До и после

Городецкий уже несколько часов злился и не спал. Завулон это чувствовал благодаря ошейнику и начинал злиться сам. Наивный глупец. Любой Темный на месте Городецкого давно бы уже попытался избавиться от конкурентки, и если бы вышло — успокоился, а нет — так смирился бы. А Светлый играет в благородство и считает, что не в праве вмешиваться в выбор Завулона. Ингрид же, наоборот, быстро сориентировалась. Сначала попробовала выпросить у Завулона, чтобы раба продали кому-то другому, даже подсуетилась и нашла покупателя. Затем попыталась навести редкую порчу на Городецкого, очень мудреную, и если бы Завулон пару десятилетий так тесно не общался бы с Анной Тихоновной, то проморгал бы воздействие, а так всего лишь перенаправил порчу на родственницу Ингрид, ее любимую тетушку. Вот идиотка удивится через пару недель неожиданному результату своей деятельности. Но сегодня Ингрид совершила роковую ошибку, переступила черту. Она отправила донос спецотделу, что якобы рабы Завулона слишком вольготно живут, оказывают пагубное влияние на своего хозяина, а высший Светлый вроде даже колдует тайком. О доносе Завулона предупредил его человек из отдела еще после обеда, но то, что его направила эта сучка, удалось выяснить только ближе к ночи, потому как пришлось незаметно поковыряться в мозгах охранников и прислуги, прежде чем Завулон догадался проверить и ее. И теперь из-за этой дурости придется завтра ехать на секретное совещание, еще и Городецкого прихватить с собой, чтобы спецотдел лично убедился, что колдовать тот не может. От Ингрид надо избавляться. Неадекватность не лечится и не перевоспитывается. А жалко. Во всем остальном малышка хороша, умеет доставить удовольствие. Но дура. Хотя с умными да амбициозными справиться еще сложнее. Может ее продать? В качестве рабыни куда-нибудь в тьму-таракань? Она же хотела такой участи Городецкому? Преподнести ей это как важное задание: проверить на собственной шкуре достаточно ли провинциален городок Аксукент, не скрывают ли там припрятанных и прикормленных беглых пустышек, не слишком ли добр и снисходителен к рабам господин Аманали, работавший некогда надсмотрщиком в Инквизиторской тюрьме. Пообещать ей, что отсылает на пару месяцев, а «забыть» там ее на годы? Заманчиво, но слишком хлопотно. А Городецкий идиот каких поискать. Этот его перфекционизм чуть не стоил ему сегодня жизни. Завулон чудом сдержался и не отгрыз ему башку. Все-таки только Городецкий умудряется до такой степени его злить, что начисто отказывают логика и выдержка. Гордый наглец! Встрепанный, своевольный упрямец, начисто лишенный чувства самосохранения. Но как же при этом он хорош! Когда срывается и яростно сверкает глазами — смотреть да любоваться. Некоторых гнев уродует, а этот, наоборот, становится безумно привлекательным: глаза на пол-лица, губы искусаны от досады, и вообще весь такой, не смей, мол, гладить против шерсти. Оказывается, он горячая штучка, Завулон даже и не догадывался. Городецкий с самого начала был ему интересен своей неординарностью, но вот теперь… Теперь оказалось, что это орешек, который очень непросто разгрызть. А все, что с секретным замком, как известно, становится безумно привлекательным. Городецкий все еще не спал. Эфемерная боль от его ран неприятно фонила в сознании Завулона. Он поднялся с постели, задействовал чуть силы, чтобы усыпить раба через ошейник, а потом заклинанием нейтрализовать боль. И неторопливо поднялся в его каморку. Антон спал, уткнув голову в угол подушки и все еще судорожно сжимая смартфон. Понравился подарок все-таки. Ну-ну. Нога чуть кровавила и пачкала простыню. Завулон брезгливо скривился: кровь Городецкому не шла, а воспаленного вида синюшность на его щиколотке смотрелась просто отвратительно. Длинные ноги, узкие бедра, бледная кожа — все было бы замечательно, если бы не кровь и набухшая рана. Завулон внимательно осмотрел порез, убедился, что сухожилия и нервы не задеты, и, значит, через пару дней будет несложно исцелить ногу. А пока пусть помучается, это полезно. То, что Городецкий на пределе, было ясно еще вчера, и Завулон готовился к его срыву. Но неумение держать язык за зубами в опасные моменты — это не просто блажь, это непозволительная дурость, и Антон должен усвоить урок, понять, что каждое его слово может иметь последствия. Пусть радуется, что не получил перелом колена, Завулона тогда так и подмывало раздробить кости и повыдергивать все жилы разом. Но тратить время на напрасные сожаления сейчас не имело смысла, Завулон поднялся на чердак не затем, чтобы просто стоять и смотреть на спящего раба. Есть дела поважнее. Сначала Завулон коснулся ошейника, вливая немного адаптированной силы в Городецкого, и тот сразу часто задышал, словно задыхающийся доходяга, наконец дорвавшийся до кислородной маски. Силы должно ему хватить на пару дней, хоть будет более-менее вменяемым. Затем Завулон присел на кровать, устроился поудобнее и решил осуществить одну свою задумку. Он опасался, что дело не выгорит, пустышки все-таки сейчас нейтральны к Сумраку. Но рискнуть все же стоило, ведь неизвестно как завтра обернется этот чертов допрос, Городецкого могут изолировать или еще что похуже. По идее, его надо бы эмоционально измотать, потому как заторможено соображающий наделает меньше глупостей. Но после сегодняшнего срыва лучше не рисковать, неизвестно что еще хуже. И значит, Завулону остается подстраховываться в другом плане, экспериментируя и пытаясь опередить аналитиков секретного отдела. Завулон вгляделся в развороченную почти до неузнаваемости ауру Городецкого-пустышки, подцепил и потянул тонкую нить связи ученика с наставником. Она была словно полуистлевшей, истончившейся, но все-таки активировалась. Завулону стоило больших магических затрат пробиться в хаосе оборванных Сумраком нитей некогда связанных аур. «Гесер? Ты жив?» *** Гесеру было трудно ориентироваться по времени в изолированной комнате-камере, он потерял счет дням и ночам, не представлял, весна сейчас или уже наступило лето. Каждый новый день казался бесконечно длинным, практически необъятным, чудовищно ненавистным. То, что в первое время он принял за оконце под потолком, оказалось лишь зачарованным в окно вентиляционным отверстием. Железные кандалы уже стерли в кровь запястья и лодыжки, медный ошейник казался чудовищно тяжелым для истощавшей на тюремных харчах шеи. Но хуже всего приходилось от осознания собственного бессилия. Пока он тут прохлаждался, там гибли Иные. Может уже никого и не осталось. Ольга. Ему мучительно не хватало ее. Когда она была рядом, Гесер чувствовал себя более сильным, ответственность за ее судьбу и судьбы других, и тогда словно открывалось второе дыхание, обязательно находились силы действовать. А сейчас вакуум, образовавшийся вокруг него из-за отсутствия информации, из-за потери магических сил, сводил с ума. Гесер спасался только тем, что строил бесконечные предположения о линиях поведения в этом новом мире тех, кого знал, А еще в редкие визиты Шиндже он пытался вычислить по малозначимым деталям внешности ненавистного гостя, что же изменилось в реальности за это время и как сегодня ветвятся вероятностные потоки. Шиндже хотя и был подобно ему пленником, но явно знал куда больше и ориентировался в ситуации лучше. Но всегда молчал. Ни один вопрос, даже самый каверзный, еще не заставил его проговориться. Гесер терял терпение, терял волю к жизни. И даже восточные практики уединенного самопогружения уже не спасали. «Гесер, — вдруг раздалось в голове. Всем известно, что эмоционального и звукового фона при передаче мыслей нет, но обращающийся всегда узнаваем. Это был Завулон. — Ты жив?» «Ты опечален этим фактом?» — после недолгих раздумий решил все-таки отозваться Гесер. Из всех Темных только Завулон, пожалуй, не вызывал сейчас полного отторжения. Если он объявился, значит, будет торговаться. А торг подразумевает возможность что-нибудь изменить. И не факт, что в худшую сторону. «Еще как. Мне пока не удастся поплясать на твоих обглоданных и осыпающихся трухой костях». «Не скажу, что меня расстраивает сей факт. Что ж ты в гости не заходишь? Инквизиторы не пускают?» «Ты в спецотделе?» Простой вопрос и Гесер получил первую зацепку. Раньше никаких спецотделов в помине не было. И Завулон не стал отрицать про Инквизиторов, значит, те еще у руля. «Понятия не имею. Приди да проверь». «Не могу. Ты вроде как пропал без вести. Выбраться хочешь?» «Если тебе именно это нужно — то нет, благодарю. У меня выработалась привычка поступать так, чтобы твои желания не осуществлялись». «Значит, наши привычки совпадают. Если ты выберешься, мне придется посадить тебя на цепь. А я этого не хочу. Слишком хлопотно. И если следовать твоей логике, то тогда ты будешь вынужден добровольно заковать себя в кандалы чтобы осуществить мои нежалания». «Что тебе нужно, Завулон?» «Твоя сговорчивость и твои воспоминания». «То есть, моя помощь?» «Нет, скорее твое невмешательство. И информация». «Всем нужна от меня информация». «Вопрос, жить хочешь или нет, видимо, ты просто проигнорируешь?» «Так я живу. И как ты со мной связался? Разве многочисленные сферы ограничения не блокируют ментальный таран?» «Тогда ты не проигнорируешь вопрос, хочешь ли, чтобы жил Городецкий? Через его нить привязки ученика-наставника мы и общаемся». «Что с ним?» «Информация за информацию». «Ты не изменился. Что ты хочешь?» «Можешь показать где находишься?» «Как?» «Открой глаза». «Они открыты». «Значит, связь менее стабильна, чем я рассчитывал. Теперь у меня к тебе просьба, мой старый враг: стань сговорчивее, да побыстрее, слишком много сил уходит на поддержание диалога, а я ограничен в ресурсах». «Скажи сначала что с Городецким». «И ты сообщишь мне координаты места, где прохлаждаешься». «Координат не знаю. Но ты уверен, что достаточно соскучился по мне, чтобы выяснять это? Антон не должен был позволить тебе использовать эту нить связи. Что ты с ним сделал? Пытал?» «Понадкусывал со всех сторон. Ты это хочешь услышать?» «Значит, точка привязки к месту моего нахождения тебе не нужна». «Ты можешь ее дать?» «Нет. Но я могу помешать тебе ее определить». «Информация за информацию?» «Да». «Городецкий не может мне препятствовать воспользоваться нитью вашей связи, он пустышка. Как и ты. Как и все Светлые». «Он арестован?» «Он под присмотром. И в куда лучшем положении, чем ты. Теперь твоя очередь делиться сведениями». «Подожди». «Картинка проясняется. Что ты сделал? Ну и дерьмовая же дыра. В дальнем углу дверь что ли?» «Да». «Куда ведет?» «Не знаю. Ко мне приходят. И не выпускают». «Покружи на месте, я попробую настроить магические ориентиры. Расстояние должно быть метра четыре на четыре хотя бы». «Не выйдет, здесь меньше места. Но отзеркаленые маячки должны сработать. Ты ведь еще помнишь, как их активировать?» «Очень смешно». «Значит, не помнишь». «А ты?» «Мне такое примитивное заклинание ориентирования ни к чему». «Выходит, тоже забыл. Веселенький расклад». «Я же пустышка, у меня память слабая». «Ой, только мне об этом не говори. Гесер? В чем дело? Связь разрывается». «Я больше не могу блокировать ошейник. Приходи сам…» «Пустышки не могут блокировать ошейник. Ты там бредишь что ли?» «Медь. Старая добрая медь…»