До и после

Инквизиторское бюро оказалось куда более обжитым, чем ожидал Антон. Прошло всего несколько месяцев с тех пор, как они обосновались в Москве, а развернулись с размахом. Антон привычно следовал в нескольких шагах за Завулоном, терпеливо сносил любопытные взгляды неизвестных ему Инквизиторов. Ден как-то обмолвился, что в последний месяц в полку Инквизиторов прибыло: многие Темные теперь предпочитали повысить свой статус за счет спецотдела и шпионажа. Завулон, воспользовавшись поводом сменить часть своей охраны, как всегда, проделал это с двойной выгодой: избавился от зарвавшихся идиотов, а заодно и от Инквизиторских шпионов. То и дело в коридорах мелькали Инквизиторы со своими рабами. Эти рабы сильно отличались от всех остальных: их ошейники были все одного цвета, темно-зеленого, с эмблемой скованных рук, на левой щиколотке наличествовал светящийся браслет, скорее всего, для удобства отслеживания их местонахождения. И все они были худыми. Антон, конечно, уже насмотрелся на голодающих рабов, но эти были не просто голодными, они были истощенными, будто из них выкачивали силу и кровь литрами. А еще рабы были обвешаны защитными амулетами. Антон в очередной раз порадовался предусмотрительности Завулона: тот встроил защитный амулет под ошейник, и это не бросалось в глаза; к тому же не стоило опасаться потерять защитный камень, в отличие от длинных веревок с массивными костяшками и каменьями у тех рабов. И тут с ними поравнялся странный сгорбленный старичок в сером одеянии. На рукавах и поясе одежда была перехвачена толстыми веревками. Создавалось впечатление, что этот Инквизитор не покидал катакомб веками и упустил тот момент, когда мода на одежду изменилась. — Приветствую, древний, — сказал Завулон, почтительно останавливаясь. — Великий, — старичок часто закивал. Невесть откуда появился Хена. Причем он не выглядел запыхавшимся или взволнованным. — Меня не сразу предупредили о вашем прибытии, — сказал он, здороваясь со всеми сразу. — Старейший, — старичок закивал ему менее активно. — Прошу в западное крыло, — предложил Хена. — Завулон, твоя охрана может остаться на первом этаже, там имеется кафетерий. — Великий, — опять закивал старичок, проходя мимо Антона. Городецкий обернулся, ожидая увидеть у себя за спиной еще кого-то, но там никого не было. — Хороший день, — нараспев проговорил старичок, неспешно направляясь к лестнице, — трое великих сразу. Я не вижу будущего. Все смешалось. Все смешалось… — Древний, — задумчиво окликнул старичка Завулон, — трое? Кто-то приходил раньше и нас опередил? — Все смешалось. Слишком много информации… — пробурчал тот, скрываясь из вида. Хена понимающе посмотрел на Завулона. — Он редко отвечает на вопросы, — пояснил Хена Городецкому, когда они поднимались на третий этаж по другой лестнице. Видимо, у Антона был такой вид, что объяснения требовались. — Трое? — спросил Антон, немного осмелев, видя, как задумчив Завулон. — Вы и Завулон — это два, кто же тогда третий? — Увы и ах, речь не шла обо мне, — неискренне заскромничал Хена. — Я никогда не был великим. — Но… — Все правильно, он обращался к тебе. Пройдем еще левым коридором, на всякий случай подальше от глаз коридорного, — сказал Хена, указывая Завулону направление. — Вы как крысы в лабиринте, запрятались в норы, — буркнул раздраженно Завулон. — Он ошибся, — сказал Антон. — Этот древний никогда не ошибается, — бросил через плечо Завулон. Ему опять что-то не нравилось. — Потеря силы не отменяет факта величия, — терпеливо пояснил Хена. Древний давно сосредоточен исключительно на основных линиях предвидения. Он видит великих, простых высших и магов первого уровня даже с закрытыми глазами и блокираторами сумеречного зрения. Завулон прав, древний никогда не ошибается. — Тогда третий? Кто третий? — Он мог посчитать самого себя, — весело пожал плечами Хена, — с ним такое случалось. Иногда он спорит с Сумраком. Но такие слабости мы все ему охотно прощаем. Пришли. Позвольте, я разблокирую дверь. *** Хорошенькая ведьма-секретарша поставила на стол кофейник и чашки. Принесла вазочку с печеньем. Пока Хена рассказывал, что пригласили Завулона в бюро далеко не по его просьбе, а скорее вопреки, он аппетитно хрустел печеньем. Безупречно-белые острые зубы легко расправлялись с розовыми и шоколадными галетными завитками. Антона всегда поражало, как странно воспринимаются обычные движения Хены, как всякий раз его ленивая грация поражает и невольно вселяет ужас. Очень трудно было пересилить неуместное любопытство и не попросить его тут же перекинуться, чтобы проверить, так ли опасен на самом деле этот вежливый оборотень. — Как понимаю, статус этого вопиюще наглого «приглашения» пока что неофициальный? — спросил Завулон, брезгливо глядя на кофе. Антон отметил, что почему-то знает, что Завулон предпочитает без сахара. Хена же, как и всякий оборотень, всегда обожал сладкое. Слишком сладкое. Приторно сладкое и шоколадное. — Совершенно верно. Это ни в коей мере не допрос. Вопросы будут задавать служащие штатного отделения, доклад в Прагу не пойдет. — Значит, допрашивать будут не только моего раба? — Повторяю, это не допрос. — То есть, Городецкий, ты имеешь право не отвечать, если какой-то вопрос покажется тебе некорректным. — пояснил Завулон, не глядя в его сторону. — Я знаю, что такое неофициальное собеседование,— сказал Антон, оскорбленный таким невысоким мнением о себе. Завулон зыркнул на него с сарказмом, с досадой закидывая в рот шоколадную печенюшку. Разгрыз он ее куда быстрее Хены, его зубы при этом остро сверкнули. Антон мысленно поежился: любят же Темные кичиться своим сумеречным обликом, детский сад прямо какой-то. — Вот и отлично, — улыбнулся Хена, вызывая секретаря. — Проводите нашего уважаемого гостя в зал для бесед. — В допросную комнату, ты хотел сказать, — не остался в долгу Завулон, подметив ехидный взгляд оборотня. Он поднялся и с удивлением заметил отрицательный жест Хены на попытку Антона встать. — Допрашивать нас будут по отдельности? — Раба допросят после… тьфу, ты меня совсем запутал. С рабом проведут беседу после разговора с тобой. И в твоем присутствии, если ты настаиваешь. — Настаиваю, — сказал Завулон, давая понять, что ждет, когда к нему присоединится его раб. — Полчаса ждать в коридоре не слишком… удобно для раба. И не совсем безопасно. В моем же обществе он под надежной охраной. Пожалуй, будет лучше, если мы пока попьем здесь кофе. Ведь так, Антон? — Хена улыбнулся и закинул в рот еще одно печенье. В вазочке печенья осталось на дне. — Как скажешь, — вроде как бы равнодушно отозвался Завулон, но дверь за ним неприятно хлопнула. — Еще кофе? — предложил Хена. — Только без сыворотки правды, пожалуйста, — пошутил Антон, не зная куда деть руки. Как-то сразу вся его уверенность испарилась, даже та, что была наработана годами общения с Инквизиторами на многочисленных заседаниях, раутах и процессах. — Очень смешно. С этой игрушкой на твоей шее, — Хена кивнул на ошейник, — никакая сыворотка не поможет. — Так сыворотка действительно существует? Не зря про нее ходит столько жутких историй? — Как знать. Но не будем зря тратить время. Я действительно не рекомендовал коллегам трогать пока наместника и не допрашивать его раба. Но спецотдел закусил удила, а теперь еще и это странное покушение. Дункель не в духе, что не удивительно. — Все было по правилам, — сказал Антон. — Конфликт интересов и… — Верно. И когда мне рассказали, как ты держался, я был очень рад. Я им сразу сказал, что Городецкий — это крепкий орешек, и что не стоит тебя принуждать. Вместо ответа Антон предпочел разглядывать кабинет Инквизитора, стараясь лишний раз не пересекаться с ним взглядом. Как-то сразу стало неуютно в его компании. Вроде бы Хена всячески выказывал свое расположение, был корректен в словах, старался не акцентировать факты, касающиеся рабства. Но все же… слишком сильно попахивало ловушкой. Когда последнее печенье исчезло из вазочки, оборотень довольно облизнул губы. — А в Сумраке это печенье всё то же печенье? — на всякий случай уточнил Антон, разглядывая ухоженные руки Хены. — Или что-то более специфичное? Я завидую вашему аппетиту, старейший. — Всего лишь печенье — пожал плечами Хена. — Просто печенье: мука, молоко, сахар, какао. — Много молока? — Много сахара. Так вот, Антон, еще я сказал Дункелю, что ты всегда был благоразумен, и даже сейчас не станешь делать чего-либо, не соответствующего этике Светлого. Факт, что вы… — слово «пустышки» так и не было произнесено, и опять же из корректности, — теперь не можете развоплотиться по своей воле, не означает, что совесть вам уже чужда. — Разумеется. — Еще заверил, что Городецкий обязательно войдет в положение и поможет по мере сил, если вопрос коснется будущего его собратьев. Даже если его хозяин будет считать это излишним. Я верно понимаю, Антон? — Что за вопрос будущего? — Этого я не могу рассказать, пока ты не подпишешь соглашение о неразглашении. А его ты не можешь подписать раньше, чем согласишься участвовать в некотором… эксперименте. Назовем это так, эксперимент, да. — А еще я не могу подписать, если мне запретит хозяин. Прямой приказ, Хена. Ты не забыл, что рабы вынуждены выполнять приказы? — из-за раздражения Антон резко перешел на «ты» и даже не заметил этого. — Рабы вынуждены выполнять даже простые просьбы, представь, я в курсе. У меня есть раб. Если до этого Антон опасно расслабился, убаюканный доброжелательным тоном, то это резкое и не в меру жесткое «У меня есть раб» моментально его отрезвило. — Тогда я не понимаю. — Кроме прочего, я знаю, что любой раб при необходимости может умилостивить своего хозяина и добиться желаемого. Исключения крайне редки. Я наблюдал за вами с Завулоном. И поверь, он многое готов тебе позволить. Надо только научиться это просить. Антон мрачно глянул на Хену. — Твой раб научился этому? — спросил он излишне резко. — Все мы постоянно чему-то учимся. И я в том числе. И Завулон. И Дункель. Ты в курсе, что коггнур весьма расположен к Завулону? То есть убеждая в чем-то своего хозяина, ты автоматически убеждаешь в этом коггнура. Это и плюс для тебя, и минус. — Минус? — Минус в том, что, как я подозреваю, покушение было направленно не на Завулона, а на тебя. — Плюс? — Помнишь, я рассуждал о потребности Светлых быть нужными и востребованными? Завулон должен был уже тебе сообщить, что рабы возлагают на тебя большие надежды. Ты для них победный стяг. Разве ты можешь оставаться в стороне? Разве ты не мечтаешь облегчить их участь? — Завулон сообщил мне, да. И очень постарался убедить рабов в обратном. — Ах, ты о том маленьком представлении в ресторане? Брось. Это было забавно, но не более того. Разве Светлые глупы? Разве рабы слепы? — Я не понимаю, в чем ваш интерес, Темный? — было глупо спрашивать, откуда Инквизитор в курсе произошедшего. — Извините, но я не верю, что вас не устраивает нынешнее положение вещей. Разве Темные веками не мечтали одержать верх, добиться бесконтрольного существования? — Нынешнее положение вещей… видишь ли, оно удобное и занимательное во всех смыслах, но… как бы попонятнее объяснить… Оно абсолютно бесперспективное. Я это понимаю, Дункель это понимает. Завулон… вот он предпочел бы, чтобы этого вообще не происходило. — Почему? И вы не упомянули коггнура, — Антон спохватился и перешел на более вежливую форму обращения. — Кто же он? К чему ему прятать лицо? — Завулон ценит стабильность. И любит изобретать новые игры. В нынешних условиях ему скучно и некомфортно. Коггнур хотя и прожил уже много веков, но опыт у него весьма своеобразный. Прости, но мне сложно объяснить рабу, в чем именно коггнур заблуждается. — Разве это не крамольные мысли, Инквизитор? — притворно ужаснулся Антон. — Почему он прячет лицо — тут я, опять же, не в праве пояснить, — как ни в чем не бывало продолжил Хена, будто не слышал последней издевательской фразы. — Возможно, это захочет тебе рассказать Завулон. Но для этого… — Мне надо научиться его просить? — зло закончил фразу Антон. — Именно. — Так дайте совет, старейший, как мне это сделать, — злясь все больше и колко ерничая, сказал Антон. — Можно на примере вашего раба? Как быстро он стал безотказным и покладистым? Сколько костей ему пришлось для этого переломать? Хена лениво разглядывал Антона. Никакие издевки его не задели. Обычно очень спокойный, он и сейчас был почти равнодушен, только тень любопытства мелькнула в темных глазах. И тут же пропала. — Я считал, что ты, тесно теперь общающийся с Завулоном, должен понять, что насилием никакие вопросы не решаются. И есть масса куда более приятных способов убедить и завоевать доверие. — Да, принуждение бывает разных категорий, но ни одна из них не является приятной для раба. — Смотря с какой стороны на это поглядеть. Но вопрос не в этом. Ты просишь у меня совета, что ж, я могу тебе его дать. Древних и повидавших многое магов можно зацепить лишь одним: постараться удивить. Вся наша проблема в том, что окружающий мир для нас давно стал слишком предсказуем и потому безмерно скучным. Но я знаю, что ты из числа тех, кто способен удивлять. Часто удивлять, и, причем, весьма оригинально. Я даже жалею, что Завулон нашел тебя раньше меня. Я проверил списки приоритетных пустышек сразу же, и твое имя значилось в графе уничтоженных. Честно скажу, я сожалел, что не успел вмешаться. Я был против поголовного истребления сильных магов. Но система, сам понимаешь. И когда я узнал, что ты жив, было уже поздно. Жаль. Очень жаль. Мне кажется, мы бы поладили. Хотя… можно создать прецедент и на его основании ввести закон, позволяющий добровольно сменить рабу хозяина. Ты хочешь этого, Антон? Хена буквально прожигал его взглядом. Впервые в темных глазах проявилось что-то живое, а не безликая заинтересованность. — Зачем всё это? Чтобы удобнее было проводить эксперименты над высшими пустышками? Хена надтреснуто рассмеялся. И было непонятно, что это — язвительное веселье или странная печаль. — Именно это тебе сказал Завулон? Накануне весь вечер описывал в красках, как ужасны допросы с пристрастиями, как сомнительны проводимые эксперименты? Антон отрицательно покачал головой. — Я тебя не отдал бы следственному отделу. Твое участие нужно только в одном пустяковом эксперименте, совершенно не грозящим твоему здоровью. Ты редкий экспонат, Антон. А уж теперь, когда ты чуть ли не последний высший и великий, как сегодня, кстати, признали, — так вообще практически раритет. Думаешь, Дункель так разозлился из-за упрямства Завулона? Нет, его раздосадовала твоя странная преданность. Рабы бесправны, но не лишены воли. Все, что добыто принуждением, редко приятно на вкус. Дункель это понимает, именно это его и злит. — Почему древний назвал меня великим? Завулон сказал, что он не ошибся. — Великие маги, Антон, это те, что не бояться вмешиваться в ход истории, меняя ее, что-то отстаивая, каким-либо образом перекраивая мир на свой вкус или же по велению собственной морали. Я никогда не рвался в первые ряды, мне куда интереснее наблюдать со стороны и выхватывать кусок повкуснее, пока все заняты преобразованиями. Ты же, воспитанный Гесером, не раз вмешивался в главные события, порою даже переигрывал гроссмейстеров. Величие приносит массу проблем. Ты уверен, что в состоянии нести ответственность за все, во что уже вмешивался раньше? Антон пожал плечами. — Ты великолепен, — опять рассмеялся Хена, — я тут пою тебе дифирамбы, и любой Темный на твоем месте сейчас мнил бы себя чем-то из разряда сверх-сил. Некоторые Светлые, кстати, тоже не остались бы равнодушными. Вы любите осознавать свою значимость. Безусловно, скромны и терпеливы. Но значимость, смысл и польза — для вас на первом месте. А ты сейчас сидишь и досадливо морщишься. Завулон никогда не верил, что ты относишься ко всему просто как к работе. Он был неправ? — Инквизитор, лесть хороша, когда она в меру, сыр в мышеловке соблазнителен, когда не слишком велик кусок. Но сейчас вы перебарщиваете. — В самом деле? — усмехнулся Хена. — Но я искренен. Абсолютно искренен. Будь моя воля, я с удовольствием сцепился бы с Завулоном из-за тебя. Но я знаю, что это бессмысленно. Он слишком цепко тебя ухватил. Цепкости и ума ему не занимать. Он всегда получает, что хочет. Так что единственный для меня выход — это заполучить вас обоих и, желательно, не по слишком дорогой цене. Подумай об этом, Антон. Если ты сможешь перенять у Завулона его манеру добиваться своего, то сможешь стать ключевой фигурой в нынешней многополюсной системе координат. Коггнур, Инквизиция, Завулон — это один расклад. Коггнур, Инквизиция, Завулон и Городецкий — совсем другой. Как думаешь, при каком раскладе рабам будет легче? При каком будет шанс все вернуть? Тебе решать и выбирать. И еще раз повторю, я хорошо знаю Завулона, и уверен, что он готов к тебе прислушиваться. Антон молчал. Он чувствовал, что отвечать сейчас не стоит. От него требовали выслушать и подумать. Что он и делал. — Ну и собственно вопрос, из-за которого я хотел переговорить с тобой без Завулона. Родилась идея создать условия для относительного комфорта рабов. Как думаешь, если им предоставить пару часов в неделю относительной свободы, ограничить влияние их хозяев, рабы смогут быстрее адаптироваться? Скажем, организовать что-то вроде курсов этики рабов? Несложные лекции, несколько поучительных фильмов, дружные посиделки за чаем без надзора хозяев и их охраны? Несколько месяцев в год? Или чаще? — Зачем? — Смириться из страха — это не выход. Если рабы поймут, что есть условия для выживания, он станут более сговорчивыми. — То есть Инквизиторы хотят сделать из них информаторов и шпионов? — Нет, скорее союзников. Если у хозяев и рабов будет одна цель, если хозяева научатся распоряжаться своими рабами по уму, то многое изменится. В любом случае, такие курсы будут отдушиной и возможностью переключиться. А для хозяев это станет лишним стимулом держать свои желания и прихоти в рамках. — Хотите создать своеобразный профсоюз рабов? — усмехнулся Антон. — Да. Что-то в этом роде. Разве идея плоха? — Не знаю. Все зависит от реализации. — Я предлагаю тебе курировать этот вопрос. — С чего бы? — Ну… будем считать, что ты мне просто симпатичен и хочется сделать тебе приятное. И ты — надежда рабов, не забывай. — Очень смешно. — Смешно ли — будет зависеть только от тебя. Подумай. И потом позвони мне.