. Лучше было сразу согласовать все действия с Хеной, чтобы затем не случилось каких неприятностей и претензий. — Да совсем. Угодил, видать, хозяину. А может и не только ему. Коггнур соизволил это заметить и поощрил особой платой. Сейчас будет собрание, всем объявят, приведут в пример, дескать, рабам теперь будет к чему стремиться. Снимут ошейник, отпустят его в человеческий мир, приспособится как-нибудь. Разве не об этом мечтает каждый раб? — Без преследований и угроз? — не поверил Антон. Хотя… если даже подвесят на него следящие чары и периодически станут напоминать о прошлом и как легко опять угодить в рабство, всё равно это неслыханная удача. Без ошейника. Без приказов. Делай что хочешь. Ешь что хочешь. Или хоть с голода умирай — главное, что так решишь ты сам. Внезапно ошейник ощутился, как стопудовая гиря — немыслимым грузом, раздражающим, подавляющим своей незамедлительной расплатой. Хотелось содрать его, сорвать, и если понадобится — то вместе с кожей, лишь бы прочь, навсегда, далеко. И чтобы никто не нашел. Никогда. Как же… Антон поймал себя на том, что вцепился пальцами в ошейник, будто и правда надеясь избавиться от него. А затем перевел глаза и наткнулся на очень задумчивого Хену. — Я, может, тоже когда-нибудь отпущу раба. Вот этого, например, — он глянул на стоящего подле себя… не человека даже уже, а тень. Того, кто когда-то был сильным Светлым магом, на того, кого уже успел выдрессировать, приманить, привязать, подчинить. Его раб вздрогнул на этих словах. Его такое обещание совсем не обрадовало. И Антон заподозрил, что в слове «отпустить» кроется еще какой-то смысл, кроме очевидного. Пустышка, оставшийся без подпитки хозяйской магией, скорее всего, быстро загнется. Пару месяцев истощенный организм будет бороться за жизнь, затем случится кризис. Но, судя по всему, любой раб будет готов заплатить такую цену ради нескольких недель свободы. Лас вот, например, точно. И десятки подобных ему. Хена ждал реакции Антона на свои слова. Барабанил пальцами по столу и ждал. — А Завулон тебя не отпустит никогда. Антон лишь лениво пожал плечами. Можно подумать, он сам этого не понимает. Только вот отчего-то ошейник теперь будет еще более ненавистным, а любая царапина, оставленная его шипами, станет восприниматься как наивысшая несправедливость и подлость судьбы. Хена знал куда метить и как мстить. Предлагал ведь он когда-то свое покровительство, но Антон отказался. Хена не забыл нанесенного оскорбления. И вот теперь отыгрывается. Намекает, что еще настанет момент, когда Антону Городецкому, некогда баловню судьбы, а теперь рабу, презираемому всеми — и Темными, и Светлыми — захочется проклясть день своего рождения. Проклясть момент, когда он выжил после Итогового дня. И Хена не упустит возможности оказаться тогда рядом и громко позлорадствовать, похвастать всласть. Напомнить, что то был выбор самого Антона. Хотелось врезать по надменной роже. Или плюнуть в нее. Но вслед за минутной вспышкой ненависти и отчаянной обиды Городецкого как-то враз затопило полнейшим равнодушием. — Так где собрание? Куда идти? — спросил он, поднимаясь и не дожидаясь дозволения на это от оборотня. ** Собрание оказалось неоправданно затянутым и неимоверно скучным. Темные ожидали более восторженной реакции от прибывших пустышек и хоть какого-то азарта в их глазах. Но все присутствующие рабы уже не раз сменили своих хозяев, и каждый случай только ухудшал их положение, так что они уже не надеялись на перемены к лучшему. Раб, которого отпускали, был не местным, откуда-то из глубинки и в прошлом явно невысокого уровня силы. Возраста он был неопределенного, с несколькими шрамами на лбу и шее, когда шел, чуть приволакивал ногу — явное доказательство многократного восстановления магией различных переломов. Такое случается, когда лимит регенерации уже исчерпан и магия не восстанавливает ткани без следа. Лишь однажды взгляд отпускаемого раба осмысленно сфокусировался — когда он проходил мимо Антона. А в следующее мгновение он кинулся к нему, толкнул со стула, опрокидывая, ударяя локтем под ребра. Пока Антон судорожно глотал воздух и пытался отцепить напавшего от себя, как-то удивительно отстраненно и все еще равнодушно осознавая, что так проявляется ненависть отчаявшихся пустышек к тому, кто по их мнению продался и предал всех и вся, раб быстро зашептал ему на ухо: «Я ведь специально. Чтобы сказать… в ошейнике не смог бы. Все Темные сдыхают, как только Тигр отбирает у них раба. Рано или поздно сдыхают. Скажи Тигру, чтобы в следующий урожай угодил ты. Во всем виноват Завулон. Пусть он сдохнет. Это дело его рук. Пусть сдохнет. Обещай… что сделаешь это» Его уже оттаскивали прочь. Хена что-то колдовал. Охрана успокаивала рабов, угрожала расплатой в случае неповиновения. — Обещай! — крикнул, выволакиваемый из зала раб. Судя по всему, его теперь «отпустят» совсем в другом направлении. Антону помогли подняться. Хена оказался рядом, поспешно проверял, не нанесен ли какой вред. — Он спятил, — сказал Антон, — он просто сошел с ума. — Все, что он мог сейчас сделать для него, так только навести Темных на ложный след. Может, к полоумному у них заработает какое-то подобие брезгливой жалости и они его все-таки не замучают до смерти. А еще Антон хоть и заторможено, но все-таки осознал, что в момент беседы в кабинете Хена как-то умудрился снять магический купол, навешенный на него Завулоном. Скорее просто ради эксперимента, не более того. Поэтому так и испугался последствий нападения, представил, как рассвирепел бы Завулон, если бы его раб пострадал. Ирония судьбы. Жертва напавшего раба могла быть напрасной: он умудрился как-то убедить Темных снять с него ошейник с одной единственной целью — чтобы передать информацию Антону, которую ошибочно считал очень важной и ради которой пожертвовал своей жизнью. Если бы Хена не снял купол, нашептать раб ничего не смог бы. Да даже теперь… Может, раб действительно спятил? Вытерпеть все эти ужасы ради банальной мысли, которая, скорее всего, приходила в голову каждому? Что после сбора урожая Темные, лишившись своих рабов, даже отстояв свой уровень магии, так или иначе уходили в сумрак. Антону предлагали последовать примеру и тоже пожертвовать собой. Именно пожертвовать. Рабы не знали, куда Тигр девал пустышек, как с ними расправлялся. Считалось, и не без вмешательства Антона, что Тигр их просто ел. Хена что-то еще спрашивал, обеспокоенно заглядывал в глаза, но Антон его не слышал. Слишком велик был шок. Напрасные жертвы. Не вознагражденные мучения. Надо это как-то прекратить. Надо что-то делать. Надо… перевернуть мир, раз все этого требуют от Антона. Надо… Антон оттолкнул Хену и вышел в коридор. Казалось, если за ним последует охрана, Антон разорвет их в клочья. Хотелось на воздух. Подальше отсюда. Не слышать всех этих криков о помощи и не видеть отчаянных, умоляющих взглядов. На воздух. На волю. Заткнуть уши и бежать… К счастью, охранники за Антоном не последовали. Только Катрин медленно шла позади, правильно молчаливая и тихая. Не хотелось думать, уйдет ли в сумрак она, если Тигр отнимет у нее раба. Не хотелось думать ни о чем. Ни о чем…