До и после

Москва после Итогового дня сильно изменилась: если раньше на каждом углу и так было много рекламы и всевозможных баннеров, то теперь от них прямо в глазах рябило, появилось больше элитных ресторанов и мест развлечений закрытого типа, но вместе с тем изменились и сами люди, стали мрачнее, угрюмее, толпы на тротуарах и площадях бурлили злобой и раздражением, дети закатывали истерики, а их мамаши, испуганно вжав головы в плечи, чуть ли ни волоком тащили их с глаз долой. Видимо, люди ощущали давление темных, их, ничем не сдерживаемый, вольный разгул. Незащищенность и неуверенность во взглядах, желание побыстрее прошмыгнуть и спрятаться за дверями и замками — это все будто наэлектризовало воздух, сгустило его, и он застревал в глотке тяжелым свинцом. Антон не мог использовать сумеречное зрение, но еще не атрофировавшиеся инстинкты вопили именно об этом. Наместник разъезжал по городу во вместительном лексусе, черном и помпезном. Причем, охранникам запрещалось садиться в эту машину, и только Ден имел право находиться на переднем сидении рядом с водителем. Все остальные погрузились в другой автомобиль. Антон же и в этом случае стал исключением: Завулон потянул его за ошейник и усадил подле себя, грубо притиснув к окну, хотя сидение было широким, и прижимать раба коленом не было необходимости. Антон в общем-то не возражал, из окна за проносящейся панорамой наблюдать было куда удобнее. Но всю дорогу пришлось заниматься только этим, потому как Завулон часто с кем-то созванивался, отдавал распоряжения и добывал какую-то информацию. Время от времени он довольно похлопывал Антона по колену, видимо, у Всетемнейшего все складывалось весьма удачно. Антон старался абстрагироваться от такой излишне эмоциональной реакции хозяина и под конец даже пожалел, что у Завулона нет собаки. Потому что тогда все эти тычки и похлопывания адресовались бы ей, а раб смог бы немного расслабиться под тихое мурлыканье музыки из встроенных колонок. — Рабу захотелось собачку, — язвительно захихикал Завулон, убирая наконец телефон в карман, — с чего вдруг такая экзотика? Антон вздрогнул. Ну как он умудряется отслеживать все и сразу? — Делай что хочешь, но не лезь в мои мысли, — излишне раздраженно рыкнул Антон, впервые за последнее время глупо вспылив, не в силах сдержаться. Завулон, что удивительно, не разозлился на такую резкость, но его ухмылка стала зловещей. — Что хочешь, говоришь? Готов поторговаться? Антон удивленно вскинул на него глаза. Чего это Завулон в таком хорошем расположении духа? Инквизиторы дали ему разрешение на кровавое жертвоприношение или же еще на какую гадость? — Я все равно не смогу проверить, лезешь ты мне в голову или нет. — Все правильно. Но разве рабу недостаточно слова его господина? Антон с трудом, но выдержал цепкий насмешливый взгляд, потом усмехнулся в ответ. — Я готов поторговаться. Завулон сделал вид, что задумался. — Ты назовешь сейчас то, чего опасаешься больше мыслесчитки. Если скажешь правду, а я это почувствую, — он кивнул на ошейник, — так и быть, я месяц не стану лезть тебе в голову. Но если ты соврешь, я придумаю тебе наказание в соответствии с моими личными представлениями о недозволенном. Согласен? У Антона по спине пробежал холодок. Вот же изворотливый гад, как ни крути, но Антон остается в проигрыше. Неужели Завулон так обиделся на мысли о собаке? — Согласен, — медленно признал Антон, понимая, что отступать уже поздно. — Ну так?.. Ошейник активировался и неприятно завозился на горле. Антон, раздосадованный как никогда, все не мог произнести это вслух. Собственные мысли — это что-то из разряда внутренней свободы и защищенности. Если хозяин еще и их начнет контролировать, то тогда вообще пиши пропало. Что может быть хуже этого? — Я жду, Городецкий. — Разве мы уже не приехали? — Антон попытался потянуть время. — Третий круг по кольцу делаем. Я начинаю раздражаться. Поторопись. Антон в ответ глянул на Завулона так, как по его представлению должен смотреть раб, раздраженный до крайности. Хозяин раздражен, раб тоже — разве это не патовая ситуация? Но Завулон будто этого и не замечал, и вообще вся его поза говорила о том, что раз раб раздосадован своим очередным провалом, так пусть учится на ошибках, кто же ему не дает? — Не заставляй меня задействовать ошейник. Антон судорожно сглотнул. — Меньше всего мне хотелось бы, чтобы ты меня касался. — Это еще почему? — Мне это… — Договаривай. — … неприятно. — Почему? Ну чего он пристал? Про личное пространство никогда не слышал? Не догадывается, как странно, одуряюще-притягательно действуют на раба-пустышку прикосновения сильного Иного? Антону каждый раз приходится вздрагивать и потом долго уговаривать себя, что все эти мимолетные поглаживания лишь злые поддразнивания, не более того. Антон отвел глаза, больше не в силах выносить холодный интерес, отразившийся на лице Завулона. Тот словно решал трудную математическую задачу — отстраненно, скучающе, без тени эмоций. — Это всегда слишком… неожиданно. Завулон смерил Антона странным взглядом, будто искренне пытался понять причины такой странной фобии. — Ты не обманываешь, — неохотно подвел он итог, — но и недоговариваешь. Ладно, на досуге поэкспериментируем. А сейчас меня уже заждались. *** Сборище в «Империале», как оказалось, было посвящено решению проблемы резкого оттока людей из столицы. За последний месяц произошел резкий перевес в сторону нежити, и потенциальные жертвы это почувствовали, собрали пожитки и предпочли перебраться в глубинку. Миграция пока еще была незначительной, но принимать меры следовало уже сейчас. Завулон прибыл с опозданием, и большую часть торжественной речи главы комитета Антон не застал, но удалось понять, что маги обеспокоены внезапно разросшимся московским кланом вампиров. Все собравшиеся подчеркнуто равнодушно отводили взгляды от Антона, не желая раздражать наместника неуместным любопытством, значит, были уже наслышаны, что высшего не развоплотили и что коггнур не возражал по этому поводу. В зал пустили лишь нескольких рабов, включая и Антона, причем только тех, кто входил в свиту высокопоставленных Темных. В холле, пока распорядители приветствовали наместника, Антон успел заметить, как рядовым магам и ведьмам вежливо объясняли, что с рабами в зал пройти никак нельзя, что для рабов специально отведен закуток с цепями и пристежками. Часть охраны Завулона сразу же осталась в холле, за наместником последовали только Катрин и два мага. Антон очень жалел, что не может сейчас посмотреть сквозь Сумрак, проверить, что за контингент собрался в зале. Но ему хватило и обычной наблюдательности, чтобы определить, где сидели маги, а где ютились оборотни. Завулону предоставили столик на двоих в центре зала, ближайший к подиуму с выступающими. Охрана устроилась позади него, за столиком у окна. Антону было велено сесть в ногах, на пол. Но даже в таком положении он был всем хорошо виден и постоянно приковывал взгляды. Городецкий в свою очередь тоже огляделся, тихо и незаметно, попытался рассмотреть рабов, что тоже занимали место у ног своих господ. Бывшие Светлые не были ему знакомы, зато точно признали его самого: тайком, из-под ресниц изучали его, завистливо поглядывали на протянутый Завулоном стакан с соком для раба. Антон, вынужденный принять такую заботу хозяина, нервно вцепился в стакан и все никак не мог заставить себя сделать хоть глоток, он находился под давлением всеобщей заинтересованности, словно под прицелом пулеметов. Рабов было трое: одна женщина, явно бывшая чаровница, и два мага, наверно, слабеньких, потому как в их взглядах сквозили неуверенность и отчаянье. Маги первого уровня силы обычно привыкают держаться властно и независимо. Завулон откровенно скучал, лениво поглядывая по сторонам. Его пальцы часто сжимали ошейник Антона, теребили волосы, поглаживали горло. Антон каждый раз вздрагивал, не в состоянии спокойно к этому относиться. — Это, — прошептал Завулон, склонившись и проведя пальцем по его кадыку, — чтобы решить часть твоей проблемы. Ты же сказал, что неожиданность тебе неприятна. Придется приучить тебя к постоянным прикосновениям, чтобы ты не вздрагивал и не пытался отстраниться, — его ногти неприятно прошлись по линии воротника, подцепили край ошейника. Антон замер, все еще сжимая стакан. — Скоро ты привыкнешь, и тебе понравится, — заверил Завулон, бросая ему мысленный образ с его когтистой пятерней у Антона на горле в виде сумеречного образа, скорее всего со второго слоя. Антон сдавленно выдохнул, такое частое напоминание, что Сумрак рядом, а тень почти достижима, слишком болезненно било по нервам. Завулон наверняка специально издевался над ним, не мог удержаться от демонстрации своего превосходства. — Пей сок, — приказал Завулон, так и не убирая пальцев, ногтями чуть заметно царапая кожу. Антон был вынужден подчиниться, пришлось запрокинуть голову и сделать несколько глотков. Завулон тут же проследил пальцами, как дернулся кадык, стер капли сока из уголка губ Антона. — Еще хочешь чего-нибудь? Антон помотал головой, ставя стакан на пол. — Ты произвел на гостей фурор, как погляжу, — тихо хихикнул Завулон. — Теперь сплетни о твоем послушании и покорности быстро расползутся по городу. Ну разве я не гениальный хозяин? — В хитроумии тебе не откажешь, — раздраженно признал Антон, мысленно проклиная себя за то, что все-таки рассказал Завулону в машине, что его прикосновения слишком неординарно воспринимаются. Теперь Завулон будто назло почти не отнимал своих рук, намериваясь в самом деле приручить Антона к постоянному подконтрольному контакту. — Надо всегда пользоваться ситуацией, Антон. И по возможности разом убивать пятерых зайцев. Антон напрягся: Завулон редко звал его по имени, и каждый раз после этого следовало что-то неприятное и муторное. — Ты в курсе, что рабы, узнав, что ты остался жив, тут же стали возлагать на тебя большие надежды? Как же, знаменитый непотопляемый Городецкий! Он и в этот раз нас всех спасет! — ехидно заявил Завулон. — Придется им немного подпортить впечатление о тебе. — Так ты специально тут выставляешь меня продажной шлюшкой? — возмутился Антон, дернувшись. Он никак не ожидал такой расчетливой подлости от Завулона. — Да, — весело признал тот, склонившись еще ниже, дернул за волосы, заставил Антона задрать голову и оказаться вплотную к его лицу. — Ты сейчас так эмоционален, пожираешь меня глазами, почти готов лобызать мне руки. Разве это не доказательство? Антон хотел было отстраниться, но ошейник дал понять, что любое движение тут же будет наказано болью. — Ну же, поостуди свой пыл, а то на нас уже смотрят слишком откровенно. Рабы в том числе, — столь же весело, как и раньше, посоветовал Завулон, будто это не он сейчас угрожал применить шипы или что еще похуже. — Мне тебе из благодарности еще и руку поцеловать? — не остался в долгу Антон, не скрывая своей ярости. — Не думаю, что мне это понравится, — Завулон наконец отпустил его и отодвинулся. — Нужный результат все равно уже достигнут. Ты единственный из присутствующих в этом здании рабов чистенький, приодетый, сытый, без следов побоев и пыток. Только тебя хозяин не брезгует коснуться. Учитывая мою репутацию и те сведения, которые я, по идее, должен был бы в первый же день выбить из тебя силой, можно додумать очень многое. Например, раз ты в хорошем самочувствии, то быстро и вполне себе добровольно пошел на сделку со мной, продал своих друзей, продался сам и почти доволен своей участью. Обрати внимание, как от голода у той рабыни сводит челюсти. Здесь столько приятных запахов, столько еды, а она не имеет права к ней прикоснуться. Ты же даже ни разу не взглянул на то, что находится на столах. Вывод очевиден, моя дорогая шлюшка: ты зарабатываешь себе комфорт весьма деликатным образом. Антон с силой сжал зубы, чтобы не сорваться и не заорать на весь зал, что это неправда. Смысла все равно не было бы. Он действительно заметил растерянность и разочарование во взглядах рабов. — Как быстро расползутся слухи? — вместо этого потерянно спросил он . — Какая тебе разница? Разве имеет значение, что о тебе подумают другие? Мое мнение, мнение твоего хозяина, должно быть для тебя важнее всего. Мы-то знаем, что на самом деле ты упрям и недальновиден, что дурак, одним словом. А ведь как тебе могло бы повезти. Чуть позже, когда официальная часть сборища закончилась, и гости остались пировать и расхаживать по залу с целью поболтать и развлечься, Завулон поднялся и отошел в другую часть зала. За ним незаметной тенью двинулся маг-охранник. Несколько ведьмочек из приглашенных тут же предприняли попытку нарисоваться на пути Завулона, но не слишком в этом преуспели. Антон, мрачный и раздосадованный, невидяще смотрел перед собой. Завулон с такой легкостью подставляет его, обыгрывает, что впору действительно посчитать себя идиотом. Так значит, все эти вмешательства целителя, личное исцеление от Завулона было лишь с целью скрыть, что раба мучают и изводят. Конечно, если раб выглядит бодро и прилично одет, вывод напрашивается сам собой. Да чтоб Завулон там подавился своим коктейлем! Сволочь! Лучше бы он его избивал. И интересно, про какие такие сведения он упомянул? Что Антон может знать про Итоговый день? Или это касается его дочери? Так как Завулон велел Антону сидеть и не двигаться, пришлось от скуки прислушиваться к разговорам за соседними столиками. Две молоденькие ведьмочки судачили о моде на переделанные из светлых в темные артефакты, о золотых побрякушках, имитирующих форму ошейника, дескать, сейчас это считается пикантным и очень возбуждающим. — Не понимаю, зачем рабов пускают в рестораны, — возмутилась одна из них.— Можно подумать, хозяева не могу обойтись без них ни минуты. Рабы такие облезлые в Сумраке, остатки их магических щитов неприятно фонят. — А мой раб сдох почему-то, — поделилась печалью другая ведьма. — Теперь будет расследование, спецотдел направил своих агентов. В доме теперь такой бардак. Я жалею уже, что потратила деньги на раба. С ним были сплошные расходы. Вторая сразу оживилась, попросила рассказать, почему раб загнулся. — Целитель сказал, что замерз до смерти. Чушь какая-то. Невозможно замерзнуть до остановки сердца за пять часов. И вообще он одет был. Штаны, ботинки. — Где он мог замерзнуть? Апрель же. — В техническом морозильнике. Он меня разозлил, я велела остудить его пыл. Уехала на собрание, забыла совсем. А ночью мне позвонил управляющий, сказал, что раб того, не дышит. Его перед этим, правда, охранники облили холодной водой. Пустышки так слабы, даже противно. Антон с тоской подумал, как жаль, что в доме наместника нет технических холодильников, а то можно было бы рискнуть поэкспериментировать, проверить, насколько глупы и недальновидны охранники Завулона.