До и после

В эти дни также выяснилось, что Гарик, будучи рабом второго сорта, был серьезно ограничен в передвижениях по дому. Мало того, что как и Антон не имел доступа к окнам и входной двери, так еще и на верхние этажи подниматься не мог. Он зло скрипнул зубами, когда удивленный Антон проговорился, что второй этаж посещать ему позволено, так же как и третий, и все чердачные комнаты и закоулки. Зато в свою очередь Гарик мог пройти во все технические помещения первого этажа и дополнительные пристройки, доступ ему был открыт в помещения для прислуги, в комнату отдыха охраны и даже на минусовой этаж с пыточными камерами. Только хранилища артефактов были заблокированы, так же как и Городецкому. Но главной печалью Гарика была невозможность выходить в небольшой сад с задней стороны дома, куда Антон каждый вечер выгуливал Цербера по приказу хозяина. Цербер сад не любил, но старательно делал вид, что исправно выполняет охранные функции, ведь на раба могли напасть из-за любого куста. Кусты, к слову сказать, были невысокие и постоянно цветущие, клумбы с редкими цветами — ухоженными и красивыми. Садовник — молоденький вампир, — знал свое дело и честно отрабатывал зарплату. Иногда вечером Антон с ним перебрасывался парой слов, общаться с вампирчиком было приятно, он чем-то напоминал Костю, и оттого где-то в груди саднило досадой да так и не унявшейся виной. А вот Цербер, к немалой зависти рабов, ни в каких передвижениях по дому ограничен не был. Они с Гариком даже поэкспериментировали, заставляя Цербера лезть всюду, куда только можно. Вернее, они пытались заставить, но пес велся на просьбы и понукания только в обмен на вкусный кусок. Так как в припасах рабы были опять же ограничены, эксперимент остался незавершенным. Но завидовать псу приходилось все равно, хотя бы потому, что во входную дверь и обратно Цербер шастал по пятьдесят раз за день и ему за это ничего не было — охранники опасались преграждать ему дорогу. — К собакам здесь относятся лучше чем к рабам! — возмутился Гарик так потрясенно, будто раньше действительно верил в обратное. *** В целом жизнь рабов вроде налаживалась: охранники особо ни в чем не препятствовали, работы у Гарика было не слишком много, а Антон так вообще в последний день от безделья чуть не спятил. И потому Ингрид с ее портьерами больше забавляла, чем напрягала. Еще Цербер то и дело норовил утащить и обслюнявить смартфон, ревниво улавливая то ли запах, то ли магический фон Завулона. Пес обожал своего хозяина и был ему безмерно предан. Но при всей своей ленивой грации Цербер оставался опасной тварью, и даже Ден с ним осторожничал, предпочитая не злить. Смартфон действительно оказался зачарован только на Городецкого и другие пользоваться гаджетом не могли. Антон как-то попытался протянуть Гарику наушники, не выпуская из рук смартфона, решив что такого формального следования приказу будет достаточно, но увы, не сработало, Гарик так и не смог коснуться проводков. Все, что оставалось, так это включать музыку на полную громкость. Но тогда батареи хватало ненадолго. И тут была главная печаль Антона: выяснилось, что в его комнате на чердаке не было розеток. Вообще. Ни одной. На всем чердаке, ни в одном закутке не было розеток! Провода шли общей изолированной шиной. Антон, будучи бывшим системщиком, мог бы, конечно, рискнуть и самовольно врезаться в жилу, но еще была слишком памятна история с пледом, и потому Антон предпочитал не рисковать. Ставить смартфон на зарядку в холле или же в комнатах общего доступа Антон опасался, подозревая, что светловолосая обязательно устроит какую-нибудь гадость. Все-таки, ничего не имея, живется проще, а вот когда на голову сваливаются странные подарки — проблемы подбираются со всех сторон. Из альтернатив были только каморка Гарика и личная комната Дена. Но последний, выслушав просьбу Городецкого, предпочел в это дело не лезть и посоветовал обратиться с таким вопросом к Завулону. Раздосадованный Антон следовать совету не спешил, ему не хотелось привлекать к себе лишнее внимание. А еще Антон убедился, что у Цербера действительно отменный нюх на магию Завулона. Он легко распознавал недавнее вмешательство и по утрам норовил тайком утащить смартфон. Именно реакция собаки подсказала Антону, что возвращающийся поздними вечерами Завулон кроме прочего еще умудряется незаметно перенастроить плеер. Первое вмешательство Антон заметил на следующий же день после покупки. Вечером, отсортировав в папку избранного шесть песен, он утром запустил всю подборку на случайный выбор и, пока разгуливал по дому, удивленно прослушал «Арию» с ее «Смутным временем». Антон точно помнил, что подобное в избранное не отправлял. Но песня с упрямой настойчивостью лезла в воспроизведение, и Антон был вынужден ее перематывать. Потом все-таки залез и проверил папку пофайлово. Оказалось, что песня заняла место намеренно удаленного Завулоном «Осколка льда». Завулон как-то умудрился залезть без ведома Антона в настройки и поменять подборку избранного. Проделал он это, кстати, не на расстоянии, а лично пролистывая вкладки и перетаскивая файлы из папки в папку, о чем свидетельствовала реакция собаки. Так же ярко и настойчиво пес реагировал только на ошейник Антона после касаний Завулона или же после его магического активирования. Ради интереса в тот день Антон проставлял на случайный выбор избранное несколько раз, и «Смутное время» выскакивало с невыносимым постоянством. Антон так и провел весь день под аккомпанемент фраз, которые к вечеру уже набили жуткую оскомину: Мы еще живы, кто-то спасется, кто-то нет, Диким порывом в крепости нашей гасят свет. Сорванный флаг — знак к сдаче врагам, Но нас не возьмешь. Врешь! Мы живы пока… Смутное время, призрак Свободы на коне. Кровь по колено, словно в каком-то диком сне. … Но пока не пробил час… … пока не пробил час… Из чистого упрямства и заодно чтобы проверить, серьезно ли настроен Завулон со своим контролем отбора музыки, Антон вечером опять перекинул «Осколок льда» в папку избранного. К утру там остались все отобранные ранее песни, за исключением, разумеется, «Осколка льда». А «Смутное время» сменила «Зеркало времени» группы «Черный кузнец». Антону она раньше не попадалась. Он приготовился еще один день провести под ритм: Гаснут небеса, землю укрывает снег, На моих часах стрелки ускоряют бег — который век. Там лабиринт отражений… … лабиринт отражений… Когда к третьему прослушиванию Антон заметил, что его внимание непроизвольно цепляется за строчку: «На моих часах стрелки ускоряют бег», все сразу изменилось. Стоило только об этом задуматься, и песня перестала выпадать в случайном выборе, она вообще перестала надоедливо лезть в уши. Антон от удивления чуть мимо стула не сел. Вернее, мимо удобного кресла, в которое воровато забирался каждый раз, когда Завулона не было дома и охранники не могли застать за таким занятием. Это было любимое кресло Завулона, и не удивительно — кожаное, просторное, удобное до умопомрачения. Что же получается? Вся песня тут ради пары слов? Что за стрелки и бег времени? С чего вдруг странные игры с плеером? Завулон от скуки развлекается? Или демонстрирует свой тотальный контроль? Или… действительно остается мало времени? Но на что? К чему эти намеки? И чем ему не угодил «Осколок льда»? Песня как песня, тоже «Ария», кстати. Завулон теперь все время будет контролировать, что слушает его раб? С таким успехом мог бы вообще ничего не дарить. На кой сдался плеер, если нет возможности выбирать и наслаждаться в свое удовольствие? Замерзать нельзя, терять интерес к жизни — нельзя, ничего не чувствовать — запрещается тоже. Тоже мне хозяйские причуды. Антон как-нибудь сам разберется со своим состоянием и тем, что хочет чувствовать, кого вспоминать, и кому желать выжить в этом жестоком мире. «Но нас не возьмешь. Врешь! Мы живы пока…», — тихо пропел Городецкий, надоевшую вчера песню и хмыкнул. Завулон словно его зомбирует. В хорошем таком смысле. Ладно, что ж, в эти игры можно играть в двустороннем порядке. Это даже интересно. Не хочет Завулон осколков и разбитых душ, пусть будет «Всадник из льда». Посмотрим, куда завтра отправится песня с ее идеей выхолощенных чувств: Окончен мой путь, я устал — пора отдохнуть среди скал, Покрытые льдом, словно сердце мое… Нет боли и слез, все чувства убил волшебный мороз… Антону почему-то сразу представилось, как на этих словах Завулон брезгливо подожмет губы, ведь излишняя сентиментальность его коробит. Но все равно ведь ничего более подходящего быстро не отыскалось. *** Ближе к вечеру Антон опять столкнулся со светловолосой. Причем не там, где ему хотелось бы. Он стоял в одних джинсах, босиком в ванной второго этажа, находящейся в левой части коридора, недалеко от личных апартаментов Завулона, и брился. Первый месяц Антону не приходилось беспокоиться о бритье, целитель, пичкающий его тогда лечебной магией, применил очень удобное заклинание для поддержания внешнего вида. В том числе не приходилось мучиться каждый день с щетиной. Но с момента полного выздоровления чары развеялись, и впервые за последние годы Антон был вынужден бриться без помощи магии. Это было бы нетрудно, если бы рабам давался свободный доступ в душевую в любой удобный момент. Но это было не так, потому каждый раз приходилось исхитряться и искать для этого возможность. Ведьма, не ожидающая застать Антона на втором этаже, возмущенно взвизгнула и велела выметаться. Она разразилась тирадой про обнаглевших рабов, после которых теперь придется дезинфицировать все помещение. Явившаяся на шум Катрин, глазом не моргнув, с серьезным видом заявила, что раб действительно подцепил в последний поход в город опасную вирусную инфекцию, и потому теперь поможет разве что абсолютный огонь, но тогда все имение запылает. Ингрид, потеряв дар речи, быстро ретировалась, возмущенно хлопнув дверью и позабыв шелковый кружевной халатик. Антон мысленно ругнулся, все-таки до такой степени злить светловолосую в его планы не входило. Наверняка теперь нажалуется Завулону. Расхлебывать в любом случае будет раб, виноват или нет, ведь Завулон уже давал понять, что если поступят жалобы — это будет означать неумение раба быть незаметным. Ругнувшись еще раз и порезавшись по неосторожности, Антон окончательно расстроился. Катрин игриво облизнулась на вид проступившей на его скуле крови и тоже пошла вниз, сославшись на дела. Антон, отшвырнув станок, рухнул на узкий диванчик в углу. День сегодня определенно не складывался. Будь его воля, он бы предпочел пользоваться общей душевой на первом этаже, той, что предназначена для прислуги. Но после недавнего инцидента с охраной, в котором Антона ошпарили кипятком, Завулон приказал пользоваться этой ванной. Приказ был прямым и обязательным к исполнению. Антон старался появляться здесь только очень ранним утром или же ночью, но каждый раз чувствовал себя неуверенно: невольно вспоминалась та сцена, когда Завулон заставил его сидеть с ним в мыльной пене и когда продемонстрировал, как легко может применить к рабу подвластное заклинание, лишающее воли и выбора. Это воспоминание было одним из самых неприятных. И при том — больше прочего будоражащим кровь. Опасная близость спальни Завулона чуть дальше по коридору окончательно портила настроение. Антон уже не был уверен, знает ли сам чего хочет. За два месяца Завулон умудрился стать неотъемлемой частью его жизни. Самой важной и опасной. Но при этом безумно привлекательной частью. Каждый день проходил на адреналине, и каждый приносил свои сюрпризы. Все чаще Антон сожалел, что его презираемый рабский статус не позволял общаться с Завулоном на равных. Порой хотелось чего-то… невозможного. Например, схватить его за отвороты пиджака и хорошенько встряхнуть, напомнить, что Антон вполне может за себя постоять и дать сдачи. Или попытаться докричаться до этого великого Иного, напомнить, что каждый день умирают Светлые, и надо что-то делать. Но куда чаще хотелось просто… произвести впечатление. Нормальное такое впечатление, способное раз и навсегда изменить мнение о нем. Завулон почему-то считал его безмозглым юнцом, ни на что не способным. И не уставал демонстрировать, что еле терпит его выходки. Интересно, что-нибудь изменилось бы, если Антону удалось доказать, что… ну вот например, что он заслуживает куда более пристального внимания? Он ведь неглуп. Когда-то неплохо справлялся со сложными задачками, самостоятельно вел расследования, даже Инквизиторов удавалось обыгрывать, Гесера озадачивать. Ольгу… М-да, Ольгу провести не вышло ни разу, ну да не в этом суть. Главное, что Антон вроде многим нравился. Темные относились к нему со странной симпатией, Антон порою даже не знал куда деваться от провокационных намеков. Ведьмы тоже не раз проявляли к нему липкий интерес. Игнат даже шутил, что у Городецкого дар притягивать к себе Темных, не зависимо от пола, вредности и статуса. Опять же эти двусмысленные намеки Хены и придирки Дункеля. Тогда почему же все так сложно и безнадежно в отношениях с Завулоном? Будто между ними какая-то стена. Словно красная тряпка, выставленная между тореадором и быком. И каждый раз все заканчивается очередным столкновением или же поединком. Антон врал себе, что готов уже смириться с ненавистью между ними, и вроде как хотел, чтобы все стало обыденно, как у других господ с их рабами, где все построено на насилии и страхе. Антон верил, что готов терпеть это, лишь бы настала хоть какая-то стабильность в его жизни и закончились бесконечные игры в «кто кого». Они настолько выматывали и опустошали Антона, что даже ядреный и острый, как перец чилли, адреналин уже не был в радость. Завулон каждое утро нарезал круги вокруг Антона подобно голодному оборотню, каждый раз изощряясь в тактике выслеживания, преследования и нападения. Городецкий отбивался как мог, ломал зубы, но когда, обессиленный и окончательно вымотанный, покорно подставлял горло под клыки, итогового броска так и не происходило. Завулон отступал и давал время перегруппироваться и зализать раны. А на следующий день все начиналось заново. Городецкий так больше не мог. У каждой жертвы свой лимит стойкости. А его уже на пределе. Антон осознавал, что обманывает самого себя. Хозяин деспот-самодур его не устроил бы в любом случае. Это привело бы к тому, что он намеренно вынудил бы забить себя до смерти. Может, это было бы к лучшему. Тогда все давно бы закончилось. А вот теперь… теперь хотелось невозможного: быть на равных, сменить роль на кого-то более значимого, того, в ком действительно заинтересованы. Интересно, тогда, в ванне и пене, когда Завулон исцелял его, можно было бы обойтись без подвластного? Без язвительности и брезгливо искривленных губ? Смешно, но Антону все больше хотелось повторения той ситуации. Он всегда считал себя натуралом, и слабо представлял, в чем может быть удовольствие для мужчины от секса в роли снизу. Ему казалось, что кроме унижения и неудобства такие партнеры ничего не испытывают. Проверять такое раньше не было желания и потребности. Светке такой секс не слишком нравился и любые фантазии на эту тему ею не одобрялись. Теперь же Антон вдруг оказался в таком странном положении, когда против воли ощущал заинтересованность во внимании со стороны Завулона. Порой казалось, что даже готов был позволить ему почти все. Но Завулону явно не хотелось марать руки о раба. Антон проклинал тот день, когда Завулон вынудил его признаться, что хозяйские прикосновения воспринимаются неоднозначно. Ведь после этого Завулон приучил его к обратному: как-то умудрился подсадить на зависимость от его поглаживаний, от грубых, но при том удивительно чутких собственнических движений. В отличие от других хозяев он умел вторгаться в личное пространство ненавязчиво, и создавалось впечатление, будто так и должно быть, что так удовлетворяется потребность обоих: хозяина и раба, причем, по взаимному согласию. Он будто искусный часовщик умело запускал механизм, а потом все работало уже само, даже помимо воли раба. И это стало очевидным только теперь, в последние дни, когда общение с Завулоном свелось к минимуму. Когда они виделись только по вечерам, а утром обнаруживалась новая песня в избранном. Антон ненавидел светловолосую ведьму за то, что ей доставалось больше внимания, за ее умение не задумываться, за отсутствие страха и за наглость, позволяющую ломиться к цели вопреки всему. Вампирша все-таки была права, Антон ревновал: слепо, яростно и безотчетно. Докатился Городецкий, предел твоих мечтаний — это наглый, высокомерный, своенравный и не в меру сволочной Темный, да еще и любящий над тобой поиздеваться. Приплыли. Впору отправляться в психушку. Стоп. А вот тебе и симптомы зависимости пустышки от хозяина-мага — прямо полный комплект, сиди да любуйся. То, из-за чего совсем недавно Антон испытывал жалость к Гарику, теперь демонстрировал сам же. С той лишь разницей, что пока хватало сил не показывать открыто свою слабость. Интересно, надолго ли еще его хватит? Чертова магия. Чертова харизма самоуверенного и привыкшего всегда получать то, что хочется, Завулона! У пустышки просто не хватит сил противостоять такому напору. Завулон слишком необычен и притягателен, чтобы устоять. Если бы Антон сам обладал магией, если бы только… Интересно, что такого Завулон делает со своими многочисленными любовниками, раз они потом не в силах от него отлипнуть и добровольно уступить дорогу другим? Только ли синдром жертвы и привычка быть в зависимости тому виной? Можно ли вообще ожидать от Завулона хоть какой-то маломальской искренности? Так и не найдя ни одного ответа, Антон поднялся и отправился в свою комнату. На душе скребли кошки. Да не просто кошки, а какие-то особо жестокие монстры, режущие на куски и выворачивающие наизнанку. Возможно ли добровольно шагнуть в мышеловку, аккуратно объесть вкусный сыр, а затем безнаказанно выбраться наружу? Получить что хочется, но при этом не сойти с ума и не впасть в полную зависимость от Завулона? В любом случае, думать об этом было бессмысленно. Как недавно дал понять Завулон, чтобы Городецкий хоть как-то заинтересовал его в плане чувственных удовольствий, придется это заслужить, да не простым способом, а весьма необычным. Антон подозревал, что его выдумки на это не хватит. А гордость не позволит признаться вслух. Оставалось только надеяться, что выдержка не подведет, и спустя какое-то время все само устаканится. Так или иначе. А еще не помешало бы себе напомнить, что раб — есть раб, всеми презираемый и не берущийся в расчет ни при каком раскладе. Ведь совсем недавно тебя, Городецкий, уже проучили, позволив просмотреть Инквизиторские папки. Ткнули мордой в очевидное? Было больно? Так вот: дальше будет еще хуже. Приготовься и постарайся по возможности не спятить. Если есть надежда все вернуть назад, будет глупо сорваться в двух шагах от такой возможности только потому что захотелось поверить в невозможное — в умение Завулона привязываться.