До и после

В этот вечер Завулон вернулся раньше обычного. Ден был не в духе, но по виду Завулона трудно было догадаться, добился он от Инквизиторов чего хотел или нет. Ингрид была тиха и предупредительна. Антон предпочитал помалкивать и лишний раз не попадаться на глаза Завулону. Но тот все равно остановил его в коридоре, притянул за ошейник, проверяя исцелилась ли шея без следов и шрамов. — Что это? — спросил он, указав на порез на скуле. Для Антона было мучительно осознавать, что такое пустяковое повреждение на коже он теперь не способен исцелить авиценой сам. — Порезался когда брился. — Так же как и обжегся, всего лишь выглянув из окна? — Да. — Городецкий, чтобы получить такие повреждения, на исцеление которых у меня ушло силы как на пятиуровневое воздействие, тебе надо было бы выпасть из окна. С пятнадцатого этажа. Дважды. Антон упрямо поджал губы, надеясь, что Завулон слишком устал, чтобы докапываться до истины. Городецкий старался не обращать внимания на чуть заметное и приятное поглаживание пальцев. Он прикрыл глаза чтобы абстрагироваться от навязчивых ощущений, вызывающих будоражащие мурашки по спине, но стало только хуже — без насмешливого взгляда поглаживания казались не издевкой, а чем-то более приватным, предназначенным только для него и больше ни для кого на свете. Антон поспешно распахнул глаза, испугавшись, что не сможет с собой справиться. И успел заметить промелькнувшее беспокойство в удивленном взгляде Завулона. — Ну? Так что произошло? — Мы чуть поспорили с Ингрид. Пустяки. Ей просто хочется всем доказать, что она имеет вес в этом доме. — Она его не имеет, — Завулон нахмурился. — Пустяки, говорю же. Сейчас объявят, что ужин накрыли, — Антон кивнул на спешащую к ним домработницу. Завулон недовольно развернулся, и молоденькая ведьмочка-прислужница застыла на месте, почтительно склонилась и отправилась назад, видимо, получив какой-то мысленный приказ. — Так, — сказал Завулон, толкнув Антона к стене и насильно вламываясь в мысли, чтобы просмотреть что же между ними произошло на самом деле. Его вторжение было раздраженным и довольно болезненным. Антон уже устал огорчаться, что нет сил этому противостоять. — Размазня, — сказал он через несколько минут, — с третьесортной ведьмой не справился. Антон вскинулся, оскорбленный его пренебрежительным тоном. — Я не собирался с ней связываться. Она дура и вообще… — Она тебя по стенке размазала, — насмешливо сказал Завулон. — Тоже мне боевой маг. Антон не понимал его логики. Разве он не должен сейчас внушать, что его любовница имеет право делать все что захочет, и неприкосновенна в принципе? Что раб не должен поднимать головы от земли и вообще хоть как-то проявлять неудовольствие от перенесенного оскорбления? — В следующий раз, когда тебе что-то будут приказывать без моего ведома, можешь скормить виновного Церберу. Я разрешаю. — Обойдусь как-нибудь без разрешения. Завулон недовольно встряхнул Антона за плечо. — А вот без моего разрешения — не советую рисковать. — Знаешь что? Разбирайся сам со свой шлюшкой, — сорвался Антон, доведенный до предела. — Мне что приказывают, то я и делаю, как могу, так и избегаю конфликтов. Каждый гребаный день я пытаюсь все спускать на тормозах. И это не моя забота указывать всем в этом доме на что они имеют право, а на что нет. Ты хотел, чтобы раб подчинялся. Я подчиняюсь. Что тебе еще от меня надо? Глаза Завулона опасно сверкнули. — Раз ты такой прыткий и готовый подчиняться, исцелять тебя не следовало. — Не следовало! — зло согласился Антон. — Прекрасно, — Завулон дернул его вниз за плечо, вынуждая опуститься на колени и задрать лицо кверху. — Тогда вот это, — он провел по порезу, — не должно исцеляться долго. Очень долго, — и тут же продрал сумеречными когтями порез на скуле сильнее и глубже. Антон невольно вскрикнул от боли. — Надо, кстати, проверить, не наврал ли ты и про него, — Завулон опять вломился Антону в память, специально причиняя больше боли. Увиденное его не обрадовало. — Опять вампирша крутится подле тебя. По щеке Антона текла кровь, всю скулу саднило так, будто там присыпали перцем. Цербер примчался на запах, заметил Завулона и медленно отступил назад, скрываясь за дверью. Завулон издал языком странный звук, похожий на щелчок кнута, и пес, подчиняясь команде, скрылся окончательно. Минутная заминка из-за пса немного отрезвила обоих. Антон уже сожалел, что так раскричался. Ему было плевать, что вновь будет наказан, вряд ли теперь его выходка останется не оцененной, но куда обиднее было осознавать, что выдержка его окончательно подвела. — Покажи, — велел Завулон, поворачивая голову Антона к свету, идущему из небольшого окна, чтобы оценить нанесенные повреждения. Городецкий не сопротивлялся. — Подойдет. — Для чего? — Завтра поедешь со мной в город. И будет лучше, если твой вид станет вызывать жалость у окружающих. — Может мне заодно и хромать? Отплевываться кровью, биться в конвульсиях? — Антона опять несло. Жесткий тон Завулона, равнодушное рассуждение о его ранах не пришлись Антону по вкусу. — Могу организовать. Городецкий вздрогнул, поздно осознав, что окончательно перегнул палку. Теперь ему несдобровать. — Пошли, — холодно велел Завулон и двинулся к лестнице на второй этаж. Встретив по дороге Дена раздраженно рявкнул: — Где Ингрид? Вели ей придти в ванную на втором. Ведьму долго ждать не пришлось. — Чтобы, — медленно и жестко заговорил Завулон, — я больше никогда не слышал о ваших стычках, — он одарил каждого из них своим сумеречным взглядом. Яркая радужка вокруг вертикального зрачка пылала гневом. — Раб мой, больше никто не смеет к нему приближаться. Дом мой, больше никто не смеет в нем распоряжаться. Антон уже приготовился услышать: «Ведьма моя, больше никто не смеет ей перечить», но, как ни странно, прозвучало другое: — Если ошейник сработает снова — перегрызу глотки обоим. И мне плевать, что послужит для этого причиной. Все понятно? Ведьма с каждым словом бледнела все больше и тайком косилась на запекшуюся кровь на скуле Городецкого. — Все понятно? — еще раз повторил Завулон, одновременно сжимая ошейник Антона и как-то магически воздействуя на ведьму. Ее горло словно сдавила невидимая рука, раздался сдавленный хрип. Антон тоже чуть не закашлялся, так туго перехватил его шею вибрирующий ошейник. — Да, — выдохнули оба почти одновременно. — Можешь идти, — холодно велел Завулон ведьме. Но не успела она покинуть ванную комнату, как Завулон каким-то странным заклинанием полоснул Антона под правым коленом, разрезая мышцы вдоль, чуть ли не до кости. Городецкий вскрикнул и упал на пол. — Ты хотел хромать? Хромай. На шум прибежал Ден. Штанина джинсов быстро намокала от крови, боль была едва терпимой. — Целителя? — предложил без особого энтузиазма Ден. — Нет, пусть само затягивается. Проследи только, чтобы кровь вовремя остановилась. Не обернувшись, Завулон вышел. Обида, клокотавшая в груди Городецкого, была куда противнее боли в ноге. Он сидел на холодном полу и потеряно смотрел, как расползается кровавое пятно по плитке. Ден приблизился, осторожно разрезал штанину заклинанием, проследил, чтобы кровь побыстрее запеклась, потом освободил края раны от загрязнений, применив противовоспалительное. Что, кстати, противоречило распоряжению Завулона. Но Антону не хотелось беспокоиться по этому поводу, ему сейчас все было без разницы. Сам виноват, напросился и получил. Но до чего же обидно. Сволочная ведьма отделалась легко, лишь простым испугом. А раб, как всегда, виноват во всем и сразу. Хотелось взвыть и разнести в этой ванной все в дребезги. И плевать на последствия. Прикосновение Дена немного отрезвило. Он помог Антону подняться и велел идти к себе. Городецкий слабо кивнул и медленно поковылял к выходу. Когда он обернулся, заметил, что Ден как-то неуловимо изменился: словно прибавил в росте, плечи стали шире, сутулость исчезла. Он неодобрительно посмотрел на пятна крови на полу. Покачал головой, потом применил сеточное заклинание. Антон обомлел: это заклинание он видел лишь однажды, в Самарканде. Его применяли исключительно восточные маги. У них считалось плохим знаком, если пролитая кровь не впитывается в землю. Для этого и изобрели специальное заклинание сеточной очистки поверхности от крови. Ден, который якобы уже много веков обитал исключительно в Европе, вряд ли бы так трепетно относился к восточным поверьям. — Иди, — велел Ден, обернувшись. Глаза были не теми, к которым привык Антон, не карими, а ярко-голубыми. Но морок длился лишь пару мгновений. Стоило Антону моргнуть, и перед ним опять стоял все тот же привычный Ден. — Иди, — повторил он. Антон подчинился, но перед тем как свернуть к лестнице, опять глянул за спину: Ден, тщательно моющий руки, привычно ссутулился и будто пытался придти в себя. — Мерлин, — прошептал Антон, с трудом переставляя поврежденную ногу на ступенях, — что здесь вообще творится?