До и после

Произошедшее сильно подпортило всем настроение. Самых слабых рабов Темные тут же припрятали, найдя повод отправить их в холл в угол пристежки на цепь. Завулон делал вид, что не замечает поднявшейся суеты. Распорядитель вечера тайно приказал некоторым гостям будто бы случайно провести в поле зрения наместника самых откормленных рабов, и рабы при этом глупо улыбались, всячески демонстрируя, как довольны жизнью. В числе прочих оказалась и Юля, и Антон сразу пожалел об этом: Завулон ее узнал, долго разглядывал. Потом поднялся, подошел к ее хозяину, что-то спросил. Темный, которому оказали такую честь, напыжился, долго о чем-то разглагольствовал. Когда Завулон вернулся, позволив господину и рабыне вернуться за их столик, Антон облегченно выдохнул: все-таки как не крути, но чем дальше были бывшие дозорные от Завулона, тем лучше. А потом к их столику подошел старейший. Городецкий давно не видел Хену, несколько лет уж точно. Но казалось, будто Инквизитор совсем не изменился, даже Итоговый день на него никак не повлиял: все та же вальяжная неспешность в движениях, все тот же скучающий тон да хитроватый прищур глаз. Хену сопровождал раб. И он так же, как и его хозяин, сильно отличался от окружающих: был всецело поглощен своими мыслями, не обращал внимания на суетившихся вокруг, и с полу-взгляда понимал, что требовалось от него хозяину. Это был невысокий маг, неопределенного возраста и когда-то служивший в дозоре. Антон даже вспомнил, что встречался с ним как-то в Праге, но имени не знал. Завулон позволил Хене устроиться напротив себя за столом, и раб тут же присел на пол рядом с хозяином. Причем он так естественно-охотно выполнял свои рабские обязанности, что казалось, будто это не Хена оказывает ему честь своим вниманием, а, наоборот, раб осчастливливает своего хозяина. Причем Хена все время будто бы невзначай касался раба, слегка, ненадолго, и раб не был против, будто они переговаривались жестами или же каждое движение таило скрытый смысл. Это, конечно же было не так, но слаженность их взаимной реакции была поразительной. Антон невольно заинтересовался столь необычным поведением раба. — Значит, часть слухов все-таки правдива, — сказал Хена, стащив с тарелки кружок колбасы и отправив его в рот. — И мои глаза меня не обманывают. Городецкий жив. — Вы, Инквизиторы, теряете хватку, — усмехнулся Завулон. — Раньше вы веселились куда с большим размахом. — Что поделать, — развел руками старейший, — коггнурат взял под контроль наши финансы. — Шутишь? — Если бы. И до сих пор пытаются найти дурака, что согласится возглавить основное бюро. Предлагали мне, но я отказался, сам понимаешь… Завулон знающе хмыкнул. — Но не будем о грустном. Рад видеть тебя в добром здравии, Антон, — доброжелательный тон Хены был почти искренним. Антон вежливо кивнул, приветствуя и не рискуя заговорить. — Он всегда у тебя такой немногословный? — весело спросил Хена у Завулона. — Он сегодня язык проглотил. Что, кстати, странно, я его вроде завтраком кормил, велел быть учтивым, — в тон Хене отшутился Завулон. — Может ему ошейник слишком туго горло передавливает? Вот язык и прилип? — Хена без особых церемоний подергал ошейник Антона, — Нет, я ошибся. Хорошая работа. Интересные блокираторы. — Лезть под застежки не советую, — неспешно проговорил Завулон, — пальцы тебе может отсечь. — Защита от стороннего вмешательства? — все так же весело полюбопытствовал Хена, неторопливо, с достоинством отодвигая руку. — Абсолютная защита. Без каких-либо исключительных мер. — О, Городецкий, так тебе, значит, не повезло. Все, что бывает в исключительных случаях, обычно плохо заканчивается, — игриво подмигнул Хена. — Есть хочешь, Антон? Городецкий напрягся, наверняка это проверка или очередное издевательство. Отрицательно покачал головой. — Завулон, твой раб голоден? — Разве он сам тебе не ответил? — Он выглядит так, будто ты ему запретил даже дышать. Антон, я — Инквизитор, я имею право приказать хозяину сделать так, как посчитаю нужным. Ты можешь сказать, чего тебе хочется. В разумных пределах, разумеется. — Я ни в чем не нуждаюсь, благодарю. — Вот видишь, — усмехнулся Завулон, — его язык все еще при нем. — Что странно. Жив, здоров, относительно вменяем, говорить не разучился. Завулон, ты уверен, что не подсунул мне двойника? Я считал, что настоящий Городецкий не проживет у тебя и пару дней, а дознавателям достанется только бездыханное тело. — А все потому, — многозначительно протянул Завулон, — что вы, Инквизиторы, вовремя подсуетились и вынудили коггнурат принять закон о защите рабов. Я было хотел развернуться, но, увы, не успел… — Как-то я с трудом представляю, чтобы тебя могло остановить всего лишь благоразумие и опасение нарушить правила. Знаешь, какие слухи ползут с обеда? — И какие же? — Что твой раб на грани развоплощения. — Это еще почему? — теперь Завулон был действительно удивлен. — Говорят, раб случайно сломал дорогой ошейник, и потому был наказан, и теперь наместник всюду следует без сопровождения раба, ибо тот не в состоянии передвигать самостоятельно ноги. — Именно поэтому ты полез проверять ошейник? — захихикал Завулон, слухи ему пришлись по вкусу. — Не смог устоять перед соблазном, — Хена расплылся в такой широкой улыбке, что почти все его зубы — идеально ровные и острые — стало видно, оскал получился почти звериный, что не удивительно для оборотня-хищника. — Городецкий, слышишь? Это очень забавно, — спросил Завулон, привычно дернув за ошейник и заставив сесть к себе ближе, — что должно повлиять на тебя до такой степени, чтобы ты перестал волочить ноги? — Забавно, аж обхохочешься, — буркнул Антон, поздно сообразив, что был излишне резок. — Я лучше не буду этого представлять. Раб Хены отмер и странно посмотрел на Антона. Тон Городецкого уж точно не соответствовал покорному рабу. Завулон тоже видимо, так считал, так как его ногти довольно болезненно врезались в кожу под ошейником. Хена тем временем глянул на своего раба, и тот чуть заметно кивнул на столик слева от них. Там у ног вампира сидела молоденькая девушка: полуобнаженная, хрупкая и очень бледная. Она неотрывно следила за тем, как Темный за столиком напротив ел курицу и постоянно облизывал жирные пальцы. Раб ничего не спросил, но они явно о чем-то переговаривались с хозяином, видимо мысленно. Антон от удивления раскрыл рот. Пустышки не могут посылать образы. Максимум что получится, это если хозяин будет считывать его мысли и передавать свои приказы. Но раб Хены делал что-то еще, и это было странно. В итоге, поразмыслив, Хена все-таки кивнул и протянул рабу открытую бутылку с красным вином. Тот поднялся и направился к рабыне. Хена тем временем поманил охранника Завулона и попросил что-то передать на словах хозяину рабыни. Вампир напряженно выслушал послание Инквизитора, заволновался, передал какие-то бумаги, видимо подтверждающие его право на владение рабыней. Но Хена поспешно отмахнулся, давая понять, что никаких проверок с его стороны не будет, что вампир может продолжать наслаждаться вечером. А удивленная рабыня ухватила бутылку, с опаской глянула на хозяина, получила разрешение и ловко сцапала пустой стакан со стола. Когда раб Хены вернулся назад, половины вина уже как ни бывало. — Лучшее из доступных кроветворных, — любезно пояснил Хена, заметив, как удивлен Антон. Городецкий уставился на Хену, все еще не веря, что Инквизитор решил вмешаться в отношения хозяина и его рабыни. Да еще и по просьбе собственного раба. Это считалось жесточайшим табу. Это должно было вызвать опасный резонанс в кругах Темных. — Большая часть распоряжений коггнурата проходит через мои руки для подтверждения, — сказал Хена. — Нудная работа. Выматывающая. Но отказаться от такой великой чести нет никакой возможности. Хочешь, со следующей недели всем рабовладельцам запретят использовать на рабах «поцелуй ехидны»? — спросил он, заметив, как Антон разглядывает шрам на плече рабыни, допивающей вино. Антон глянул прямо в глаза Инквизитору и ничего не сказал. Он догадывался, что любой ответ бессмысленен, мнение раба никого не интересует. — Запретов не должно быть слишком много, но и позволять безнаказанно уничтожать рабов мы не можем, Сумрак уже нестабилен, приходится следить за равновесием сил. Антон удивился еще больше. Инквизитор откровенничает с ним, рабом? С какой стати? — Ты не знал? Завулон, ты не просвещаешь своего раба на предмет возникших у нас трудностей? — Зачем рабам переживать о том, что изменить они все равно не в силах? — недовольно отозвался Завулон. Их задача только радовать своих хозяев да не мешаться под ногами. Что толку, что твой раб посвящен во все подробности экспериментов, проводимых Инквизицией? Если кто-то решит его выкрасть и покопаться в его мозгах, секреты станут всеобщим достоянием. — Нет, — сказал раб, — я сразу умру, стоит мне удалиться от хозяина больше чем на километр. Секреты не будут раскрыты. Завулон смерил гневным взглядом раба, осмелившегося заговорить с ним без предварительного разрешения. — Заклинание привязки дозволяется уставом коггнурата? — спросил он у Хены со скептицизмом. — В особых случаях, — многозначительно улыбнулся тот. — Вот я и говорю, какой в этом смысл? Чем меньше пустышки знают, тем дольше живут. — А давай сейчас спросим у Городецкого, что он сам предпочитает? Бездельничать и страдать в неизвестности или же быть в курсе происходящего и помогать по мере сил? Похоже, неуместный напор Хены разозлил Завулона. Всетемнейший подобрался, его тон стал притворно равнодушным, тягучим. Антон и сам поразился, когда успел так хорошо изучить реакции Завулона, но он словно почувствовал его состояние. Или же это ошейник передавал все настолько четко? Своеобразная антенна для передачи потоков подсознательной магии? — Раб должен предпочитать то, что угодно его господину, — сказал Завулон, неспешно отпивая из своего бокала. — И раб должен знать свое место, — он многозначительно глянул на раба Хены, который сейчас присматривался к группе оборотней в левой части зала. — Раб — это отражение своего хозяина, — все столь же непринужденно улыбнулся Хена. — Мы сами виноваты, что выбрали себе умных рабов. А раз выбрали, придется их чем-то занимать. Ответь, Антон, что ты думаешь о том, что я сказал. По правилам Антон должен был выполнить приказ Инквизитора, но сначала спросить на это позволение своего хозяина. Что Антон и сделал, переведя взгляд на Завулона. — Отвечай, — пожал плечами тот, заинтересованно разглядывая молоденьких ведьмочек у противоположной стены зала. — Без доступа к Сумраку пустышки все равно бессильны, — уклончиво сказал Антон. — Инквизиция пытается решить этот вопрос. Но для экспериментов нам нужны добровольцы. Ты знаешь, Антон, что остался последним живым высшим? — тон Хены был подозрительно доверительным. Антону даже на мгновение захотелось поверить, что вопреки узаконенному рабству для Хены он остался все тем же высшим дозорным, с которым принято считаться. А вот раб Хены опять удивленно глянул в сторону Антона, значит, не знал, что они с Хеной давно знакомы. — Я бывший высший, — Антон сделал акцент на слове «бывший». — Какая разница для экспериментаторов кем раньше был пустышка? — Значит, Завулон тебе не сказал, — усмехнулся Хена, в этот раз очень недобро глянув на Всетемнейшего. — Когда расскажет, и ты примешь решение, позвони мне, — он протянул визитку Городецкому, продемонстрировав, что зачаровал ее так, чтобы никто кроме Антона не смог увидеть номер его телефона. Хена поднялся, всем своим видом демонстрируя недовольство поведением Завулона, кивнул своему рабу, и они направились к выходу. — О чем это он? — запальчиво спросил Антон, подозревая, что оказался лишь приманкой. На самом деле соблазняли принять участие в эксперименте именно Завулона, но тот по непонятным причинам упирался. — Будешь много знать, скоро состаришься, — Завулон сразу оживился, как только за Хеной закрылась дверь. — Итак, на чем мы остановились? Чтобы что-то получить, тебе надо научиться это выпрашивать. Хочешь получить информацию — постарайся. — Инквизиторы хотят вернуть силы Светлым? — Я пока не испытываю желания пояснять тебе этот вопрос. — Что я должен сделать? — Антон почувствовал, что оказался очень близко от разгадки, и пока Завулон в настроении поговорить, надо было срочно пользоваться ситуацией. — Не знаю. Может быть, подыграть мне? — Как? — Ты хочешь опекать молоденькую хорошенькую рабыню? — Завулон неотрывно смотрел на Юлю, которую сейчас душили слишком сильным натяжением ошейника. Ее лицо побагровело, каблуки скребли по полу, но хозяина это не останавливало. — Нет, — резко сказал Антон. Даже если у того хозяина Юле несладко, это все равно будет не так извращенно, как если бы она попала в полное подчинение к Завулону. — Нет, не хочу. Завулон перевел на Антона очень недовольный взгляд. — Хочешь сказать, что Хена ошибается насчет этой вашей светлой потребности быть нужными и полезными? Рабыня будет исполнять мои прихоти, а от твоих поступков и твоей сговорчивости будет зависеть, жить ей дальше или нет, ходить или ползать, обедать или голодать, дышать или загибаться в страшных муках. Разве это не та потребность пустышек, о которой сейчас так пафосно рассуждал Инквизитор? Юлю наконец отпустили, и она, схватившись за горло, пыталась отдышаться. — Нет, — снова сказал Антон. — Я не хочу этого. — А ведь когда-то ты так легко рассуждал о взаимовыручке. Быть высшим и не суметь помочь — разве это соответствует стилю знаменитого Антона Городецкого? Где же твое вечное «сначала слепо ввязаться в драку, а потом уже думать о стратегии»? Антон зло глянул на Завулона, не зная, сможет ли когда-нибудь его возненавидеть больше, чем сейчас. Это было подло, вот так цинично давить на самое больное место. — И все-таки Хена хоть в одном да прав: рабы – это наше отражение. Зеркало, если уж на то пошло. В последнее время ты стал больше думать и меньше действовать спонтанно, предпочитаешь наблюдать, но не вмешиваться. Ты осторожничаешь с посторонними и грубишь мне даже под страхом наказания. Это забавно. Это значит, что ты пытаешься перестроиться. Придется чаще закреплять результат, чтобы ты не расслаблялся. Очень скоро я смогу тебя убедить в том, что вся предыдущая идеология тебе на самом деле чужда. Ты сам признаешь мою правоту. И вот тогда мы очень серьезно побеседуем. Возможно, побеседуем. Если к тому моменту, конечно, мне не надоест тратить на тебя время.