До и после

*Рекомендуется читать под Кукрыниксы "Вера" _______________ Дул едкий, пронизывающий до костей ветер. По вымерзшей, почти не прикрытой снегом, земле несло поземкой. Антон, дойдя до технического выхода на цокольном этаже, вырвал из пальцев охранника пачку сигарет. И тот не посмел отказать, потому как признал в нем «особого» раба, раскурил даже, отчего-то виновато отводя глаза в сторону. Из молодых, наверно, инициированных уже после Итогового дня. Антону позволили выйти на воздух в небольшом тупике складской площадки. Он жадно затягивался и выдыхал дым в уже темнеющее небо. Звезд не было видно, всё заволокло тучами, но отчего-то легко представлялось, что россыпь мерцающих точек складывается в рисунок вероятностного поля. И если немного напрячься, то даже выйдет просчитать, что ждет всех завтра. Или неделю спустя. Или… может, и не останется уже ничего. Ничего, кроме бесконечного неба и снега. Снега, посыпавшегося вдруг мелкой крошкой на волосы, на запрокинутое кверху лицо, на горло, не прикрытое шарфом — тучи словно прорвало. Потом за шиворот и по груди потекли капли. Антон удивленно провел рукой по коже, не понимая, откуда это. Оказалось, ошейник был достаточно горячим, чтобы снежная крупка растаяла. Вот почему совсем не чувствовалось холода. Стандартная реакция функций ошейника, настроенного на сохранение здоровья раба? Или это Завулон неосознанно, просто на автомате применил защитное воздействие на расстоянии? Как бы то ни было, понимание произошедшего странно успокаивало, и согревало куда действеннее, мягче, интимнее защитного амулета под чешуйками ошейника. Но тут Антона из задумчивости вывел звук сигнальной сирены. Оба охранника у внутренней двери засуетились, получая какие-то приказы по нитям сигнального заклинания. Городецкого заставили вернуться внутрь, за границу активировавшегося защитного купола. Причины суматохи выяснились быстро: при перекличке не досчитались двух рабов и потому объявили розыск. Антону мучительно не хотелось возвращаться на верхние этажи, хотя Катрин, маячившая поодаль, делала приказывающие знаки. На этаже выше, со стороны окон раздались крики и ругань. Охранники кинулись туда, оставив дверь без присмотра. Соблазн броситься на улицу, прорвать барьер, использовав силу защитного амулета, скрыться в городе, затеряться в толпе — был настолько велик, что Антон в первое мгновение даже растерялся, невольно подался вперед, ближе к выходу. Логика твердила, что от следящих чар Завулона все равно никуда не скрыться, но психика, звенящая на пределе, ничего не хотела слушать и учитывать. Чудовищным усилием воли удалось удержать себя на месте. Катрин, с любопытством следящая за передвижением охранников и улавливающая своим тонким вампирским слухом то, что творилось наверху, кажется, не заметила метаний Антона. — Я могла бы подцепить сбежавших на зов, — весело пояснила она, оглядываясь на Антона, — но мне нет интереса следить за чужим имуществом. — Ты, как всегда, практична, — кивнул Антон, затушив сигарету. Странно, но его слова звучали естественно и равнодушно, будто сейчас на душе царила полнейшая апатия, а не бушевал ураган чувств. Все-таки Завулон умудрился научить его не выказывать излишних эмоций, исподволь навязал это свое умение. И когда только успел? Раздался крик. Потом еще и стон боли. — Охранники сейчас их прикончат. Хена не обрадуется, — обронил Антон, опершись спиной на стену. И тут же вспомнил, что вообще-то на спине у него крылья, и должен очень странно смотреться прозрачный зазор между стеной и его лопатками. Хотя Антон очень быстро отпрянул и разыграл все так, будто внезапно его стал душить ошейник и начался кашель, во взгляде вампирши промелькнула некоторая озадаченность. — Точно убьют, — постарался переключить ее мысли Антон, — вмешайся. Катрин мгновение колебалась, но потом кинулась вверх по лестнице, так быстро, как умеют только вампиры. И тут из тени дальнего поворота вышагнул раб, держа палец у губ и прося соблюдать молчание. Он беззвучно прошагал мимо, в тот проход, который выводил на улицу в тупик, где недавно курил Антон. Городецкий не понимал, к чему такие действия. Сбежать оттуда все равно не выйдет: кругом кирпичные стены и несколько слоев защитой магии купола. Но раб шел вперед, медленно, босиком по грязному плиточному полу, затем по припорошенной снегом земле. Уставший, ссутулившийся он напоминал сейчас приговоренного к расстрелу. Хотя, по сути, так это и было: неподчинение в рабском центре каралось особо жестоко, ибо Хена гарантировал хозяевам, которых не пускали внутрь, стопроцентную сохранность их рабов и возвращение. Кажется, этот раб отлично осознавал последствия своего поступка. Он не планировал возвращаться. И не желал бежать, знал, что это бесполезно. Он прокрался на первый этаж, пока ловили других, с одной-единственной целью — оказаться за пределами стен здания, ощутить кожей, избавленной от давления ошейника, холодный ветер, подставить лицо под капли и снежную крупку, также, как совсем недавно это проделал Антон. — Если закрыть глаза, — прошептал он, рассчитывая, что Антон услышит его, — то можно представить, что ничего не было. Не было этих двух лет. И всё по-прежнему, через час в ночную смену. Я из Пензы. У нас там точно такой же снег в конце ноября. Колючий. — Можешь еще успеть вернуться. К повторной перекличке, — попытался облагоразумить его Городецкий. — Не хочу, — вздохнул он, действительно закрывая глаза и расставив в стороны руки, ладонями кверху. — Хозяин мне сегодня опять переломает коленные чашечки и заставит юнца-лекаря сращивать их в течение пяти часов. Он его обучает. — раб открыл глаза и тяжело глянул на Антона. — Обучает его работать с особо сложными переломами и загнивающими ранами в кишечнике. Должно быть, очень холодно вот так стоять босиком на обледенелой земле, на промозглом ветру. Но раб ничего вокруг не замечал — он наслаждался мгновением, ловил губами морозный воздух, смаковал обманчивое ощущение свободы. Всего минута, лишь несколько ударов сердца — но именно сейчас рядом ни надсмотрщиков, ни ошейника, ни жалящих проклятий. Почти вечность независимости. Компактная такая, замедлившаяся в мгновении-вечности свобода, обманчивая, придуманная надорванным разумом, но зато своя собственная, которую уже никому не отнять. «Завулон, — мысленно позвал Антон, — Завулон!» Ответа не последовало, хотя ошейник чуть дернулся, доказывая, что хозяин услышал это обращение. «Мне нужно немного магии». Повисла пауза. «Бери». Это не было произнесено, скорее просто мысленное согласие. Но Антон словно враз сорвался с обрыва, окунувшись с головой в силу, заклубившуюся вокруг него. Завулон дал доступ к своей магии легко, уже привычно и, что самое удивительное, не стал даже отслеживать, для чего она понадобилась. Антон ощутил едкий укол совести за то, что злоупотребляет с таким трудом завоеванным доверием Завулона, но выбора все равно не было. Он знал, что будет наказан, возможно даже нарвется потом на такое бешенство хозяина, которого еще не видывал, но риск того стоил. Если не сейчас, не ради происходящего, то зачем вообще тогда все эти усилия прошедших лет? Антон шагнул вперед. — Сделай вдох, — приказал он, ухватив раба за плечи и утягивая за собой на третий слой сумрака. За минуту манипуляций с гранью защитного купола пустышка не должен задохнуться. «Раз, два, три, четыре, — мысленно отсчитывал Антон, проделывая брешь в каменной стене постройки, которая на третьем слое выглядела потрескавшимся монолитом. — Пять, шесть, семь… — пока подталкивал замедлившегося и удивленного раба за пределы магической защиты, проставленной охраной рабского центра, — двадцать шесть, тридцать четыре… — срывая следящие чары с одежды раба, потоком силы уничтожая тщательно скрытый крючок привязки хозяина-мага, — сорок восемь… — выталкивая из сумрака в реальность дергающегося от нехватки воздуха раба. — Беги! Повторять дважды не пришлось, и хотя раб был оглушен неверием в происходящее, в то, что Городецкий каким-то чудом мог колдовать, но кинулся в темную подворотню так прытко, будто всё было им спланировано заранее и они обсуждали план неделями. — А ты? — крикнул раб набегу. — Я не могу. Быстрее! — велел Антон, отступая и опять в сумраке преодолевая обратный путь под купол. Как бы он ни хотел, ошейник скрыться не позволит. Никогда. Единственный хозяин, которому плевать на запреты Хены, на правила посещения рабами этого центра — это Завулон. И он никогда не снимет с шеи своего раба ошейник, даже если это будет стоить тому жизни. Ошейник — это символ полной власти Завулона, его победы. И не надо особого ума, чтобы это понять. Хене ни к чему было напоминать сегодня, Антон и так знал. Понадобилось еще немного зачерпнуть силы, чтобы заделать брешь в стене и восстановить грань купола. Затем Антон вынырнул в реальность, отступил вглубь слабо освещенного коридора, убедился, что Катрин еще не вернулась. И последняя предосторожность: аккуратно затереть сумеречные следы магического вмешательства высшего порядка, чуть смешать потоки сил на первом слое, будто так и было. Если рабу хватит ума, если у него еще не все инстинкты атрофировались, то затеряется в толпе людей, пройдет пару кварталов вниз, затем через площадь и на попутке. Там часто свои студентов подбирают. Справится. Должен справиться.