До и после

Весь дом уже спал. И даже охранники во дворе дремали, подвесив по периметру заклинания отслеживания движений, что по инструкции позволялось лишь в редких случаях. Настроение было странным. Магия будто впиталась в кровь и сейчас бурлила подобно пузырькам в минералке. Антон видел Завулона всяким: его магия могла пугать, оглушать или же, наоборот, утолять жажду по сумраку, но никогда еще Завулон не делился чем-то настолько личным и важным, чтобы вот прямо до какой-то непривычной эйфории. Последний месяц Антон уже смирился с тем, что пугать его перестало абсолютно всё и что в любой выходке хозяина он видел в первую очередь логику самого Завулона, и лишь затем получалось оценить собственную эмоциональную составляющую. И ведь что парадоксально: злиться на Завулона хотелось постоянно, поводы находились на каждом шагу, а стоило лишь вникнуть в мотивацию его поступка — и обижаться уже не получалось. Вот и сейчас Антону прежде всего следовало бы испугаться подобных откровений, ведь если даже Абсолютный Мерлин оступился и променял все свои мечты (пусть и не по своей воле) на нечто, стертое со скрижалей истории, то что говорить про остальных. Странно, но страха не было. А был азарт. И непривычное ощущение собственной причастности. Так бывает, когда дежа вю и будто что-то знал всегда, но вдруг это позабыл, и теперь в голове внезапно проясняется. Подобное Антон испытывал и рядом с Гесером: наглел, воспринимал как должное, ничему вроде уже и не удивлялся, а потом внезапно сам выбился в Высшие — и пришло осознание, как всё это непросто, опасно, запутано, и что каждый день словно по горячим углям, а рядовые дозорные этого не понимают и в том их незамутненное счастье. Не вина Антона, что теперь страх для него более абстрактен, чем для других. Высшие были при нем с самого начала, вели, подталкивали, не раз тыкали мордой в дерьмо, давали «понюхать пороха» на самых глубинных слоях сумрака, да при этом еще и разыгрывали как маленького, и делали вид, что дерутся из-за него всерьез. Хотя Гесер мог и вправду мечтать оставить его при себе, рассчитывал придержать под крылышком пару столетий, пока Антон не повзрослеет и не поумнеет. Или же, наоборот, не начнет тупить совсем уж непростительно, и тогда перестанет быть нужен что Завулону, что самому Гесеру. Последний, конечно же, мог бы потом и сжалиться, на пенсию отправить. Наверное, Завулон приберег информацию про свое прошлое потому, что не был уверен в нужной реакции Антона. Антон и сам не был уверен, чего в нем сейчас больше: досады или же восхищения. Досады, конечно же, на то, что соответствовать столь высоко поднятой планке будет непросто. Он всерьез требовал пару месяцев назад, чтобы всё было на равных? Требовал? Знал бы, о чем речь, не полез бы добровольно в жерло вулкана. А теперь уже поздно сожалеть: его или впустят, или же сожрут с потрохами. И судя по тому, как настойчивы сейчас пальцы на пояснице, как прерывисто дыхание у ошейника — его все-таки намерены впустить и позволить немного похозяйничать. Вернее, собираются вторгнуться и довести до исступления, чтобы у Антона уже совсем не осталось сил в чем-либо отказывать вообще. Зубы привычно прихватили кожу у основания шеи, и Завулон прильнул сзади так, что ни продохнуть, ни дернуться, а затем заставил упереться руками в подоконник. И пальцы Антона задрожали от предвкушения, и скрыть это не удалось. Завулон же, переплетя их со своими, уловил это и довольно рыкнул. — Ну? Скажешь, что ты не мой? — самодовольно спросил он, проворно убеждаясь, что Антон возбудился очень быстро. — Нет? — Это всё ошейник, — съязвил Антон, радуясь, что за окном ночь и со стороны улицы никто не станет подглядывать. — Ошейник слишком перетянул горло, я задыхаюсь и… — И поэтому сладко стонешь? И замираешь каждый раз, когда я делаю вот так? — он чуть царапнул высвободившийся из уже расстегнутых джинсов член. Антон зажмурился и поймал себя на том, что действительно сначала судорожно выдохнул, а затем придушенно зашипел, когда Завулон грубо сжал пальцы, но действовать дальше не спешил. Ждал, когда начнут умолять? — Давай уже, — потребовал Антон, подаваясь назад, вжимаясь и убеждаясь, что безумное желание взаимно. — Нет уж. Если есть жалобы на ошейник, сначала стоит устранить повод для лжи, — Завулон провел языком по кромке ошейника, не забыв и кожу, и ошейник чуть дрогнул, ослабляя давление, при этом возбуждающе завибрировал. Это отозвалось горячей волной по всему телу, Антон жадно сглотнул. И в развороте потянулся, чтобы поцеловать. Завулон грубо вторгся языком, затем прихватил нижнюю губу, как всегда показательно доминируя. Но Антон тоже не остался в долгу и все-таки выбил одобрительный возглас, вцепившись в волосы и продлевая поцелуй. И довольно выдохнул, ловя нетерпеливое движение бедер навстречу. Отдышаться было непросто, тем более что Завулон в этот момент царапал грудь ногтями, спускаясь языком все ниже. Его ногти заострились, стали опасными — они дразнили. Антон запрокинул голову, открыто наслаждаясь, выгнулся, как хотелось Завулону. И колючая, будоражащая магия хлынула через ошейник, одурманивая, сводя с ума, усиливая эффект от жадных прикосновений. — Вот теперь не ошейник, не спорю, — поддел Антон и получил в ответ насмешливое хмыканье. И сумеречные когти сразу процарапали вниз, к более чувствительной коже. Не удалось сдержать растерянного стона, что еще больше распалило Завулона. Острые когти пугали, но Антон привык доверять и точно знал, что сейчас Завулон в хорошем настроении. Хотя… кто ж его разберет… никогда нельзя быть уверенным до самого финала. — Ну же, — еще раз попросил Антон, двинув бедрами и пытаясь разобрать, что там есть еще в этом невозможном, насмешливом взгляде помимо зашкаливающего самодовольства. Ну как же, его ведь умоляют, поторапливают, готовы на всё… И зрачки, вон, опять запульсировали. Антон закусил губу, когда его дернули на себя за пояс джинсов, сползших уже дальше некуда. Сам же Завулон даже пиджака еще не снял, так и подмывало ухватить его за галстук и изобразить подобие ошейника — но уже на его горле. Антон благоразумно решил не рисковать и отбросил эту идею. Но смотрелось бы, наверное, хорошо. Провокационно. Завулон подтолкнул Антона к столу. Помог избавиться от остатков одежды. Опрокинул на спину, навис сверху. Реальность на миг выцвела, дунуло сумеречным ветром, но затем Завулон опять выдернул их в реальность. И Антон смог свободно вдохнуть, но ненадолго, губы снова впились в его, а затем зубы болезненно прихватили, но язык тут же зализал. Антон стонал в ответ и не позволял остановиться, вцепившись ему в волосы. Но Завулон все-таки отстранился, смерил распластанного на столе Антона нечитаемым взглядом. И, жестко ухватив за щиколотку, вздернул одну ногу Антона вверх. Прошелся большим пальцем по монеткам ножного браслета, заставив их мелодично звякнуть. — Ну, и какие фантазии будоражили тебя, когда ты думал об этом? — он опять заставил браслет зазвенеть. — Твое убийство с потоками крови считается? Ты обещал, что кандалы увидят не все. — Как было устоять? — на второй ноге Антона, касающейся сейчас пола, Завулон тоже задел браслет — носком ботинка, провел по коже чуть выше монеток, довольно прислушался к звяканью. — Связать тебя, что ли? Антон, зажмурившись было, опять резко открыл глаза, возмутился: — А просто так уже не справляешься? Стареешь, что ли? Завулон возмущенно фыркнул, и взгляд у него сделался таким мечтательным, что Антон пожалел о сказанном. Он попытался выскользнуть из захвата, но Завулон дернул за ногу на себя, и в итоге Антон распластался под ним в еще более неудобной позе. Щиколотку сжимали в пальцах жестко, властно, временами поглаживали большим пальцем и любовались — чем, не понятно. Антон даже гадать не рискнул, хватило понимания, что полыхающая желтым радужка обещает новые развлечения. Завулон задействовал магию, кандалы нагрелись, обжигая обнаженную кожу. Антон вскрикнул, не ожидая подобного. Кандалы сделались такими же неприятными, как и ошейник: заелозили по коже будто живые, самостоятельно подчинили и притянули одну ногу ступней к столешнице, зафиксировав намертво, а вторую — к ножке стола, да так, что не вышло удобнее сесть, впрочем, и немного пошевелиться — тоже. Завулон же молча любовался на это, упершись руками в стол по бокам от Антона, и радостно скалился. Затем провел носом по напряженной, выгнутой шее. Жестом велел расслабиться. Несколько раз глубоко вдохнул. — Пахнешь отменно, — он склонился ниже, к животу, еще раз вдохнул. — Как возбужденная сучка. Хочешь же меня? Антон задохнулся от возмущения. Это кто еще тут сучка. Совсем зазнался? Антон дернулся, но безрезультатно — фиксация магией была крепкой. Оторвать от стола вышло лишь руки. Во взгляде Антона, наверное, отразилось какое-то нешуточное предупреждение, потому Завулон все-таки внял предупреждению, сказал, довольно скалясь: — Не дергайся. Все, что я делаю, тебе всегда нравится. — Отомщу, — пообещал Антон, когда Завулон провел пальцами по его члену, всего несколькими движениями заставив забыть обо всем, кроме безумного желания. — Ммм?.. Да сколько влезет. Когда я тебе подобное запрещал? — Думаешь, не справлюсь? — Ошейник, — напомнил Завулон и потянул за него, отвлекаясь от более приятного для Антона занятия. — Ошейник не позволит причинить вред хозяину. А все остальное, повторюсь, сколько влезет и пока не надоест. Антон возмущенно схватил его за галстук и дернул на себя. Их лица оказались рядом, и Антон глянул как можно более агрессивно. — Не называй меня так. — Как? — притворно изумился Завулон, сощурившись. Впрочем, попытки отодвинуться не предпринял. — Сам знаешь как. — Представь себе, запамятовал. И мы продолжим, или тебе уже наскучило? — Не называй меня сучкой. — Ты сам это озвучил, значит, нравится. — Нет. — Нет? Антон сильнее дернул за галстук. Но долго оставаться разозленным не вышло, тем более, когда смотрели такими въедливыми, жадными, сводящими с ума глазами. Антон потянулся и поцеловал, и вложил в этот поцелуй всю властность, на какую был способен. И, кажется, преуспел, потому как Завулон не сразу протрезвел от шального восторга и даже коснулся пальцами губ Антона, то ли намереваясь повторить, то ли сомневаясь в том, что почувствовал. Антон распустил узел галстука, потянул узкую полоску шелка из-под воротника Завулона. Дернул края рубашки, с наслаждением слушая, как запрыгали по полу оторванные пуговицы. Прильнул к обнажившейся груди, провел языком, прикусил кожу у ключицы, проделав это максимально болезненно. Вскинул глаза на лицо Завулона — злится или нет? Остановит? Тот терпеливо ждал. Тогда Антон вцепился в его волосы и потянул на себя, откидываясь на стол спиной. — Входишь во вкус? Ну-ну… — Меньше слов, больше дела, — велел Антон, толкая голову Завулона вниз. — Сучка, все-таки сучка, — растягивая слова, со смаком проговорил тот. И даже языком прицокнул, довольный произведенным эффектом. Он как раз сжал в ладони член Антона и принялся водить ею, так что Антон не смог возмутиться. А смог лишь задушенно постанывать и мысленно проклинать звенящие кандалы на ногах да тихий смех Завулона. А затем пальцы сменились губами, и Антон совсем задохнулся от наслаждения. Когда он был уже на грани, Завулон выпустил его член и отстранился. Антону захотелось досадливо выругаться и он потянул Завулона обратно. — Не так быстро. А то ты, раб, меня разочаруешь. Кандалы дрогнули, отпустили, позволили сменить позу. И Завулон сдернул Антона со стола, заставил повернуться и ткнул лицом в столешницу. Вторгался сегодня он грубо, почти не подготовив и перехватив локтем под горло. Но Антон был на таком пределе, что сам поспешно двинул бедрами навстречу. И еще раз, выбив глухой стон в ответ. И еще. А потом его утянули на пол. И вот там уже проявлять норов не осталось сил, он едва успевал дышать. И эйфория накатывала такая, что мозги совсем отключались… И, кажется, магию теперь задействовал уже он, впрочем, возражений не последовало…