До и после

Неудачное покушение хотя и очень удивило Завулона, но случилось весьма вовремя: он как раз искал повод пообщаться с коггнуром тет-а-тет, но по пустякам тот не менял распорядок своего дня, а аудиенции у него были расписаны на месяц вперед. И теперь, сославшись на прямую заинтересованность, можно было надавить и получить право вмешиваться в ход секретных дознавательств спецотдела. Хотя сам факт наглого покушения был удивителен и смешон, расследование должно затронуть массу интересных ниточек, ведущих к Инквизиции. Про странную реакцию Городецкого на машину, скрытую мощным невидимым куполом, Завулон рассказывать никому пока не собирался. Не зря все-таки Дункель так взбеленился, он явно почуял, что блок памяти, переброшенный ему Завулоном, значительно урезан. В тот момент Завулон среагировал автоматически, интуитивно скрыв момент с сумеречной активацией внимания его раба. Если Инквизиторы кинулись бы рыть носом землю, искать неизвестного, что вмешался и предупредил, все могло бы кончиться плохо. Потому как сам факт вступления неизвестного доброжелателя в контакт с пустышкой, а не с Завулоном, настораживал. Почему Городецкий? И каким образом вообще можно было пробить блокирующие чары на ошейнике, которые установил сам Завулон? Вывод один: доброжелатель должен быть силен, очень силен и… слишком хорошо знаком Завулону, потому как именно страх быть узнанным, скорее всего, и помешал странному доброжелателю показаться на глаза Всетемнейшему. В общей суматохе сосредоточиться на этих мыслях было сложно, плюс к этому Завулон вдруг испытал странное беспокойство, не поддающееся определению. Сканирование вероятностного поля мало что дало, а в доме было слишком много постороннего народа, поэтому Завулон решил лишний раз не рисковать и придержать Городецкого при себе. Как только Завулон принял такое решение, запретив Антону покидать комнату и усадив его подле себя, тиски беспокойства, сковывающие грудь и спину, чуть ослабли. Значит, опасность была связана именно с рабом, вернее, с его отсутствием в поле зрения. Завулон незаметно активировал вокруг Городецкого защитный купол, и беспокойство совсем отпустило. Но заклинание имело один побочный эффект: пересекающие его периметр испытывали дискомфорт и стремились сорвать злость на окружающих. Поэтому Завулон пересадил Городецкого подальше ото всех, что вышло довольно грубо и раздраженно, и, похоже, Антон обиделся. Но, как говорится, недовольный раб — это мертвый раб, так что обида Городецкого волновала Всетемнейшего в последнюю очередь. Если Антон не в состоянии проглотить такое пустяковое унижение, значит, толку в будущем от него все равно не будет. Но Городецкий справился, затих и даже попытался заснуть, что было уж совсем откровенной наглостью. Завулон хотел было растормошить его и расспросить, не испытывает ли он того же странного беспокойства, но рванная аура свидетельствовала о непонятном истощении сил, поэтому пришлось оставить Городецкого в покое. Рабу умереть от голода в ближайшие несколько суток не грозило, значит, все заботы о здоровье пустышки — на потом. Сейчас были дела поважнее. Когда Инквизиторы предложили заблокировать доступ через Сумрак, Завулон согласился, решив, что лишняя подстраховка не помешает. Тем более, что странное беспокойство опять напомнило о себе. Инквизиторы обеспечили блокировку только на уровне двух этажей по всей площади дома, и в верхнюю часть пришлось перекрыть для доступа охранников и прислуги. По словам Инквизиторов артефакт, обеспечивающий подпитку чарам, был практически истощен, и Завулон спорить с ними не стал, просто вплел в ошейник Городецкого еще одну блокировку — запрет на передвижение выше первого этажа. Все-таки рабу было куда безопаснее там, где чары блокировали его контакт с неизвестным доброжелателем из Сумрака. Антон, с несчастным видом дремавший у спинки стула, даже не заметил перенастройку ошейника. Выводить его из дремотного состояния Завулон не стал, предпочитая отложить именно на утро несколько своих поощрительных мер. Завтра ему понадобится, чтобы Городецкий принял пару непростых решений, и простимулировать заинтересованность раба выгоднее в подходящий момент, а не тогда, когда тот вымотан. Еще предстояло немного охладить спесивый нрав этой… как там ее? Ингрид, что ли? Завулон решил, что все равно нет смысла запоминать, как зовут безмозглую слабенькую ведьму без особых талантов. С задачей его поразвлечь она справиться должна. Болтать о его методах укрощения чужих нравов Завулон ей запретит. А чтобы никто не помешал развлечению, Завулон набросил на весь второй этаж заклинание, приглушающее любые звуки, вопли и просьбы сжалиться — в первую очередь. *** Раннее утро застало Антона в зале на подоконнике. На полу было холодно, а к окнам были применены утепляющие чары, которые весьма комфортно обдували плечи. Подоконник был длинным и широким, что позволило забраться на него с ногами. Но все равно от долгого сидения в неудобной позе нещадно ныла спина. Не успев толком проморгаться после беспокойного сна, Антон с удивлением пронаблюдал, как Завулон, уже облаченный в костюм и галстук, прошествовал в столовую, затем вернулся оттуда с бутылкой минералки и серой папкой с льняными завязками. Он невозмутимо устроился на диване напротив Антона и уставился так, будто сосредоточенно обдумывал, с какой стороны удобнее начать обгладывать Антоновы кости. Городецкий глаз не отвел, не желая демонстрировать неловкость, охватившую его при мысли, что Завулон застал его скрючившимся на подоконнике. Он вяло размышлял, не стоит ли слезть и извиниться за недозволенное для раба поведение. Но слабость, навалившаяся со вчерашнего вечера, отбивала всякую охоту двигаться. Антон догадывался, что это за слабость: после долгого вынужденного разрыва с Сумраком, вчера были несколько минут острейшей эйфории, когда Антон был полупогружен в свою тень, когда чувствовал бушующую вокруг силу. Несколько минут были слишком кратки для изголодавшегося по магии организма. Мучительно хотелось большего. Как Антон ни пытался понять, что же вчера произошло с ним, так и не смог. Но тоска по возможности колдовать выматывала, отзывалась болью в мышцах, ломотой в костях. Еще ни разу за все время рабства ему не было так плохо, так мучительно больно осознавать, что все в прошлом, что у пустышек нет прав даже на надежду. — Неужели я упустил момент, когда тебя покусали оборотни? — жизнерадостно спросил Завулон, выдергивая Антона из неприятных размышлений. — Что? — не понял Городецкий. Он попытался пригладить рукой волосы, но, кажется, стало еще хуже. — Сидишь и пялишься на луну. Тебе больше заняться нечем? — Для оборотней фазы луны не критичны, — по привычке, словно на лекции для новоинициированных, пояснил Антон. — Тем более, сейчас ее уже почти не видно. — Тогда что ты там разглядываешь? Ворон считаешь? — Завулон глянул на свои дорогие наручные часы, что-то сверяя по календарю и лунным фазам*. Антон всегда задавался вопросом, зачем древнему магу носить часы. Ведь он в любой момент может определить время в адаптированном поле Сумрака или же наколдовав простой хронометр. Скорее всего, часы были чем-то вроде редкого артефакта, или же просто приятным воспоминанием. Металл корпуса был светлый, напоминал серебро, что для Темного было более чем странно. Завулон не оборотень, конечно же, чтобы избегать прикосновений к серебру, но все-таки Темный маг, а те больше предпочитают медь или золото. Будь у Антона сейчас возможность просканировать часы сумеречным зрением, не приходилось бы строить догадки, но увы, в этом ему не повезло. — Пейзажем любуюсь, — съязвил раздраженно Антон, — поспать все равно не получилось. — И почему же? Мрачные думы не дают покоя? Или совесть нечиста? — Нет, все дело в том, что мои перемещения кое-кем ограничены и это создает определенные трудности. С безмятежным сном — в том числе. — В самом деле? Мне следует тебе посочувствовать? Антон с вызовом глянул на Завулона, не понимая, с чего тот вдруг в таком веселом настроении. — Держи, ознакомься, — под пассом левитационного заклинания к Антону переместилась папка. — Руки мне не оторвет, если я ее открою? — осторожно уточнил Антон. — Молодец, учишься. Я снял блокировку, так что для тебя теперь безопасно. Антон развязал тесемки, стал пролистывать. И его почти сразу замутило: фото с краткими текстовыми пояснениями, трупы со сломанными, изувеченными конечностями. У всех троих щиколотки заканчиваются обломанными костями, на остатках одежды пятна спекшейся крови, лица и шеи сильно повреждены, множественные раны. — Зачем мне на это смотреть? — Не думал, что у тебя такая слабая память на лица. — Я узнал их. Даже не смотря на то, что тогда в коридоре было темно, и боль в переломанных ногах не способствовала запоминанию. Завулон молчал, выжидательно изучая Городецкого. — По твоей задумке меня должно порадовать известие, что эти гады умирали в муках? — Я рад, что ты не забыл инцидент в распределительном центре. А так же то, что я проявил заботу и исцелил твои ноги. По логике, хорошему рабу надо было тут сказать: «Благодарю, мой господин!» Но Антон себя пока хорошим рабом не считал. А надменный вид Завулона совсем не способствовал выражению признательности. Поэтому Антон просто спросил: — Что произошло? Разве оборотни имеют право охотиться на магов? — К тому моменту они были лишены магии по приговору. На что имели право оборотни, мне судить сложно. Антон захлопнул папку и брезгливо отложил ее в сторону. — Так известие тебя не радует? — спросил удивленный Завулон. Его удивление было неподдельным. — Если бы я тогда мог защищаться, то сам переломал бы им кости. Но раз не мог, тут и говорить не о чем. В последнее время легче забывать, чем помнить. — Я никогда ничего не забываю. И у меня правило: все что мое — оно мое, и кто на это покусился, обычно сильно сожалеет. — Так это твоих рук дело? — Не в прямом смысле. — Мне надо тебе поаплодировать? Все веселье разом сошло с Завулона. — Нет, всего лишь запомнить, что я не делаю исключений ни для кого. Городецкий задумался. — Если я разобью твою любимую чашку, мне переломают руки? — спросил он. — Я верно понял логику? — Твой тон слишком желчный, чтобы решить, будто ты так плоско шутишь. — Я серьезен как никогда. Не могу понять, к чему ты все ведешь, — осторожно проговорил Антон. — Я опять что-то сделал не так? И эти пугающие намеки, чтобы вразумить упрямого раба? Завулон удивленно нахмурился. — А ты действительно что-то сделал? — Нет. — Ты считаешь, что любая моя реплика служит лишь цели запугать тебя? — Я… не знаю. Но я вчера сказал, что буду стараться соответствовать той роли, в которую невольно угодил. И я не врал. Светлые не могут врать, ты же знаешь. — Стараться и хотеть — это разные вещи. Антон явно ждал не такого ответа. Он сразу помрачнел, сник и тихо сказал: — Я все понял, папку можно было не использовать, я и без этого понятливый, — и подчеркнуто официально добавил, — мой господин. — Хватит, — разозлился Завулон. — Ты прекрасно понимаешь, что все было не для того. Не стоит разыгрывать из себя жертву. Тебе бросить слепок твоей ауры? Зеленые и фиолетовые разводы — желание приукрасить и усугубить, навязчивая идея. Антона мелко затрясло, как только он подумал, что когда-то и сам умел считывать ауры, опять нахлынуло воспоминание вчерашних минут сумеречного полупогружения. — Хватит, я сказал! — прикрикнул Завулон, продолжая сканировать его состояние. — Я не специально. Завулон рывком поднялся и подошел вплотную, применил диагностические чары. Антон мерз все больше. — Прекрати, — сказал он уже мягче, касаясь ошейника и что-то там перенастраивая, потому как после прямого приказа ошейник завибрировал и стал сжиматься на горле. Но Антон не мог подчиниться, его накрыло апатией ко всему происходящему. — Городецкий… никто не собирается тебя наказывать. И вред тебе никто больше не причинит. Без моего на то согласия. Антон тяжело дышал, хотя ослабивший хватку ошейник уже не давил. Завулон как-то очень мудрено воздействовал на металлические чешуйки, ошейник потеплел, приятное ощущение стало растекаться по коже, затем устремилось к позвоночнику, мягкая волна прошла по всему телу. И Антона опять накрыло небывалой эйфорией — каждая клеточка вспоминала, каково это быть наполненной магией… Магией? Антон удивленно вскинул глаза на Завулона. Что он делает? Разве это возможно? Разве пустышкам можно передавать поток чистой силы? То, что Темные маги могут подкачивать силой Светлых, и наоборот, Антон знал. Испытывать не приходилось, но принцип действия ему был известен. Но чтобы так же сработало и для пустышки? — Как… это? — спросил он. — Легче? Трудно было объяснить. Вроде полегчало, но тем сильнее ощущался магических голод. — Надо еще. — Нельзя переусердствовать, — Завулон отнял руки от ошейника, и поток силы прервался. Антон чуть не закричал от досады. Мало. Было слишком мало! — Все слишком нестабильно. Психоз закончился? Антон прислушался к себе. Усталости и апатии как ни бывало. Он кивнул. — Вот и славно, — Завулон взял папку с подоконника, и она тут же исчезла в Сумраке. Стоящий у двери Ден деликатно кашлянул, привлекая к себе внимание. — Доставили? — спросил Завулон, не оборачиваясь. — Да. — Так приведи сюда. Ден замялся. — В чем дело? — Завулон начал раздражаться. — Он… не в настроении. Ждет хозяина. Скалит зубы. Завулон с досадой вздохнул и отправился следом за Деном. Антон, предчувствуя очередные неприятности, сразу подобрался. Он провел рукой по ошейнику, вспоминая приятное ощущение тепла, исходящее от пальцев Завулона. Немыслимо! Завулон как-то умудрился перенаправить поток силы! Если это сработало между ними, то, значит, в принципе возможно между любым хозяином и его рабом. Это… это же… Надежда опять встрепенулась где-то в глубине. Минут через пять Завулон вернулся с кожаным поводком в одной руке и странным брелком в другой. Рядом с ним вышагивал здоровенный пес — абсолютно черный массивный ротвейлер, холеная шкура отливала на солнце. Пес уставился на Антона, недовольно принюхался и оскалил зубы. — Раб, познакомься, это собачка, — насмешливо проговорил Завулон. — Собачка, познакомься, это раб. Антон замер, стараясь даже не дышать. Пес был странный. Мало того, что намного крупнее своих сородичей, так еще и зубы были длиннее, загнуты внутрь крючьями, глаза отливали красным. А еще… собака была полупогружена в Сумрак. Антон впервые видел пса, способного различать свою тень и следить за слоями Сумрака. — Городецкий, ты не рад? — продолжал издеваться Завулон. — Разве не ты мечтал о собаке? Антон вздрогнул, припоминая их разговор в машине. — Но не об адском цербере, — в тон ему язвительно отозвался Антон, проклиная тот момент, когда пожелал, чтобы у Завулона была собака и поглощала все его внимание. — Этот намного лучше цербера, поверь. От него еще ни одна жертва не ушла. Живой. Пес тем временем приблизился, продолжая скалить зубы. Завулон сделал какой-то жест, и собака подчинилась приказу: изучила Антона сумеречным взглядом, оценила территорию вокруг, потом… лениво зевнула, лязгнув челюстью, и улеглась прямо под подоконником. — И как зовут нецербера? — попытался пошутить Антон, стараясь скрыть свое беспокойство. — Как захочешь. Он к кличкам неприхотлив. Встань, — велел Завулон, перебрасывая Антону поводок. — Он хочет познакомиться. Пришлось подчиниться. — Я ему объяснил, что ты объект. — Объект чего? — Ну не обожания же. Охраны. Ты видел когда-нибудь, как натаскивают собак-поводырей для слепых? Антон, понимая все меньше, отрицательно покачал головой. Пес тем временем одобрительно его обнюхал и водрузил массивную морду на кроссовок. Завулон раздосадовано хмыкнул. Видимо, реакция собаки должна была быть более агрессивной. — Вы, Светлые, всегда приходитесь им по вкусу. — Надеюсь, не в смысле гастрономических пристрастий, — Антон, несколько осмелев, стряхнул с ноги собачью морду. Пес отнесся к этому философски, пристроив ее на передние лапы. — Эту породу Инквизиторы выводили специально для охраны и поиска опасных артефактов. Умнейшие твари, между прочим. — Кто, Инквизиторы? — пошутил Антон. — И Инквизиторы тоже, — довольно осклабился Завулон. Раздвоенный хвост нецербера ритмично вилял: то исчезая в Сумраке, то появляясь вновь. — Им доступно сумеречное зрение? — И полное погружение. А это, — Завулон передал брелок с несколькими кнопками, — специально, чтобы ты мог с ним общаться. Пока брелок у тебя, он найдет тебя в любом месте и в любое время. — Я все еще не понимаю… — Ты его объект. Он будет охранять тебя. Что тут непонятного? Не глупи, Городецкий. Сумрак для тебя пока недоступен, пес — твой поводырь. Он будет отслеживать опасности на верхних слоях. Тебе нравится мой подарок? Антон судорожно сглотнул и осторожно кивнул. Он никогда не знал, что надо делать с собаками. Зато пес, похоже, отлично разбирался, как надо обращаться с объектами — он незаметно подошел сзади и забавы ради ухватил зубами край рубашки, выбившейся из-под ремня. Ткань жалобно затрещала… _______________ * у Завулона часы вот этой модели http://ipic.su/img/img7/fs/chasy.1429810306.jpg 1934 года, 18 стрелок, из белого золота и уйма наворотов, как простых, так и сумеречных