В прятки с реальностью

      — Пиу-пиу!       — Бац-бац! — слышатся в коридоре подозрительные звуки. — Брямс! Попал!       — Бубух! А вот и не попал, мазила! Смотри, как надо. Пиф-паф! У-ух, вот мы его…       Настороженно прислушиваясь и понимая, что эти вопли раздаются именно из моей комнаты, я прибавляю шаг, намереваясь кое-кому надрать уши за очередной побег. Знаю, как мальчишкам не нравится ночевать в общей детской, но это вынужденная мера — оставлять их предоставленными самим себе категорически нельзя, мигом набедокурят. У нас начало инициации, мне приходится по вечерам отрабатывать с неофитами нормативы прохождения полосы препятствий, и уж пару дней можно потерпеть… А эти засранцы опять удрали, растоптав все мои воспитательные потуги!       Может, я никудышная мать, если не могу справиться с собственными сыновьями? Другие-то ведь не особенно волнуются по этому поводу, сдают отпрысков на воспитание фракции и занимаются работой Бесстрашных, но я, ещё давно и твёрдо решив самостоятельно заниматься детьми, кажется, не справляюсь. Мне легче даётся обучение неофитов, чем добиться от своих мальчишек послушания. Для них только лидер авторитет, но Эрик уже три недели как в рейде, и эти чертенята малолетние без отца совсем распоясались. То сбегут и влезут на крышу, то детскую разнесут, то матом ругаются, то драку с другими мальчишками устроят, а потом воспитатели на них жалуются. И ничего не действует, даже ремня не боятся!       Из-за двери снова слышится «блямс», будто что-то увесистое уронили, копошение-возня и следом пытающиеся перекричать друг друга «пиу-пиу»… Осторожно заглядываю внутрь и застываю на пороге, напрочь ошарашенная открывшейся картиной. В комнате царит натуральный разгром! На моей кровати всё перевернуто вверх тормашками, посреди ковра навалена баррикада из игрушек, увенчанная сваленной с тумбы настольной лампой. Твою ж… и когда они только успели так нахулиганить? В одном углу взгромождён из подушек оборонительный дзот, из-за которого выглядывает головенка Виктора, в другом — шалаш из стула и одеяла, откуда торчат босые ноги Алекса. Пиу-пиу, пиф-паф! Ещё и тренировочные пистолеты, стреляющие пластиковыми шариками, где-то стырили, не иначе как в тир влезли, хулиганы! Бедро знакомо обжигает болью, из чего становится понятно, что это действительно не игрушки! Большинство их игр заканчиваются синяками и ушибами, но это уже слишком — таким шариком запросто можно выбить глаз!       — Так, и что это тут происходит?! — осмотрев устроенный кавардак, интересуюсь я грозно, приподняв край намотанного вокруг стула одеяла. — Алекс, вы почему сбежали? Давно в углу не стояли? Ничего, я вам это сегодня же устрою!       — Ну ма-а-ам, не отвлекай, — не обращая должного внимания на мой неласковый тон, нетерпеливо и важно пыхтит изнутри этого жуткого нечто старшенький. — У нас важное спецзадание!       — Да неужели? — восклицаю я нарочито удивленно, стараясь держать себя в руках и не снизойти до каких-нибудь карательных мер. Это не поможет, они лишь надуются как сычи и, заявив, что я злая и не люблю их, начнут вить из меня верёвки, давя на чувство вины. Быть может, мне и их каждый вечер по полосе гонять, для укрепления сна? — И какое же это спецзадание? Если разнести комнату, то вы его выполнили с блеском! А ну вылезай оттуда, немедленно, — пытаюсь я поймать сына за энергично дрыгающую в воздухе пятку, чтобы вытащить из импровизированного шалаша.       — Нет, не угадала, — обиженно возмущается из своего укрытия Вик, размахивая тренировочным пистолетом. — Мы захватываем в плен шпиона! Пиу-пиу!       — Бубух! А-а-а! — немедленно позабыв про меня и причитающуюся ему выволочку, поддерживает его воплями Алекс, зашвырнув в стену бутафорскую, но довольно увесистую гранату, судя по тому, что она оставила там вмятину.       — Бабах! — воодушевлённо орёт Виктор в ответ.       Я устало вздыхаю, мысленно ужасаясь тому, что прежде чем добраться до подушки, мне ещё придётся приводить комнату в порядок, относить в кладовую инвентарь и как-то укладывать разыгравшихся мальчишек. В детскую их обратно не возьмут, уже слишком поздно, да и они, взбудораженные своими игрищами, никому не дадут там спокойно поспать. Я уже забыла, когда сама последний раз нормально высыпалась, завтра снова рано вставать, а этим чертятам всё до лампочки — у них, видите ли, «важное спецзадание». Великолепно просто! Они вообще когда-нибудь устают?       — А шпион где? — спрашиваю, стараясь скрыть в голосе обреченность.       — Да вон же, за кроватью прячется! — поясняют вдруг мальчишки в два голоса. — Сейчас мы до него доберёмся, — азартно добавляет Алекс, на карачках выбираясь из-под стула, чуть не потеряв по дороге пижамные штаны. — Вик, заходи с другой стороны!       Игнорируя мой строгий взгляд, младший следом за братом начинает перебираться через подушечный завал, отчего я чертыхаюсь сквозь зубы, чувствуя, как от отчаяния в носу предательски щиплет и меня сейчас попросту прорвёт. Потому что они и не собираются слушаться, а сил никаких больше не осталось!       — Ага, попался! — шумит уже заползший за кровать Алекс.       — Мы тебя победили! — вторит ему поотставший на баррикаде Виктор. — Сдавайся! — и только неожиданно раздавшийся голос с низкой хрипотцой не позволяет мне поддаться минутному бессилию и позорно разреветься. Огорошенная догадкой о личности внезапно затесавшегося к нам «шпиона», я с недоумением вижу, как из-за кровати вырастает лидер, прикрываясь от Вика болтающим ногами Алексом, держа старшего сына в захвате.       — Бесстрашные не сдаются! — безапелляционно парирует Эрик растерянно уставившемуся на него младшенькому, наставляя на сына тренировочный пистолет и явно ожидая от него существенных действий по освобождению брата.       — Эрик?! Ты когда вернулся? — хмурюсь я на мужа, заросшего щетиной по самые глаза. Даже форму боевую не переодел, только куртку успел скинуть и сразу к мальчишкам, не потрудившись меня хотя бы предупредить. Как же, будут они спать, если папка приехал и забрал их из детской, да ещё стрелялки с ними затеял на ночь глядя, устроив из спальни военный полигон.       — Около часа назад, — невозмутимо отвечает лидер, не позволяя вырваться насупившемуся Алексу из своих рук. — Всё, вы побеждены, у меня заложник! — на полном серьёзе выкрикивает Эрик, словно всё это не игра, а боевая операция.       — Ничего подобного! — упрямо проговаривает Вик, стараясь, чтобы голос не дрожал, но руки всё равно ходят ходуном и выдают его с головой.       — Стреляй, Вик! — вдруг рявкает Алекс, а у меня по спине прокатывает неприятный озноб. — Давай!       Но Вик медлит, и Эрик безапелляционно стреляет из своего тренировочного пистолета прямо ему в ногу. Младший морщится, чуть не плачет, Алекс отчаянно трепыхается, пытаясь освободиться, а Эрик со смешком выдает:       — Нельзя колебаться. Нужно было сразу избавляться от заложника пока был шанс. Нет заложника, нет проблем.       — Но он мой брат! — плаксиво тянет Виктор и сжимает зубы. — Как я могу предать брата?       — Твой брат подставился и попался, теперь он лишь помеха к захвату врага. Нельзя своим эмоциям давать волю, когда у тебя приказ! — выговаривает он Виктору так строго, словно разговаривает не с мальчишкой, а с одним из своих бойцов. Прекрасно зная, чем всё это может закончится, я поджимаю губы — для лидера между воспитанием детей и подготовкой неофитов нет особой разницы и игры у них соответствующие, провоцирующие соперничество или излишнюю жесткость. И если умом я понимаю, что по другому в Бесстрашии быть не может, мальчишкам это пойдёт в будущем лишь на пользу, сформировав из них сильных личностей и хорошо обученных бойцов, то материнский инстинкт каждый раз берёт верх над разумом, желая их отгородить от всех и вся. Вот и сейчас я ощущаю, как во мне прямо-таки всё вскипает от недовольства. — Ты должен быть решительным!       Лидер настолько неумолим в своих убеждениях, что мне приходится закусить губу, только бы не затеять с ним разборки при детях. Лишь глубоко вздыхаю, качая головой. Сто раз говорила, что подобные игры слишком жестокие, но Эрику хоть кол на голове чеши — мои сыновья Бесстрашные, которые должны быть готовы ко всему, и точка! Зато теперь хоть понятно, где они взяли пистолеты. Эти пульки для взрослых-то ощутимо болезненны, а уж детям… Неудивительно, что Вик потирает ушибленную ногу, изо всех сил стараясь не разреветься.       — Мальчикам не бывает больно, — сурово замечает Эрик на реакцию Вика, — нечего ныть. Вон Алекс не ноет! — ставит он в пример старшего сына, хотя тот еле держится. Губенки его трясутся, но Алекс терпит, как и всегда, нахмурив бровки на славной детской морденке. Упёртости в нём не меньше, чем в отце, и знаю, Эрик этим очень гордится. Вон как одобрительно смотрит то на настырно продолжающего вырываться Алекса, то на сумевшего взять себя в руки Виктора.       — Ты зачем мальчишек поднял? До утра ваши игрища подождать не могли? — вложив в голос всё своё возмущение, впериваюсь я в мужа укоризненным взглядом. Спасибо, хоть драться их между собой не заставил, что тоже часто практикуется в качестве тренировок.       — Они и не спали, — отвирается Эрик, попутно делая сыновьям предупреждающие знаки, чтобы те не проболтались. — И вообще, я не понял, где это ты шастаешь в такое время?       — Не поверишь, лидер, — отфыркиваюсь я в ответ на столь необоснованный камень в мой огород, — проштрафившихся неофитов по полосе выгуливаю.       — Что, какие-то проблемы? — выпустив из хватки вертящегося юлой Алекса, он складывает руки на груди и вздёргавает одну бровь с таким видом, точно без него тут всю фракцию с землей могли сравнять.       — Никаких, — пожимаю я плечами. — Эрик, я в состоянии справиться с горсткой подростков, а вот как теперь укладывать этих двух чертят…       — Мы не хотим спать, не-ет! — едва заслышав о перспективе отправиться в кровать, так ожидаемо выдаёт Алекс.       — Мы пойдём с лидером на тренировку! — не отстаёт от него Виктор. Да кто бы сомневался, они только и ждут, чтобы куда-нибудь сходить с отцом, потому что последние месяцы Эрик часто находится в разъездах и мальчишки безумно тоскуют.       — Что, прямо сейчас? В полдвенадцатого ночи? — изумляюсь я, показывая на часы, но кроме меня, кажется, позднее время никого больше не смущает. — Вот! — тыкаю я в мужа пальцем. — Сам разбудил, сам теперь и разбирайся.       — Ну ты же обещала, что когда папа приедет, мы пойдем ножи кидать! — упрямо спорит старшенький и уже тянет Эрика за локоть, живо наплевав на все свои печали поражения. — Пап, ну пойдем? Я хочу тебе показать, как я умею. И Фор говорит, у меня здорово получается!       — И покажи нам, как ты сносишь грушу одним ударом, — оккупировав второй отцовский локоть, подключается младшенький, пока Эрик недовольно морщится, явно задетый тем, что у какого-то там Фора находится на его сыновей время, а самому ему некогда.       И конечно же, они сейчас пойдут в Яму — несмотря на всю свою строгость, лидер никогда не отказывается потренировать мальчишек, если у него есть такая возможность, — а завтра я их ни за какие коврижки не смогу поднять вовремя и опоздаю на построение.       — Ну да, что это я, разве тут кого-нибудь заботит моё мнение, если в разговоре промелькнул Итон, — ворчу я мрачно, потому что тоже, между прочим, соскучилась по Эрику, но разве его это колышет? Ни здрасти, ни как дела! Только щурится на меня и едва уловимо ухмыляется, будто не в рейде чёрт знает сколько пропадал, а просто по улицам с патрулём прошвырнулся. — Видимо, всё-таки стоит попросить его «потренировать» и меня, раз лидер вечно занят! — и, смерив напоследок мужа гневным взором, выхожу в коридор, как следует хлопнув дверью. Вот пойду спать отдельно от них, а он пусть теперь сам тут всё это расхлёбывает, как хочет!

***

      Устраиваюсь на ночлег в комнате лидера, где вдоволь наворчавшись, лелею все свои печали. Обычно мы сюда сбегаем вдвоём, чтобы не разбудить детей и побыть наедине, но сегодня я засыпаю одна в самых растрёпанных чувствах. А вскоре сквозь сон ощущаю, как матрац прогибается под тяжёлым телом — Эрик ложится рядом, вздыхает немного устало, потом придвигается ближе и целует меня в плечо.       — Я правда очень скучал, — тихо, но с расстановкой говорит лидер. Немного подышав мне в шею и не дождавшись никакой реакции, откидывается на спину и шумно втягивает носом воздух: — Последнюю неделю только и думал, как вернусь. Как увижу мальчишек. И тебя…       От этих простых слов всё плескавшее во мне до этого момента недовольство истаивает, сменяясь пониманием, что важно лишь то, что он здесь, рядом со мной. Такой родной и любимый. А что касается некоторых наших разногласий — они и раньше были, но невзирая на это, у нас всегда получается достигнуть понимания. Потому что все переживания — в глаза, честно, без недосказанностей и подводных камней. В жизни возможно всякое, и если случается, что один из нас вдруг устаёт, поддавшись минуте слабости, сердится, ему становится тяжело или грустно, то другой всегда поддерживает. И тогда это быстро проходит, потому что вместе нам по силам справиться с любыми трудностями.       — А я всё равно скучала сильнее, — повернувшись, я расслабленно потягиваюсь и привычно пристраиваю голову на сильном плече мужа. И сразу становится так тепло, уютно и защищённо, как всегда бывает в его присутствии.       — Не будешь на меня больше злиться? — знаю, что он косится на меня, поэтому с готовностью заявляю:       — Буду. Но потом. Мальчишек уложил?       — А то! — беззлобно усмехается Эрик. — Они без писка улеглись и сразу засопели.       — И в чем секрет? Неужели в стрельбе? — спрашиваю я с подозрением. — У меня они никогда не засыпают так просто, без предварительных плясок и сказок…       — Нет, на самом деле я обещал им тир завтра. Сегодня мы договорились, что не будем расстраивать маму и будем слушаться.       — Все втроём? — улыбаюсь я, в который раз поражаясь тому, как ловко у Эрика получается управляться с мальчишками. — Вот бы ты почаще бывал во фракции, им явно не хватает мужской руки. А Фор на две семьи не справляется…       — Вот именно потому, что меня часто нет, у него есть возможность «справляться»! — досадливо замечает муж, и, весьма сердито посопев, продолжает: — Был бы он на выездах почаще, я бывал бы чаще здесь!       — Ладно, не заводись, — потеревшись о его плечо щекой, спешу унять набирающее обороты ворчание, — я вовсе не упрекаю тебя ни в чём. И да, я согласна, что некоторая строгость детям действительно необходима, но, может, не стоит с ними так уж сурово? Они ещё такие маленькие…       — Ты же знаешь, иначе их не приструнить, а без дисциплины они всю фракцию разберут по кирпичикам. — Эрик отвечает спокойно, но смотрит на меня слегка настороженно, как будто пытается отыскать в выражении моего лица осуждение, а понимая, что я не собираюсь наседать на него и просто советуюсь, желая лишний раз убедиться, что мы всё делаем правильно, расслабляется. Притискивает меня к себе теснее, успокаивающе целует в макушку.       — Но тренировочные пистолеты, Эрик! — отчаянно вырывается у меня помимо воли. — Не рановато?       — В самый раз. Когда не больно, урок не усваивается, — проскальзывает в тоне Эрика лёд, и я чувствую, как весь он снова напрягся. — Я воспитал достаточно Бесстрашных, чтобы…       — Я лишь боюсь, что агрессия и жестокость вытеснят из них всё, что сделает их человечными. Неофиты попадают к тебе уже взрослыми, а Алекс с Виком ещё дети.       — Ну, а ты на что? — Эрик старается быть серьёзным, но я вижу — он едва сдерживает улыбку. — Я учу их быть воинами, а ты — людьми. У всех свои роли.       — Да, это в идеале, когда ты появляешься. А когда тебя нет, мне приходится быть и за маму, и за папу! И прямо скажу, «папа» из меня так себе… От рук они отбиваются совершенно, у тебя гораздо лучше получается.       — Что, сильно шкодили, пока меня не было?       — Не так, чтобы сильнее обычного… Но у воспитателей из-за наших мальчишек скоро нервная почесуха начнётся, — я фыркаю, не удержав лукавый смешок, а Эрик пытается нахмуриться, пряча в потеплевшем взгляде искорки смеха. Он любит своих сыновей, в этом я никогда не сомневалась, и тоже тоскует по ним в разлуке, но положение лидера и правила выживания в Бесстрашии обязывают его быть строгим отцом. — Не хмурься, родной. Просто Алекс и Вик привыкли, что раньше ты больше времени с ними проводил и скучают по тебе, — приподнявшись, говорю я, нежно касаясь ладонью его колючей щеки. Эрик шумно вздыхает и прикрывает глаза. — И я скучаю, очень!       Ответить я ему не даю — наклоняюсь к его лицу и закрываю рот поцелуем, с удовольствием погружаясь в сводящие с ума ощущения, о которых я столько мечтала и которых так ждала. Эрик отвечает мне сначала деланно отстранённо, всё ещё, видно, перебирая в уме наши споры. Но быстро сдаёт позиции и, крепко обхватив меня огромными ручищами, рывком опрокидывает на спину и подминает под себя, впиваясь в мои губы уже с судорожной жадностью.        — Вот так бы сразу, — оторвавшись друг от друга, выдаём мы синхронно и прыскаем со смеху, отдаваясь на волю захватившим эмоциям и страсти, оставляя на потом всё, что мы ещё собирались сказать. Так ли необходимы сейчас слова, если я всё вижу в его взгляде?       Эрик, неожиданно отстранившись, слегка щурится, неторопливо рассматривая меня с такой одержимостью, будто не видел целую вечность. Смотрит, едва заметно ухмыляясь, берёт мою ладонь, гладит большим пальцем запястье, внутреннюю сторону, разгоняя по коже маленькие щекочущие разрядики и подносит к своим губам. Тихонько ахаю, чувствуя первое лёгкое прикосновение, и щемящее ощущение счастья затапливает с головой. Господи, как же это… у меня напрочь спирает дыхание!       Приступ нежности у моего сурового мужчины выливается в перецеловывание моих рук, и эта трепетная ласка — ни с чем не сравнимое удовольствие, которое хочется пить взахлеб. Я вижу его горящие желанием глаза, слышу, как тяжело он дышит, шумно втягивая воздух, как сильно колотится в широкой грудине сердце. Но несмотря свой темперамент, Эрик сдерживает скопившуюся за время разлуки энергию, позволяя мне прочувствовать целую гамму обуревавших его чувств, в которых переплетались и любовь, и желание, и нежность, и тоска. Нет и не было между нами большей близости, чем в этот момент, когда я понимаю — у меня есть всё, что мне нужно.