До и после

Антон стоял посреди кабинета. Стоял молча и делал вид, что не понимает из-за чего, собственно, сыр-бор. Ну, распечатка, ну, на ворохе важных бумаг, ну… с намеком, не без этого. А как по-другому разговорить Завулона? Он словоохотлив лишь когда раздражен или же очень сильно озадачен. Вот как сейчас. Но сегодня Завулон превзошел сам себя и умудрился впасть в обе крайности разом — зло озадачен, еще и требует ответа. Немедленного. — Что это за художества? Антон только сейчас сообразил, что Завулон разглядывает распечатанную сказку не с той стороны листа. А там… там, в общем, катастрофа. Пока Антон размышлял над дураками и проблемами Мерлина, оказывается, еще и рисовал на автомате: чертил, штриховал, выводил бессмысленные загогулины на чистой стороне распечатки. Загогулины как-то странно сплелись в нечто, отдаленно напоминающее меч. Меч в камне — спасибо тебе, подсознание, подстроило подлянку — школьная программа не пропала даром, в клетках мозга осела, ничем не вытравишь. Но это еще полбеды. А дальше — очень четко прорисованная ящерица с клинком, зажатым в задней лапе. Антон видел ее в первый раз. И если бы не знал свою манеру уродливо чертить, ни за что не поверил бы, что эта ящерица — дело его собственных рук. Еще в каракулях где-то затерялось разбитое кособокое сердце, и — о, тонна благодарностей сумраку, — сердце это было почти не разобрать, и оставалось надеяться, что Завулон его тоже не заметит. По крайней мере, пожирал он глазами именно ящерицу — оскаленную и зубастую. И злился то ли на нее, то ли на безрукого художника — на кого именно, разгадывать бессмысленно. — Художества, — повторил он. Терпение его истончалось. — Объяснишь? — Завулон еще не приказывал, но было уже близко к этому. — Ну… — сказал Антон, — не всем же блистать талантами, как тебе. Ящерица кривовата, конечно. Завулон выскочил из-за стола, застыл напротив — как кобра. И глаза такие же — с острыми зрачками. И как его только окружение столько веков такого выносит? — Откуда узнал? Антон моргнул. Ждал любой реакции, но не такой же. Еще бы кто объяснил, что, собственно, в этой ящерице не так. И как она вообще на лист попала. Смахивало на внезапное помутнение-предвидение. Так с Иннокентием иногда происходило: застынет, глаза стеклянные, а потом то цитату выдаст, то нарисует что-нибудь жуткое. Завулон ждал ответа. — Да я просто догадливый. Сказку вспомнил, сравнил и… — Откуда. — Завулон зыркнул так, что Антону разом поплохело. Кобра — как есть кобра. Еще и голодная. И будто на хвост наступили… На оба хвоста разом. — Откуда, спрашиваю, ты мог узнать про печатку на подвеске? В сейф опять полез? — Можно подумать, ты не учуял бы. Следишь ведь, воздуха без тебя даже не глотнуть… — Антон, — он прошептал почти ласково, непривычно для него терпеливо, и это пугало куда больше всего остального, — я не шучу. Отвечай, кто надоумил? Гесер? Антон тут же вспомнил времена, когда панически его боялся: в первые свои дозорные патрули по Москве, а потом еще раз — в первые месяцы рабства. Взгляд в те дни у Завулона был таким же странным, необъяснимым и таким… сумасшедшим. — Да в чем дело? — не выдержал Антон. — Это всего лишь вольная фантазия да и только. Мало ли что рисуется, пока размышляешь. А что? У Мерлина такая была? Завулон скрипнул зубами. Подумал. Еще подумал. Ухватил за ошейник, проверяя, не врет ли раб. Ошейник не ощетинивался, значит, придраться было не к чему. Завулон подумал еще, затем недовольно и скептически фыркнул, отнял пальцы. Прошел к сейфу, снял запирающие чары, распахнул дверцу, порылся там. Вынул что-то на тонкой цепочке. — Смотри, — сказал он. — Скажешь, что не один в один? Антону пришлось отмереть и подойти. Касаться подвески он не рискнул, но даже на расстоянии четко просматривался контур в виде ящерицы. Глаза из зеленого камня блестели, словно у живой. И не удивительно, у Мерлина всё было ожившим. Или, наоборот, когда-то живое превращалось им в предметы быта и магической защиты? Кто ж их, абсолютных, разберет? Но от любого артефакта, сделанного Мерлином, разило не только силой и опасностью, а еще и какой-то доисторической жутью. Пришлось признать, что на рисунке та самая ящерица. — Может, я по памяти? В книгах видел или еще чего? — предположил Антон. Но по насмешливому взгляду Завулона стало ясно, что предположение тупиковое. — Рисуй, — велел он, протягивая чистый листок. — Что именно? — То, что на обратной стороне. Если угадаешь, так и быть, поверю, что ты мог по памяти. Антон нерешительно сжал ручку в пальцах. Ну что за невезение? Именно сегодня. И ведь обиднее всего, что Завулон среагировал не на сказку, а на какую-то ерунду. Сказка ведь важнее? Или нет? — Не заставляй приказывать тебе. — Да рисую, рисую, — огрызнулся Антон, понимая, где мог видеть нечто похожее. В Надиных набросках. Она часто выполняла домашнее задание, зарисовывая что-то для себя. Временами там было нечто немыслимое. Но чем старше становилась, тем меньше рисовала. Предпочитала держать в памяти, подальше от остальных. И даже в момент внезапного предвидения в руки карандаши уже не брала — остерегалась. Антон нарисовал лист с прожилками и щит на его фоне. На его далеко нескромный взгляд вышло неважно, но Завулон кивнул. И опять хмыкнул. И перекинул ему цепочку с мелкой подвеской. Антон был вынужден поймать. Невольно подумалось, что отзеркалилось давно забытое: Завулон вот так же кидал ему амулет — защиту от себя, когда Антон был еще зеленым новобранцем. «У тебя нет власти надо мной…» «Нет и не будет». А не будет ли? Антон перевернул подвеску — так и есть, тот же рисунок. Только размером меньше. — И? — спросил он Завулона, совсем запутавшись. — Никто уже не помнит про печатку. Разве что инквизитор какой, да и то не факт. Или архивариус. Личная переписка заверялась. На воске, плавленом в крови дракона. Видел когда-нибудь, восковую печать, светящуюся на третьем слое? Антон качнул головой. Завулон еще порылся в своем сейфе, тот казался бездонным. Сначала извлек парочку перстней, нацепил на пальцы, потом достал еще и какой-то свиток. Ухватил Антона за ошейник, макнул в сумрак, демонстрируя, как светится печать. В свитке было что-то на валлийском, сумрак позволял распознать язык и смысл, хотя и смутно. Ящерица с клинком горела красным. Ящерица была такой же противной по ощущениям, как и его ошейник. Так вот откуда Завулон взял идею чешуйчатой цепочки и острых шипов? Параноик. — А теперь давай поговорим о сказках, — усмехнулся Завулон, выдергивая Антона обратно в реальность. — И предупреждаю, тебе это не понравится.