До и после

Антон рылся в электронных архивах и все не находил нужного. Он проснулся резко и с четкой мыслью, что нечто подобное уже читал. Где — не помнил. Завулон рано утром отбыл улаживать дела со спецотделом, потому не мешал расхаживать из угла в угол в его кабинете и вновь и вновь перерывать базу данных. Антон забил в поисковик «ошибка #133» и наконец обрадованно выдохнул. Когда много лет назад он был системщиком в Ночном Дозоре и пытался систематизировать данные по уровням доступа, то файлы, закрепленные за Гесером, часто помечались именно этой ошибкой. Еще там была #1047, но Антону так и не удалось вычислить, с чем она связана. А вот #133 высвечивалась всякий раз, когда он пытался взломать код доступа по темам, связанным с Абсолютом. Ольга тогда сделала вид, будто не понимает, что такое «ошибка #133» и, скорее всего, заложила Антона Гесеру, потому как затем поступил прямой приказ не лезть не в свое дело. Антон больше и не полез. Даже несмотря на то, что несколько дней спустя Завулон на одном из общих собраний нагло и с придыханием шепнул на ухо: « #133 — не про твою честь, не лезь», и захотелось доказать, что на его счет кое-кто сильно заблуждается. Обычно Завулон все делал и разъяснял именно затем, чтобы спровоцировать Антона сделать все наоборот. Поэтому он решил, что пусть ему обломится и послушался Гесера. А после Антон вечерами читал Надюшке сказки Иных; толстенный сборник якобы вымышленных историй про Великих был занятным и местами даже смешным, и они с Надюшкой вместе потешались над странными рецептами ведьм, записанными в виде частушек, или же над присказками Ивана-не-дурака, ловящего за хвост жар-птицу-оборотня. Когда они дошли до историй про Мерлина, Надя резко перестала смеяться. И вид у нее сделался несчастным. Почему— рассказывать она тогда отказалась наотрез. Антон решил, что у нее случилось предвидение, которое срабатывало с дочерью всегда спонтанно, да так, что она сама толком не понимала, как оно происходит. И Надя попросила больше не смотреть на «ошибку #133» и даже потребовала от него это пообещать. Антон был вынужден согласиться, ведь Надя всегда знала, если он пытался соврать, потому клятва была принесена по всем правилам и вполне искренне. Как именно она узнала про эту злосчастную ошибку, Антон пытать дочь не стал, не имело смысла. Абсолютная — она ведь во всем загадка, даже в житейских мелочах. Правда, Антон не оговаривал сроки и, спустя пару месяцев, еще раз перечитал сказку, на которой дочь захлопнула тогда книгу, и задумался. Согласно сказке, у Мерлина во всех делах был четкий план, и он не начинал дня без него. Понятное дело, план — это лишь иносказание сказочной истории. Вероятности он, конечно же, просматривал вместо этого, сверялся с сумраком — и, соответственно, корректировал свои поступки. А неподалеку жил сельский дурачок, и каждое его появление портило Мерлину его план. Антон тогда мало что понял, если честно. Но сказку запомнил. Мерлин в этой сказке отчего-то воспринимался несчастной жертвой. Однажды из-за того дурачка чуть не пострадал Артур. И Мерлин решил переселить дурака в другое царство-государство, даже драконом припугнул. Дурак обиделся и куда-то сгинул. И сразу навалились всевозможные беды: пшеница гибла на корню, сады высохли, ливни затопили реки и повсюду начались подтопления. Затем еще и Артур заболел, совсем обессилел. А затем ушел в лес и вернулся через неделю с тем самым дурачком. И все сразу наладилось. Мораль сказки сводилась к тому, что от добра добра не ищут. Антон и сейчас перечитал эту сказку — вариант от Темных, с их же пометками-сносками, даром что в архивах Завулона чего только не было, в том числе вся литература, когда-либо выдаваемая стажерам. Вариант Темных был короче, и отмечалось, что дурак, скорее всего, не существовал, что так Мерлин просто припугнул Артура, объясняя, что не всесилен. Мораль тоже наличествовала: аппетит проходит во время еды, и потому хотеть каждый раз большего — нерационально. Лучше одно большое пожелание, чем много мелких за раз. Но зацепило Антона не это. Абсолютный маг не справился с проклятием деревенского дурачка? Нонсенс. Обвал несчастий, обрушившихся на Мерлина, слишком сильно напоминал расползание ткани пространства. Вот с этим Мерлин мог бы и не справиться. И запаниковать, когда понял, в чем дело. Тут даже Тигр не выкрутится, а у этого привилегий на порядок больше. Да и силы тоже. Антон порылся в сносках, поискал совпадения по цитированию. И нашел. Была еще она сказка про дурачка, который каждый раз приходил за краюхой хлеба. Деревенские ли звали его, сотники ли, советники ли при короле. Хлеб он брал не у всех. У кого брал — к тому удача приходила. В сноске было примечание от Темных, что так развлекалась Моргана, преображаясь то в старика, то в ребенка. Мерлин хотел было вмешаться, но оказалось, что Артур в эту историю тоже вляпался и слишком часто выменивал желания на свои краюхи хлеба. Мерлин разозлился, прогнал дурака и неосторожно пообещал Артуру сам делать все, что понадобится. Антон удивленно хмыкнул. Судя по сказке, Мерлин чем-то там поклялся, чтобы успокоить своего Артура и заставить того расторгнуть соглашение с дураком. Антон порылся в летописях, в хронологии Иных, и выходило, что аккурат с тех пор Мерлин и покатился по скользкой дорожке. Это только стажеры верят, что Мерлин оступился один лишь раз, когда приговорил младенцев к смерти из-за предсказания о наследнике Морганы, и что сразу же сменил цвет, а спустя десятилетие так вообще саморазвоплотился. Не бывает так. Чтобы Абсолютный Светлый маг сменил цвет, должна произойти череда мелких событий, проверяющих его на прочность и заставляющая разочароваться и сменить приоритеты. Начиналось, наверно, с каких-то мелочей. Сначала незначительные одолжения Артуру, чтобы порадовать и вселить уверенность. Пара чудес для Абсолютного мага — пустяк. Затем у ученика растут аппетиты, а Мерлин уже с головой повязан своей клятвой. Антон представил себя в роли Мерлина: щелчок пальцев — и Артур сильнее и выносливее других, в поединках нет ему равных, в науках — тем более; слишком много нагрузки на любимого ученика, боли и разочарования — щелчок пальцев, и для восстановления нервной системы в подарок красавица, какую только пожелает, и сразу в опочивальню, да не просто так, а с необходимым подобострастием и самопожертвованием, верная, как собака. Дальше — больше. Артур наглеет, а Мерлина все еще за горло держит его же клятва. Еще и Моргана за спиной козни строит, мстить пытается. На месте Артура Антон сразу бы растерял всякую осторожность. А зачем? Если заранее знаешь, что всегда выходишь победителем с таким-то всесильным опекуном-магом. Тут и мелкие стычки по пустяковым поводам, и вызов, бросаемый самой опасной ведьме. И если Мерлину приходится выбирать: смерть ученика или же второго дуэлянта, благополучие своего царства или же вымирающего от голода в соседней области, то, понятное дело, своя рубаха всегда ближе к телу, и тут же подленько в уме всплывает оправдание для таких развлечений, и так легко твердить самому себе, что все равно связаны руки, и вынуждают, и жизнь ученика важнее всего. Вынужденная мера, так сказать. Цель оправдывает средства. Антон представил на миг, что вот он, Зашивальщик, и клятва дана выступать всегда на стороне Завулона и защищать его интересы. И сначала все логично: враги сами напросились, обнаглели, претендуют не на свое, угрожают. А потом приходится закрывать глаза на то, что Завулон сам спровоцировал их, и что завелся из-за пустяка, и поленился подумать о последствиях. А зачем? Если у Антона клятва и все равно прикроет, разведет, заштопает, а врагам волокна распустит, линии вероятностей смешает, и полетят они в тартарары. И если даже сказать ему упрямо «не в этот раз», не выйдет спокойно смотреть на то, как Завулону откусывают башку. Не получится — и всё, сердце не выдержит. И так каждый раз. А привычка — дело опасное. И если, например, к совести Гесера еще есть шанс достучаться, то Завулон, войдя в раж, абсолютно неуправляем. И, по сути, Завулон требует от Антона не столько клятвы как таковой, а признания, что готов простить ему все и всегда. А также готовности перекроить самого себя (да и весь мир в придачу) Завулону в угоду. Может, сам до конца этого не осознает, но требует. Чувствует, что осталось мало времени, вот и поторапливает, не оставляет выбора. И главная проблема в том, что Антон уже сейчас готов пожертвовать многим ради него: браслеты-то нацепил себе на ноги, хотя и кричал, что нет, не станет, и с Тигром в который уже раз торговался из-за него, да и чего уж скрывать и обманывать самого себя — встал-таки между Завулоном и Темными. И за нити схватил и ткань между пальцев пропустил — готовый ко всему, к любому финалу… Да уж, дела. И если сейчас из двух сторон Антон может еще выбирать ту, что считает правильной, то после клятвы сторона станет одной-единственной. В горе и радости, как говорится… И теперь понятно, что именно могло подкосить Мерлина. Самоедство ведь никто не отменял: всем рисковал ради Артура, совесть душил, врагам — на посмешище, а тому все мало и мало. Веселые пироги, ничего не скажешь. Антон даже тряхнул головой, удивляясь такой неуместной ассоциации. В горе и радости… Надо же. Хорошо, что Завулона дома нет, а то учуял бы и пришел полюбоваться бредом в голове своего раба, посмаковать такой идиотизм, поразвлечься. Антон распечатал несколько страниц из сборника сказок, бросил листы на рабочий стол Завулона. Очертил ногтем имена Мерлина и Артура. Есть вопросы. Очень много вопросов к нему… ** — Занятно, — сказал Завулон. Он с любопытством разглядывал плохо одетого танцора. Тот судорожно стягивал рваные куски футболки на своей груди. Антон как раз выворачивал из коридора и вовремя затормозил, пока не выдавая своего присутствия. Охранник, притиснувший танцора к колонне и застигнутый врасплох, испуганно таращился на Завулона, забыв убрать руки с рабского бедра и шеи. Танцор имел вид испуганный и порядком потрепанный — защищался и отбивался сколько мог, судя по всему. — Ну? — прикрикнул Завулон. — Какие оправдания? Охранник казался испуганным не меньше самого раба. А еще — не совсем вменяемым. Но не пьяным, Антон распознал бы. Больше походило на ведьминский приворот. Интересно, Завулон догадается, учует? Не дурак ведь. — Посягательство на мою собственность? — Завулон подошел и встряхнул незадачливого охранника за шиворот. Тот все еще судорожно сжимал ткань джинсов танцора и никак не мог прийти в себя. — Он сам. Он же сам… — выдавил из себя охранник. У танцора сделался такой вид, что хотелось лишь одного — защищать его и оберегать любой ценой. Всех в клочья — а его утешать. И ведь ни одного звука не издал, зараза, а взгляд такой красноречивый. Даже слишком. Антону вроде не к чему было придраться, но отчего-то не верилось, что охранник, вышколенный годами, не совладал с собой и сорвался. Хотя… когда эта зараза танцует, обо всем забываешь. Даже Антона немного клинит. Удивительно, что Завулон так еще и не опробовал «свою собственность». Чего ждет? Чего опасается? Подоспел Ден и увел провинившегося. В подвал увел, в допросные комнаты. — Как вижу, раб заскучал? — елейным голосом поинтересовался Завулон, ухватив того за ошейник. Раб медленно, с достоинством отрицательно качнул головой, но отодвигаться не спешил. Завулон спустил пальцы ниже, вроде как оценивая ущерб, нанесенный футболке. Антон за поворотом затаил дыхание, хотелось досмотреть до конца и не выдать себя. Но это было трудно: так и тянуло взвыть и кинуться их растаскивать в разные углы. И не замечать, не понимать жадного взгляда хозяина, уже поглаживающего спину своего раба. — Сегодня мне предлагали тебя продать, — сказал Завулон. — Дорого. Считаешь, стоило согласиться? — Как будет угодно, мой господин. — Мне много чего угодно. Но я пока в раздумьях. А вот раб, похоже, раздумывать не собирался. Он скользнул вниз, вставая на колени и утыкаясь носом в низ живота Завулона, ведя им ниже, жадно вдыхая. Пальцы были еще проворнее, и Антон дернулся, собираясь выскочить из укрытия и как-нибудь это прекратить. Даже ценой собственного наказания. Но Завулон вцепился в волосы танцора и потянул его голову прочь, назад, заставляя того неудобно изогнуться. Оба молчали: один принимал решение, другой демонстрировал, что на все согласен и подчинится любому приказу. — Не так быстро, — наконец произнес Завулон. — Меня пока устраивает все, как есть. Красивой картинкой любуются, пока в силах удержаться и не сломать ее. Не боишься, что я сломаю тебя? — Как пожелает мой господин, — тихо выдохнул раб, не мигая и не двигаясь. У Антона давно бы затекла спина от такой позы и он морщился бы против своей воли, что вряд ли бы красиво смотрелось. А этот стоит, скрючившись, и будто так и надо. Не человек, а совершенство. Впрочем, как всегда, зараза. И глаза блестят даже в полутьме коридора. Завулон выпустил его волосы, подергал за ошейник, что-то настраивая. — Теперь ни один охранник не сможет прикоснуться к тебе. Ты понял? Даже если решишь станцевать голышом и раскинешься в приглашающей позе. Будем считать, что сегодня ты помог мне выявить в числе охраны слабое звено, но впредь постарайся быть… осмотрительнее, что ли. А то прикажу двум держать, а остальным проверить тебя на выносливость. — Он ухватил за горло, дернул на себя и еще что-то прошептал на ухо. Антон этого не разобрал. Раб застыл, не то чтобы испуганно, но озадаченно. И долго еще не мог отлипнуть от колонны даже после того, как хозяин поднялся на второй этаж. Антон тихо отступил в кухню, распахнул холодильник и невидяще уставился в его недра. Вошла кухарка, недовольно пробурчала что-то и убралась. Ну вот почему так? Кому-то все легко, хочет — и берет, и на колени, и на все согласен. А Антон… Вот вроде уже понял давно, чего именно хочется и как, но при этом признать свою полную зависимость — выше всяческих сил. Тем более, что Завулону на любое признание плевать. Вон, до сих пор делает вид, что «люблю» даже и не звучало. Ну или было из разряда простых возбуждающих звуков… Сволочь… Антон со смаком и мстительностью отчетливо подумал: «Сволочь!». И с радостью уловил чуть заметное ответное вибрирование ошейника. А потом на весь дом раздалось гневное из кабинета: — Городецкий! И пришлось подчиниться, пойти на зов. Интересно, что опять его так взбесило?