До и после

У Антона от дикой боли раскалывалась голова. Позвонки в шее отзывались дискомфортом при каждом движении. Было такое ощущение, будто в них так и остались понатыканы шипы. Он проснулся снова в той же комнате, что и в первый раз. Новый ошейник, в отличие от предыдущего, не оттягивал шею, не мешал опираться на подушку, Антон его вообще не заметил бы, если бы не жуткое воспоминание о перенесенных мучениях. Что за магию используют в этой штуковине, что она умудряется так поджаривать нервные окончания? Антона опять передернуло. Желание позлорадствовать, что он таки настоял на своем, что удалось по-настоящему разозлить Завулона, не проявлялось. Напротив, все осознав, Антон мысленно чертыхнулся: зачем он заупрямился, зачем раздразнил принципиальность своего… хозяина? Слова «хозяин» и «господин» даже в мыслях не хотели восприниматься как уже свершившийся факт, а уж произноситься вслух — тем более. Они словно царапали гортань, резали язык и застревали на зубах. Как ни отрицай, но Антон фигурировал в списках рабов, был куплен, на него надели этот долбанный ошейник, и хочешь – не хочешь, но этого уже не изменить. Пора взглянуть в глаза действительности: он раб, причем, какой-то там опасной категории; он собственность Завулона, он бесправен и беззащитен. Как там он говорил? У Антона теперь нет выбора? Быть или не быть магом? Быть или не быть свободным? Иметь или не иметь свое мнение? Но в последнем Завулон ошибается. Свой статус Антон изменить не в состоянии, но это пока. Кто знает, как все повернется через год? Через два? Кто сказал, что Светлые потеряли магию безвозвратно? Значит, новые господа могут получить только то, что в состоянии вырвать у рабов силой. А мысли, желания и целеустремленности — это не в их власти. Ну, станет Антон покладистым, будет выполнять требуемую от него работу, делать вид, что существует только ради угождения своему хозяину. Притворяться несложно, и терпеть придется недолго. Должен быть выход. Обязательно должен быть! Вряд ли от него потребуют выполнять тяжелую физическую работу, в доме и так уйма прислуги. Ну, первое время Завулон будет всячески унижать и придираться, контролировать и дразнить. Что с того? Скоро это ему надоест. Ведь у наместника должно быть дел невпроворот, когда тут еще и за рабом следить? Не проблема, все можно перетерпеть и пережить. Главное, найти цель, ради которой стоит бороться. Что-то такое, что будет держать наплаву. Антону надо найти дочь и Гесера. И это самое главное. Антон приподнялся и попытался сесть. Голова опять отозвалась болью, перед глазами все поплыло. Почему же его так задело самодовольство Завулона? Можно подумать, Антон раньше в нем этого не замечал. Работая в Дозоре, не свыкся с манерой главы Темных придавать излишнюю значимость своей собственной персоне. Так почему же Антон сорвался? Это не пустое упрямство, и даже не злость на собственную беспомощность. Это… Антон задумался. Его будто переклинило от приказа подчиниться и уступить. Что за странное желание доказать, что они на равных? Не поддаваться? Не проигрывать во что бы то ни стало? Антон в бессилии упал на подушки. По сути, Завулон избавил его от чудовищной участи быть рабом-калекой в услужении шантрапы-падальщиков. Впрочем, там Антон вряд ли бы долго прожил, такие примитивные маги вряд ли догадались бы блокировать возможность самоубийства. И теперь весь вопрос в том, выиграл Антон или проиграл от смены хозяина. Как Завулон примется его ломать? Грубо и показательно? Или же оправдает свое звание изворотливого интригана и мастера сложнейших многоходовок? Вряд ли он удовольствуется простым магическим подчинением воли своего раба — так ему скучно. Значит, следует приготовиться в долгому и муторному давлению, к неожиданным встряскам и жестоким сюрпризам. И почему Завулон не приобрел себе нескольких рабов? На троих-четверых даже его чудовищной выдержки не хватило бы. Антон был бы самым нелюбимым и дрянным рабом, про него редко вспоминали бы, его морили бы голодом, но предоставляли бы заниматься тем, что хочется. Вот же досада, даже в этом Завулон умудрился подложить свинью: быть единственной игрушкой — это участь, редко совместимая с жизнью. Значит, путь наименьшего сопротивления? Надо же, каким убедительным иногда может быть Завулон. Интересно, а в методике его дрессировки предполагаются пряники? Или только кнут и ничего больше? «Угу, — невесело усмехнулся Антон, — не кнут, а плеть Шааба. И острые ощущения рабу будут обеспечены до конца его дней. Весьма мучительных и отвратительно бессмысленных дней…» В комнату внезапно вошел Ден. Антон вздрогнул. Еще один минус его статуса — рабу не положено иметь личное пространство и право уединения. Ден смерил бледного раба равнодушным взглядом, молча подметил, как тот отчаянно вцепился в край кровати, как от досады закусил нижнюю губу. Какое дело начальнику охраны до состояния раба? Это Завулон купил его, вот пусть и следит за тонко организованной душевной составляющей своего приобретения. Пусть сам обращает внимание на явные признаки нервного истощения. Рабы — что мебель, сегодня в центре комнаты, а завтра уже на свалке. Вообще не понятно, на кой понадобилось коггнурату это смехотворное узаконивание рабства? Что толку от пустышек? Позабавятся да бросят подыхать с голода. Лучше бы сразу в расход пустили, не травили душу. Или бы на корм оборотням отдали. Все польза. Впрочем, Ден не собирался тратить время на подобные раздумья. Он нахмурился и бросил на кровать пачку распечаток. — Пока бездельничаешь, изучай. Вечером проэкзаменую. Антона так и подмывало съехидничать: «А если не справлюсь? Рабу выжгли мозги, он теперь неадекватен». Но осторожность все-таки переборола раздражение. Хотя Завулон и упоминал, что ошейник будет послушен только ему одному, кто знает, как эта штуковина отреагирует, если вдруг идея с распечатками — это прямой приказ Завулона? — Блэзи выслали в захолустье, — чуть помедлив сообщил Ден. И посмотрел так, будто ждал какой-то реакции. — Кого? — губы у Антона разлепились с трудом, пить хотелось неимоверно. — Вампиршу. Запрет на охоту на десять лет. Антон лениво соображал. Это что же, ту, которая так неосторожно проявила желание испить крови презренного раба? Что ж, скатертью дорога. Одной проблемой меньше. Ден не уходил. Антон удивленно вскинул на него глаза. Что еще? — Но ты не радуйся раньше времени. Ей обязательно найдут замену, — Темный говорил спокойно, никаких эмоций не проявляя, просто неторопливая выдача информации. Антон задумался, насколько сильно теперь должен его ненавидеть начальник охраны. Из-за какого-то раба лишиться ценного работника. — Можешь покусать меня, — ехидно предложил Антон. — Тебе ведь не стоит бояться запрета на охоту? Ден отмер, в его глазах проявились отголоски эмоций. Сейчас он взирал на Антона, будто на слабоумного. — Я не оборотень. — Знаю. Встречались. Первый уровень силы. Характерные тройные зубцы в ауре. Внушительный послужной список. Ушел в резерв по причине выговора со стороны Инквизиции. На ограничениях в магии они не настаивали. Глаза Дена сузились, он усмехнулся. — Имел, значит, доступ к засекреченному досье? — Пришлось сделать кое-какую работу для пражского бюро. Доступ мне предоставили. — И ты помнишь всех, чьи досье просматривал? — Всех, — не стал врать Антон. — Странно. Большая часть пустышек жалуется на значительные провалы в памяти. Антон пожал плечами. Слово «пустышки» было произнесено так обыденно и равнодушно, что Антон внезапно понял — всё теперь точно в прошлом. Для Темных они уже пройденный этап, мелочь, не стоящая внимания. Сразу стало тоскливо и муторно на душе. — Раз у тебя память хорошая, быстро усвоишь все правила. И мне меньше возиться с тобой. — Я же говорю, покусай меня, может тогда полегчает. — Продолжаешь острить? Ну-ну, — Ден направился к двери. Затем обернулся. — Ну, и как оно? — Что? — не понял Антон. — Без магии? Антон промолчал бы, если уловил бы хоть малейший намек на издевку в голосе. Но Ден был собран и предельно серьезен. Ему действительно было интересно. — Будто ты — это уже не ты, а… костюм, забытый когда-то в химчистке. Антон вскинул на охранника глаза. Тот был задумчив. Затем на его лице отразилось понимание. И чуть заметное сочувствие. — Вечером проэкзаменую, — напомнил он. Антон с нескрываемым раздражением уставился на распечатки. — Завулона не будет до вечера, — сказал тот, подмигнув. — Я заблокирую заклинанием дверь, тебе никто не будет мешать. — И вышел. Антон удивленно посмотрел ему вслед. Известие и правда было приятным. Можно позволить себе немного расслабиться, не съеживаясь в дремотном состоянии от ожидания внезапных ударов и тычков. Все-таки наличие вампиров в доме сильно нервировало. Когда они голодны, им конкретно сносит крышу. Антон закрыл глаза и попытался представить, что последних двенадцати дней не было. Не было — и всё. И он скоро вернется домой из командировки. Трудной и затяжной командировки, которая уже подошла к концу. И все опять будет хорошо… *** Ден подсунул ему «Правила поведения раба». И когда только Темные успели разработать да еще и выпустить этот образчик маразма в тираж? На корке стояла инквизиторская печать «Одобрено». Антон зло усмехнулся. Четыреста листов мелким шрифтом и множество подчеркнутых и выделенных абзацев. «Раб в доме», «Раб в присутствие хозяина», «Раб на улице», «Раб в общественном месте и правила этикета». Было там и про поведение в ресторанах, и про отхожие места для рабов. Ближе к концу обнаружилась даже веселая статейка, явно из женского журнала: «Как нарядить раба под цвет своей сумочки». Все правила сводились к одному: раб должен быть незаметным, безмолвным и предупредительным. В большинстве случаев место рабу отводилось на полу у ног его хозяина (это если хозяин не брезговал подобным) или же в холле, в углу, специально оборудованном для рабов. Прилагалась схема «пристёжки» для раба. Нечто похожее на шелковую шлейку, отходящую от специального крючка. Ее предполагалось пристегивать к ошейнику раба и таким образом ограничивать его перемещение. Есть и пить рабам в присутствии хозяина или же других многоуважаемых господ — запрещалось. А так же смеяться, кашлять, сплевывать, скалить зубы и откровенно жадно обнюхивать. Кого именно обнюхивать — господ или же других рабов — не уточнялось. Если рабу позволяют стоять в присутствии господ — этим самым оказывают ему великую честь, за это следует поцеловать руку хозяину. В большинстве случаев место раба — на полу, в позе, занимающей как можно меньше места. Схематично была изображена эта самая поза: нечто среднее между позой на коленях и скрюченным полувозлежанием. Антон тяжело вздохнул: с его длинными ногами завязаться в такую позу будет весьма проблематично. Хоть бы Завулон брезговал рабами у своих ног, хоть бы он не выносил, когда ему лижут руку, хоть бы он вообще брезговал рабами в своем присутствии, даже стоящими за его спиной. Несколько правил были отдельно выделены жирной рамочкой: 1. Раб не смеет противиться воле своего хозяина. Он обязан выполнять все, что от него требуют. 2. Если приказывает хозяин — раб должен подчиняться. Сразу и безоговорочно. 3. Если рабу приказывает кто-то в отсутствии хозяина — раб должен подчиняться. 4. Если рабу приказывают сделать что-то, противоречащее воле хозяина — раб должен сначала испросить на это разрешение хозяина и только потом подчиняться. 5. Приказ хозяина может отменить чужой приказ. 6. Приказ хозяина не может отменить общее правило, действующее для всех рабов и утвержденное коггнуратом. Если хозяин принудит раба к нарушению, раб будет наказан. 7. Если в коггнурат поступит жалоба на раба от его хозяина — раб будет конфискован и казнен. 8. Если в коггнурат поступит жалоба на раба не от его хозяина — хозяина принудят наказать раба в той степени, в которой присудит коггнурат. Антон скривился. Кроме прочего рабам запрещалось спать в кадке с цветами и почему-то воровать одежду. Видимо были уже прецеденты, раз об этом упоминалось. Антон представил, как тайком забирается в шкаф с одеждой Завулона и ворует его кальсоны — и зашелся в хохоте. Это было скорее нервное, нежели потребность выразить свое отношение к прочитанному. Казалось, что Антон вдруг попал в мир спятивших, совершенно сошедших с ума; и чем дольше это длиться, тем сильнее Антон заражается общим безумием. Он с тоской вспомнил о своем пуховом одеяле, которое когда-то так любил. Сейчас он постоянно мерз, почти непрерывно вздрагивая и кутаясь в тонкое, почти не греющее одеяло, что ему предоставили в этом обставленном с роскошью доме. И он не отказался бы теперь своровать у охранников теплую телогрейку — даже если после этого был бы наказан. Видимо, последствия пытки шипами так быстро не исцеляются, и Антону придется пару дней мерзнуть. *** Ден, как и обещал, явился к семи и устроил проверку того, как Антон усвоил правила. Память Антона пока не подводила, не смотря на все коллизии с отсутствием магии и постоянным недоеданием. Среди правил был запрет на то, чтобы раб просил себе пищу. Упоминать об этом не разрешалось, хозяин или его прислуга должны были сами об этом заботиться. И Антон не рискнул намекнуть Дену, что безумно голоден. Но его выдал желудок, отозвавшийся жалобной трелью на чуть различимый запах жаркого в коридоре. Начальник охраны оказался сообразительным и не слишком вредным. Он велел спуститься в кухню и перекусить чем-нибудь, намекнув, что повариха у них дама отзывчивая и любит пригревать сирых и убогих. Антон тут же пожалел, что он бывший маг, а не перевертыш, и что и не умеет перекидываться в кота. На его памяти все поварихи привечали наглых полосатых зверюг, не жалея для них лакомого куска. Теперь и Антону, видимо, придется освоить технику выпрашивания еды. Хотя… запаршивленного и больного кота все равно никто не рискнет подпускать близко, и уж тем более — кормить.