До и после

После второго Итогового Антон настоял, чтобы Завулон жил у него. Оказалось, что старая квартира под чарами сохранности почти не пострадала, даже пыли ничуть не скопилось. И мясные консервы в шкафу выстояли, хоть сейчас ешь. Альтернативы не было: Завулон оказался единственным, кто потерял магию, Искандер еще разве что пропал, но туда ему и дорога, оказалось, что это он заманил Антона за слепками памяти, решил, видать, что смерть Городецкого отсрочит апокалипсис. Антон отдавать Завулона инквизиторам отказался наотрез, а те так и мечтали изучить да чтобы для опытов. Еще ведьмы норовили отомстить Завулону за все издевательства в прошлом, Арина оказалась не единственной, точившей на него зуб. Антон поселился в старой квартире из соображений безопасности, все-таки когда-то сам Гесер выстраивал там всю защиту, а с годами она лишь усилилась. К тому же, как позже выяснилось, усадьбу наместника раскатали по камушку, не уцелело ничего, даже стен. Антон не рискнул туда вернуться, да и Завулона не отпустил — не хотелось лишиться приятных воспоминаний. Катрин съездила, подтвердила, что там всё в щепки. Ден так и не объявился, видать, не выжил. Вампирша облюбовала себе квартирку на верхнем этаже, иногда Антону даже казалось, что по ночам она бродит в подъезде. Но в гости не напрашивалась. Охраняла Завулона, как и просил Антон, только на улице или когда выбирались в город. Высшая вампирша не брезговала коротать недели подле них, в замызганной многоэтажке, хотя сейчас могла бы отвоевывать себе местечко потеплее в новых подразделениях инквизиции. Все-таки кодекс чести был и у нее, да еще и достойный. Антон переживал, что Завулон его квартирку обругает да повыбрасывает всю старую мебель из окна. Но того сильно подкосило понимание, чего он лишился по собственной же инициативе. Не вернулся бы тогда, не переупрямил бы Надюшку, не напугал бы — и жил бы себе сейчас припеваючи. Антон и сам испытывал вину: ну чего стоило тогда сбросить его руку с ошейника? Не было бы физического контакта — и не срикошетило бы в Завулона, не высосало бы магию. Но слишком уж привычным был тогда этот жест, слишком нужным для растерянного и испуганного Антона. Завулон, к удивлению Антона, держался долго и ни в чем его не обвинял. Целых два дня. Позволял распоряжаться и решать за обоих, даже бутерброды сжевал, которые сделал Антон из колбасы и булок, купленных в ближайшем магазине. А потом как взрыв: — Всё из-за тебя! — и старые, еще советские бокалы — память детства! — о стенку. Стаканы туда же. — Надо было тебя развоплотить сразу же. — Мы всё назад отмотаем. Тигра дождемся и… — Убирайся. Прочь из дома. Выметайся. Антон угукал и сбегал на кухню — отслеживать через ноутбук сумеречные новости. Гесер первое время звал на работу, ему, трудоголику, так было легче входить в норму. Но Антон представил, что придется каждый день таскать с собой в офис Завулона, а тот станет себя накручивать и придумывать, что Светлые над ним насмехаются — и отказался. Хотя съездил, посмотрел новый офис, там остро пахло свежей краской. Нашел потом повод затащить Завулона глянуть на новый офис Темных. Возглавлял какой-то Темный из Европы, временно назначенный. Завулон пренебрежительно зыркнул на него и сбежал. — Вот видишь, — сказал ему тогда Антон, — все знают, что ты скоро вернешься. — Идиота просто не нашлось, чтобы весь регион под себя подмять на постоянной основе. Положение Темных пока зыбкое, а Гесер в фаворе. Каким ты был наивным, Городецкий, таким и помрешь, наверное. И лишь однажды вечер у них прошел более-менее терпимо. Завулон надирался коньяком, облюбовав единственное кресло в квартире. А Антон так вымотался за день, что хотелось лишь бездумно сесть и вытянуть ноги. Он и уселся по старой привычке на пол, у колен Завулона. Тот тут же сцапал его за ошейник — впервые за все время, — и болезненно оцарапал ногтями. — Никак не придумаю, как тебя подпитать магией, — осторожно пожаловался Антон. — Всё уже перепробовал. — Когда? — почти равнодушно спросил Завулон, отставив наполовину опустошенную бутылку коньяка. — Пока ты спал, конечно же. — Я сейчас редко сплю. — Но спишь же. — Как это не по-светлому, Городецкий. — Можно подумать, ты со мной трепетнее обходился. Завулон рыкнул и сжал пальцы на его шее. Антон дернулся: он уже привык к мысли, что теперь в состоянии дать отпор любому и подчиняться уже нет необходимости. Завулон медленно разжал пальцы, тоже, видимо, пытаясь осознать, что теперь все по-другому. — Мне кажется, Антон, ты подсознательно не хочешь вернуть мне магию. Я даже пошел у тебя на поводу, поселился здесь. И все ради того, чтобы ты наконец воплотил свое подсознательное желание, выплеснул его, успокоился. Но время идет, а ты все играешь в хорошего. — Что? — обалдел Антон. — Любой на твоем месте поспешил бы расквитаться. Выместить свои обиды. Чем ты лучше? — Хочешь сказать, что специально меня злил последние дни? — Тебе всегда не хватало катализатора, — он опять положил пальцы поверх ошейника, осторожно сжал. — Ну? Каким образом тебе хотелось бы отомстить? Смелее. Понимаешь же, что сопротивляться не стану. Даже если бы и захотел. Антон обиженно отодвинулся. Надо было бы сменить позу, встать, что угодно сделать, лишь бы это не напоминало прошлые, рабские времена. Но было лень. Антон слишком устал. — Все–таки ты двинутый на всю голову, — сказал он. — Думал, ты понимал, что подчиняться я тебе начал не из страха или безысходности. А потому что не дурак, видел же, что ты пытался заботиться обо мне. Хотя и на свой, Темный манер. Что с вас, эгоистов, возьмешь. — Видел, говоришь? Не самообман, нет? Подмена психикой на желаемое? Антон вздохнул. — Сейчас ты меня опять специально злишь? Ну чего тебе надо? Чтобы я тебе морду набил за все произошедшее? — А хочется? — Раньше — хотелось. Сейчас не очень. — Иди сюда, — тихо сказал он. Антон все-таки поднялся. Развернулся и посмотрел на него. Нечитаемый взгляд. Но почему-то казалось, что будь в нем сейчас магия — и радужка опять пульсировала бы, желтая, завораживающая. Антон наклонился к нему, все еще сидящему в кресле, уперся руками в подлокотники. Приблизил лицо вплотную. — А не страшно? — спросил он, позволяя сумеречному облику немного проступить в реальности. Он угадал: Завулон смотрел восхищенно и жадно. — И крылья давай еще. Хорошо все-таки, что я тебе их тогда не отрезал. Антон удивленно моргнул. — Ах, да, я же не стал тебе говорить. От коггнурата тогда пришло письменное предписание отрезать их. Я послал тех недоумков куда подальше. Антон с трудом выдохнул. Вспомнилось, как они пробивались вместо тех, сломанных в первый Итоговый, как сводило спину мучительной судорогой, как Завулон вспорол кожу когтями, помогая крыльям развернуться. Как же это было давно. И неужели никогда уже не сотрется из памяти? Завулон провел пальцами по ошейнику. Слишком нежно, слишком собственнически, чтобы можно было устоять. Антон опустился на колени, чтобы их лица стали на одном уровне, ухватил и потянул Завулона за его пижонский галстук. Впился требовательным поцелуем в губы. Его нижнюю губу тут же болезненно прикусили. — Крылья, — напомнил Завулон, когда Антон наконец от него оторвался. Не подчиниться этой просьбе-приказу было просто невозможно. Все-таки Завулон был сейчас куда более убедительным, чем когда приказывал рабу в прошлом. Может ему сегодняшняя ночь нужнее, чем Антону? С сумеречным обликом Антон пока не слишком справлялся, силы питали его неравномерно, а крыльев так вообще он не ощущал. Но раз попросили… Хлопок материализовавшихся крыльев показался слишком громким, раздражающим. И кончики крыльев подрагивали. Но Завулон довольно рыкнул, дернул за ошейник на себя. Пришлось усесться ему на колени. И не возражать, когда рвали футболку, покусывали у ключицы. А потом Антон подумал, что у них могло ничего не получиться и сейчас оба были бы мертвы, и это сорвало крышу. Он нетерпеливо двинулся навстречу губам и языку, застонал, когда прикусили сосок. И сразу перехватил инициативу, дергая края рубашки, выдирая пуговицы с мясом. С ремнем пришлось повозиться, Завулон ничуть не помогал, просто позволял и ждал. И Антон не выдержал, мягко оплел его своей магией, сделал то, что, действительно, мечтал сделать очень давно. Пустышки пьянеют от мощи и притягательности магии, Антон испытал это на себе. Завулон в ванной в пене, Завулон с плетью Шааба под деревом, пугающий его и провоцирующий… Вот пусть теперь тоже сходит с ума. Антон перехватил кисти рук, упершиеся ему в грудь, с силой отвел к стене, за спину Завулону. И снова впился в губы — выбивая удивленный стон, доминируя. — Хочешь же меня? — прошептал он давно им выученное, и часто повторяемое Завулоном в их одной на двоих теперь уже прошлой жизни. Даже наглые интонации Завулона попытался воспроизвести. По расширившимся зрачкам понял, что попал точно в цель. И, не дав опомниться, насадился на член, задвигался. Завулон свои руки все-таки высвободил, вцепился в бедра, направляя, постанывая в голос. Было хорошо. Слишком хорошо. И только сумрака не хватало… — Давай же, — сдавленно потребовал Завулон, разжимая пальцы и уцепившись одной рукой за левое крыло. — Давай. И Антон дернул их в сумрак. Опалило ледяным ветром. Кожа Завулона выцвела. Глаза недолго оставались темно-синими, затем и они посерели. Антон предвкушающе вскрикнул. Они двигались судорожно, с надрывом. Удерживать обоих в сумраке Антону было непросто, и он переживал, как бы Завулон не задохнулся. Но у того с губ слетало облачко теплого воздуха, и было так упоительно сцеловывать его, делиться своим теплом, поглаживая грудь, щекоча перьями. В итоге Антон застонал опять, не удержался от того, чтобы процарапать дорожку на спине Завулона и с радостью оценил восторженный рык в ответ. Затем с трудом выдернул их назад в реальность — как раз, чтобы дать Завулону кончить. И отдышаться они пытались вместе, одновременно. И пальцы, по-хозяйски вцепившиеся в ошейник, больше не напрягали. А реальность была жарче, чем сумрак, зато настоящая, без всяких прикрас. И глаза снова — темно-синие, всем довольные. Те глаза, по которым Антон уже начал скучать…