В прятки с реальностью

      Если я чего-то не люблю сильнее, чем изнуряющие тренировки, издевательства лидера и голодное урчание в животе по милости последнего, так это долгие, муторные бессонные ночи в компании храпящих неофитов. Конечно, попасть на больничную койку в лазарет — это не предел мечтаний, но там хотя бы можно было отлежаться в тишине. По крайней мере, большинство ночей. Особенно, когда не приходят озабоченные неофиты и слишком нервные лидеры…       Мысли об Эрике оптимизма последнее время совсем не прибавляют, хотя я скорее язык себе откушу, чем хоть кто-то поймет это. К чему приведет сие «перетягивание каната» — судить не берусь, но нет-нет, да закрадывается в сердце тоска. Что же он за человек такой и почему меня к нему так тянет? И не берет его ничего, и только вроде мелькнет проблеск чего-то хорошего, как сразу же этот сукин сын все перечеркивает своим поганым характером или ядовитой фразочкой. Так, что смотреть в его сторону не хочется. А потом опять все по-новой закручивается.       В темноте все кажется беспросветным, да еще совершенно пустой желудок печально дает знать о потребности в пище. Кристина недалеко от меня горестно вздыхает, ворочаясь на скрипучей кровати. Трис лежит неподвижно, как и я, тоже, наверное, не спит. Я тихонько поворачиваюсь набок и наблюдаю за ней из-под полуопущенных ресниц. Интересно, она и сегодня сбежит к своему инструктору на свидание?       Не проходит и пяти минут, как мои предположения полностью подтверждаются: она приподнимается на локте, осматривается и откидывает одеяло. Хах, легла спать полностью одетая, все продумала. Спускает ноги на бетонный пол, подхватывает ботинки и на цыпочках пробирается к выходу.       Сердечко снова сжимается в тугой комок. Нет, Трис — отличная девчонка, наш смелый воробушек, оно и понятно, отчего она так понравилась Фору. У Кристины тоже все вроде бы налаживается с Уиллом. А что мне остается, лопаться от зависти? Интересно, если сейчас вломиться к Эрику, он долго будет искать свою отпавшую челюсть?       Нет, это однозначно отпадает! Обещала ему фигу с маслом, теперь отступать уже некуда. Значит, что? Значит, надо пойти и заесть свою тоску чем-нибудь возмутительно вкусным, иначе так можно совсем закиснуть!       Прежде, чем в голове окончательно оформляется план действий, я уже оказываюсь на входе в длинные и бесконечные коридоры Ямы. В Дружелюбии с добычей вкусняшек не было проблем — в общем куполе всегда хранились на полках остатки выпечки и фруктов, или на худой конец можно было залезть на склады и поживиться сушеными или вялеными заготовками. Конечно, никакого шоколада у нас не было и в помине, зато всегда было полно джема и мармелада. Скорее всего, в Бесстрашии тоже где-то есть склады, иначе как бы они собирали пайки для такого огромного количества человек? И излишки явно имеются!       Если в коридорах штаб-квартиры в позднее время уже ни единой припозднившейся после отбоя души не бродит — большинство Бесстрашных давно спят, другие в караулах и патрулях, — то в самом пищеблоке, к моему глубочайшему огорчению, деятельность в самом разгаре. Оно и понятно, такую прорву троглодитов, что живут в Бесстрашии, прокормить не просто, вот дежурные и стараются! В буфете же не обнаруживается ни людей, ни остатков сладостей, только на подносах для выпечки виднеются остатки былого триумфа — редкие темные крошки от множества маффинов! Ну надо же какие жадюги! Явно ведь хоть парочка оставалась, и скорее всего буфетчица или кто-то другой, дежурный по кухне, например, себе утащил!       А вот сдаваться не в наших правилах! Ни в моих собственных, ни в правилах фракции, которую я всеми силами, не щадя живота своего, стараюсь покорить. Заглянув в столовую, понимаю, что там ловить тоже нечего — раздаточная девственно чиста, а в самом помещении несколько девушек-Бесстрашных наводят чистоту. Испуганно юркнув за угол в страхе, что меня сейчас привлекут к работе за брожение после отбоя, я неожиданно для себя оказываюсь перед дверью, за которой слышатся звуки бурной деятельности. Это даже не одна, а две широкие створки, которые распахиваются в разные стороны, явно для того, чтобы на кухню могли подвозить продукты. Значит, именно там находятся склады, надо только придумать, как туда добраться!       Где-то в груди ворочается червячок сомнений — ведь если стырить заготовки — это, наверное, не очень правильно, но, если вспомнить, что обед был давно, а дополнительные тренировки по покорению полосы препятствий — чертовски энергозатратное мероприятие, сия благая мысль не успевает до конца осесть в сознании. Тишину коридора нарушает грохочущий рваный звук, и я еле успеваю спрятаться между входом в столовую и стеной коридора, чтобы не быть застуканной. В направлении кухни Бесстрашный везет огромную тележку, явно с провизией, и останавливается перед распахивающимися дверями, чтобы их открыть. Я высовываюсь из своего укрытия, не желая ничего упустить. Как и предполагалось, двери распахиваются настежь, и я отчетливо вижу, как Бесстрашный толкает свою тележку к маленькой дверке, прямо рядом со входом, а створки медленно смыкаются, явно оснащенные доводчиком. Или сейчас или никогда!       Пока двери закрываются, я успеваю проскочить внутрь и, мгновенно спрятавшись за первый попавшийся стол, немного осмотреться. Ни парень-перевозчик, ни другие работники кухни не обращают внимания на вход, все заняты делом. Человек пять чистят картошку, несколько девушек нарезают овощи, некоторые месят тесто. Усмехаюсь, наблюдая, как одна из девчонок быстренько закидывает в рот кусочек темной субстанции и тянется за банкой с чем-то белым, солью, наверняка. Вот у кого в Бесстрашии никогда не будет проблем с недостатком питания!       Желудок предательски урчит, да так громко, что, кажется, все должны немедленно оглянуться прямо на меня, привлеченные звуком. Но поскольку на кухне дым стоит коромыслом, а Бесстрашные непрерывно громко переговариваются и не менее громко смеются, я потихонечку продвигаюсь к заветной двери, куда перевозчик вкатил тележку, и точно вижу, оставил створку приоткрытой. За дверцей не менее отчетливо виднеются добротные стеллажи с продовольствием — вожделенные вкусняшки все ближе, и даже если раньше в моей душе оставались какие-то сомнения, то теперь только вперед. Уж очень есть хочется, что прямо в глазах темнеет! Всего секунда, и искушенная соблазном, я оказываюсь практически в кромешной тьме, если не считать тоненькой полосочки света от входа, которую я предусмотрительно оставляю.       «Если хочешь быть здоров — ешь один и в темноте!» — это первое, что приходит в голову, стоит мне прокрасться в святую святых для оголодавшего неофита. Ужасно хочется не просто хоть чего-то, способного утолить голод, а дефицитного сладкого, которого так недостает моему взращенному Дружелюбием организму. Подавив свои намерения немедленно обследовать помещение, прячусь за стеллажами и решаю немного переждать, пока народ не разбредется. Ну в самом деле, не будут же они до рассвета тут кашеварить! Само собой, лезть в кладовую с запасами — не самая лучшая идея, особенно учитывая, что это не раздаточная стойка в общей столовой. Но если тихо-онечко… Да никто и не узнает!       Хватает меня не очень надолго, и я уже собираюсь осторожно выскользнуть из своего укрытия, чтобы основательно пошарить на полках, как вдруг за моей спиной слышатся мужские голоса и приближающиеся шаги. Когда в кладовую вламываются двое Бесстрашных, снова таюсь в темноте помещения и прислушиваюсь, обмирая от неожиданности. А ну как засекли несанкционированное проникновение? Страшась быть застуканной в неположенный час в неположенном месте, замираю как мышь под веником. Но парни слишком увлечены обсуждением дамских прелестей, что обычно выпирают из декольте, и моё присутствие так и остается незамеченным.       Загрузив на полки несколько увесистых контейнеров, они удаляются, а вскоре вся активность в пищеблоке и вовсе стихает. Настороженно прислушиваясь, аккуратненько вылезаю из своего укрытия. Единственным скудным источником освещения служит щель от неплотно прикрытой двери, однако это нисколечко не мешает мне приступить к исследованию упаковок с продуктами.       Сложно не заподозрить, что самая грозная фракция является ещё и самой прожорливой во всем Чикаго, когда многочисленные полки могут похвастаться чем угодно, кроме запасов ванильно-шоколадного лакомства. Но унывать и убираться ни с чем я не тороплюсь, обводя стеллажи внимательным взглядом. Вот где, где столь ценнейший ресурс может быть запрятан? Не слопали же всё подчистую! А если проверить наверху? Логично же прятать именно там, откуда сложнее достать.       Обнаружив в углу стремянку, которая оказывается настолько расшатанной, что угрожает в любой момент сложиться и рухнуть, я мужественно корячусь до верхних полок. Святые угодники, если уж она подо мной ходуном ходит, то как остальные по ней взбираются? Хотя, вполне возможно, что это такой спецтест — хочешь жрать, умей вертеться, потому что спустя несколько минут мои старания все-таки вознаграждаются успехом.       — А ну-ка идите сюда, мои хорошие. Мои сладенькие! М-м… — приговариваю я алчно, пытаясь дотянуться до приметной коробки, на которой темным фломастером накарябано «cookies». А пахнет-то как аппетитно!       Контейнер, в который я уперлась коленом, вдруг предательски сдвигается назад, выпихнув с другой стороны полки какую-то банку, и та летит вниз. На моё счастье емкость не грохается об пол, а приземляется на приткнутые у стеллажа холщовые мешки. Фу-уф! Я аж выдыхаю, радуясь неожиданной удаче, и тут же заталкиваю в рот добытое угощение. Ом-ном-ном, вкуснотища-то какая, аж челюсти сводит! Кажется, я почти ослепла и оглохла от наслаждения, стало на все плевать, даже на шаткую опору подо мной, норовящую завалиться — эти «cookies» просто сказка какая-то!       Яркий, в секунду ослепивший меня, свет врезается в разомлевшее от сладостей сознание, конечно же, совершенно неожиданно. Как и резкий, басовитый голос, с такой до зубной боли знакомой хрипотцой:       — Блядь, да какого хрена!..       Я дергаюсь всем телом, спешно проглатываю вставшую поперек горла выпечку и, стремительно повернувшись на свет и звук, в то же мгновение теряю под собой всякую опору. Не успев даже пискнуть, ощущаю только свободное падение и копчиком чувствую стремительно приближающийся пол, не выпустив, однако, коробку из рук. Идиотская стремянка все-таки заваливается, оглушительно загромыхав, а я, к своему удивлению, оказываюсь подхваченной подмышки и прижатой к мощной груди. Одновременно с этим с чавкающим звуком хлопает дверь, и мы с моим спасителем оказываемся в полной и безоговорочной тьме.       Едва не подавившись, я пытаюсь встать на онемевшие от всей этой чехарды ноги, страшно надеясь, что это попросту такого же проголодавшегося товарища по несчастью принесла нелёгкая. А то, знаете ли, огребать совершенно неохота!       — Мелкая, ты совсем охуела, что ли? — многозначительно и сурово раздается во тьме, кажется, словно отовсюду.       Увы и ах, не показалось. Все мои надежды рассыпаются перед суровой реальностью, потому что это никто иной, как зачем-то пожаловавший на склад лидер. И страшно представить, чем мне теперь грозит сие вопиющее недоразумение.       Пока до меня доходит весь ужас ситуации, спасаться бегством не представляется возможным, потому что в этой кромешной темнотище я могу если только ощущать волны негатива со стороны лидера, который раздраженно пытается придать мне вертикальное положение.       — Да стой ты уже, твою мать, ноги совсем не держат?       Ноги-то держат, а вот коробка выпадает из рук, когда лидер встряхивает меня за шкирку, как нашкодившего котенка. Странный парадокс, но прекрасно зная, что он может мне и накостылять, в те несколько блаженных секунд было как-то уютно в поймавших меня руках, и рядом с Эриком почему-то совсем не страшно оказаться в темноте.       — Что за пиздец здесь происходит?! — Если судить по звуку, он мечется по помещению, хотя сама я нахожусь в полной дезориентации, и даже имея желание сбежать, просто не могу этого сделать. — Какого хрена твоя тощая задница здесь делает?       — Э-э… конкретно здесь? — преувеличенно невинным голоском интересуюсь, осторожно озираясь в надежде хоть что-нибудь разглядеть.       — Конкретно в этой части штаб-квартиры, — мрачно подсказывает лидер. — Где ты должна находиться после отбоя?       — В койке, — каюсь самым разнесчастным голосом, надеясь, что Эрик не влепит мне за нарушение парочку нарядов, ограничившись выговором. — Но я же всего на минуточку! Просто проголодалась, а спать с пустым желудком невозможно. Вот я и…       — И ты решила пойти и обворовать членов своей же фракции? — громогласно вопрошает он, начиная заводиться, и, судя по возне, дергает дверь, будто желает немедленно вывести меня во двор и расстрелять. Вот только вскипевший было в груди протест отступает перед изумлением — дверь отчего-то и не думает поддаваться.       Эрик пробует еще раз, чертыхаясь сквозь зубы, и вновь безрезультатно — не открывается. Заклинило, что ли? Потом, повозившись у стены, чем-то щелкает. Сгустившуюся темноту рассеивает тусклым светом болтающейся под потолком лампочки, а наши взгляды упираются… Да нет, не может быть… в ручку двери. Точнее в металлический огрызок, что от нее остался после того, как ее отломал какой-то вандал. Признаться, мне слегка плохеет: сама-то я эту несчастную дверь лишь прикрыла, чтобы не лазить в потемках, а Эрик, судя по всему, ее случайно захлопнул как раз в тот момент, когда бросился меня ловить.       Пока сраженный печальным открытием лидер ругается, на чем свет стоит, пытаясь отворить нашу узницу, я нервно прыскаю со смеху. Хотя ситуация ни капельки не смешная, и немудрено, что гнев Эрика падёт именно на мою бедовую голову. А меня еще после крыши не попустило… Как знать, может, и вчерашняя садистская тренировочка по болевому порогу теперь нежнейшей лаской окажется. Вот это поела печенек! Ну, разумеется, мое везение всегда со мной, впору уже подыскивать себе щель, в которую придётся судорожно забиваться от раздраконенного очередным происшествием лидера.       Тем временем грозные возмущения на бестолковую железяку длятся недолго, когда становится очевидно — самим нам отсюда не выбраться, Эрик вспоминает и о виновнице своих злоключений, впиваясь в меня цепким угрожающим взглядом с такой гаммой эмоций, что неуместное весельице сходит на нет. Призвав на выручку все отложенные на самый черный день запасы самообладания, я стараюсь не демонстрировать страха так откровенно, но назад от лидера тихонечко отступаю. А буквально секундой позже он недобро хмыкает, качая головой:       — Ты вообще когда-нибудь соображаешь, что делаешь?! А?! Мало того, что ты мелкая идиотка, постоянно влипающая в неприятности, так ты решила самовыпилиться из фракции? Делаешь все, чтобы отбыть к изгоям? Так вот, я тебе это обеспечу, давно пора было вышвырнуть тебя отсюда к ебеням!       — Ну чего сразу вышвырнуть? — уязвленная до глубины души его грубостью, тяну я расстроенно. — Ты ведь несерьезно, правда? Если б из фракции выгоняли каждого, кто захаживал ночью в пищеблок, в Бесстрашии уже б вообще никого не было. Включая и лидеров — ты сам-то что здесь в это время делал? И… Подожди, а откуда ты узнал, что в кладовой кто-то есть?       — Я шел за тобой! Видел, как сначала убогая выперлась после отбоя, а потом и твои жалкие попытки остаться незамеченной и притвориться стеной коридора, а потом услышал возню в кладовке!       — Так значит, ты… — я аж чуть не задыхаюсь вызванным его словами пониманием, насколько крупно встряла. Когда же он все успевает: и безустально неофитов гонять, и по ночам за всеми следить, и дела свои лидерские делать, да еще в рейды мотаться… А ведь я точно знаю, что вчера вечером он с боевым отрядом уезжал, только сегодня вернулся и сразу за нас принялся! И чего ему не спится, как всем нормальным людям?       — Конечно, я знаю, куда эта идиотская блондинка уёбывает по ночам, а вот твое явление было чем-то новым! — А вид у Эрика такой, как будто с одной стороны он в недоумении из-за моего ночного демарша, а с другой всё вполне ожидаемым оказалось. — Какого хрена, мелкая?       — А почему ты за Трис не пошел, а докопался именно до меня? — стряхнув с себя замешательство, перехожу я в наступление, вспомнив, что спасение утопающих, дело рук самих утопающих. — Странно, что одним можно делать послабления, а другим…       — К убогим у меня отдельный разговор! А вот ты! Ты! — последнюю фразу лидер уже цедит сквозь зубы, обдавая меня самым презрительным из всех взглядом, который только в его арсенале имеется.       — Ну что я? Что? — не сумев справиться с клокочущим в груди возмущением, я взвиваюсь, точно меня хворостиной хлестанули. — Так ужасно — утолить голод, который появился именно благодаря тебе и твоим бесконечным тренировкам? Мы не успели на ужин из-за тебя, и что такого, если я съем пару печенек, кому от этого хуже?       — Не понимаешь? Серьезно, блядь? — В два шага Эрик подскакивает почти вплотную, ткнув своим крепким пальцем мне чуть ли не в лоб, и сердце на какую-то секунду мучительно замирает в нехорошем предчувствии. — Ты нарушила режим, а еще воровкой оказалась, крысятничаешь! Крадешь у своих же товарищей! Ты же не любишь крыс, вроде, так когда это ты решила своим собственным страхом заделаться?       И несмотря на осознание, пусть даже и частично, своей вины, слова Эрика пронзают, будто раскаленной пикой. В один миг меня захлестывают и отчаяние, и стыд, и жгучая горечь, до подступающих к глазам слезам — он и без того каждый раз ведёт себя так, словно специально хочет задеть как можно обиднее, сказать что-то неприятное, унизить, уж не знаю почему… Низко, как же низко с его стороны каждый раз ковырять больную рану, напоминая о моих страхах, да еще и несправедливыми обвинениями сыпать! Ну ладно, частично справедливыми, но вряд ли кто-то пострадает из-за отсутствия пары-тройки печенюшек. Наказание и обвинения должны соответствовать преступлению!       Судорожно и глубоко втянув носом воздух, я поднимаю на него взгляд, в надежде рассмотреть хоть что-то, дающее надежду, что это не конец. В тусклом свете кладовой не выходит различить выражение его глаз, а вот выражение лица очень даже многообещающее. В основном обещающее выгнать меня из фракции поганой метлой.       От горечи сводит горло, я ни выдохнуть не могу, ни что-либо ответить. Да и что здесь можно вообще сказать? Утопая в отчаянии, просто отправляюсь в самый дальний угол склада, перебирать свои печали. Эрик больше ничего не говорит — то ли понял, что перегнул палку, то ли все уже сказал и общаться больше не хочет. Опустившись прямо на пол, я приваливаюсь спиной к полкам и закрываю лицо ладонями, чтобы не завыть. Наваливается какая-то серая безысходность — столько пережить, так долго идти к концу инициации, и вот так глупо попасться, не сумев совладать со своим голодом! И еще неизвестно, чем для Трис кончатся ее ночные свиданки. Так-то если подумать, вместе окажемся у изгоев…       — На вот, держи. — Вздрагиваю, потому что в сумраке лидер вырастает передо мной совершенно внезапно, и теперь, нависая огромной скалой, протягивает мне коробку с печеньем.       — Нет уж, спасибо, — отталкиваю я коробку вместе с протянутой ко мне рукой, — наелась уже за глаза и за уши.       — Все равно уже огребла за это, — хмыкает он и вдруг усаживается рядом со мной на пол. — Глупо теперь отказываться.       Закусив губу, с подозрением кошусь в его сторону. Не этот ли милый парень только что раздавил мое сердечко, намеренно сравнив меня с наиболее мерзким для меня животным? И теперь, как ни в чем ни бывало, предлагает мне угощение? Желает подсластить пилюлю?       — Имеешь в виду, что все равно отправляться к изгоям и можно налопаться впрок? — грустно любопытствую я в ожидании неминуемой катастрофы. Мало того, что оказалась в замкнутом пространстве, в полной власти негативно ко мне настроенного лидера, так еще его угроза выгнать меня кажется серьезным обещанием, а не вырвавшимся сгоряча преувеличением. И от этой мысли страшно.       — Ну, что-то вроде того, — невозмутимо пожимает плечами Эрик, а мне вдруг приходит в голову, что наше вечное перетягивание каната и привело нас в эту кладовую. Когда-то надо остановиться, почему не сейчас? Может, еще удастся смягчить тот булыжник, что в его грудине бухает?       Лукаво улыбнувшись, забираю коробку из его рук.       — Слушай, ладно, я виновата, признаю. Но чего сразу к изгоям, когда мы вполне можем договориться?! А?       — Думаешь, тебе есть что мне предложить? — с изрядной долей скепсиса спрашивает Эрик, но следом на лице его проступает что-то похожее на заинтересованность.       — Думаю, — не сводя с него пытливого взгляда, подтверждаю я, окрыленная маленькой надеждой. — Как насчет заключить перемирие?       — Перемирие? В смысле?       — Когда я была маленькой, — принимаюсь разъяснять я Эрику, — Джоанна в классе читала нам книжку про мальчика, воспитанного волками. Так вот, там у них был закон джунглей — если во время длительной засухи остается единственный источник воды, то ради всеобщего выживания объявляется Водяное перемирие. Вот и мы так же отложим все наши споры до тех пор, пока не выйдем наружу! Как тебе идея?       — Ты действительно веришь в эту чушь? — поворачивается ко мне Эрик, несказанно удивившись. Я киваю, доставая печенюху.       — В нашем случае это вполне актуально, не находишь? — намекаю я на затягивающееся между нами противостояние, которое неплохо было бы уже к чему-нибудь подвести. А там чем чёрт не шутит.       — Если исходить из твоих соображений по детской книжке, как дурацкая договоренность может помешать хищнику сожрать какую-то мелкую зверюшку?       — По закону джунглей за убийство у водопоя полагалась смерть, — догадавшись, о какой «мелкой зверюшке» идет речь, я обиженно отворачиваюсь, делая вид, что поглощена выпечкой. — А вообще, чтоб ты знал, лидер, любое перемирие является предвестником мира!       — Ничего подобного. Право сильного всегда актуально даже во время заключения перемирия, и военное положение продолжается до тех самых пор, пока все послужившие к боевым действиям притязания не будут урегулированы. Или одна из сторон не признает свою безусловную капитуляцию, — пренебрежительно сощурившись, вворачивает он в своей манере инструктажа, ловко утерев мне нос.       — Так, может, обсудим предварительные условия мирного договора? — уловив его посыл, со всем возможным дружелюбием вношу я предложение. — Не настолько же я тебя раздражаю, чтобы ты на самом деле хотел от меня избавиться?       Эрик косится на меня, но в его взгляде, позе или выражении лица уже нет того пренебрежения или злости.       — А давай сделаем по другому? — спустя пару минут произносит он, слегка растягивая слова.       — Давай, — мигом воодушевляюсь я тем, что он больше не сыплет гневными обвинениями. — А как?       — Ты будешь трескать свое печенье, и это будет лучшее применение твоему рту, — уголок его губ загадочно подрагивает в тщательно сдерживаемой ухмылке, что невозможно не заподозрить подвоха.       — А ты?       — А я буду наслаждаться долгожданной тишиной.       — Не-е, в меня не влезет столько печенья, — услышав, как я фыркаю, совершенно не поддержав его гениальную идею, Эрик морщится, всем видом давая понять о своей досаде.       — Да умолкни уже хоть на минуту! — раздраженно взрыкивает он, однако через пару минут сам нарушает тишину: — Ты всегда была такой залётчицей, или это только мне подфартило? — А голос его такой ехидный-ехидный.       — Это еще что, — спешно заверяю я лидера, надеясь таким образом заговорить его и купировать всяческий процент агрессии в свою сторону. — В детстве я обнаружила в книжке карту сокровищ и подбила мальчишек отправиться на поиски в ту заброшенную шахту, что за лесом Дружелюбия находится…       — Где вы благополучно заблудились и сидели ждали, пока вас найдут взрослые и надают по шее? — предполагает он.       — Ну, не совсем, — пожимаю я плечами. — То есть заблудись, конечно — карта ведь была вымышленная. А вот когда гроза спровоцировала обвал и вход засыпало камнями, немножечко нас в этой шахте замуровав, помощи пришлось ждать больше суток. Так что не все так плохо, как кажется на первый взгляд: здесь, по крайней мере, нас кто-нибудь скоро откроет. Да и голод нам точно не грозит, — подытоживаю я с энтузиазмом, предлагая лидеру печенюшку.       Сладкое подношение он игнорирует, нахмурив брови. Похоже, лимит его огорчений на сегодня превышен сверх всякой меры, и на кривой козе так просто подъехать не получится. Ладно, а если по другому попробовать?       — Ну, не хочешь просто печенье, давай съедим его на брудершафт?       — Это как это еще?       — Ты что, никогда на брудершафт не пил? — миленько улыбаюсь я, надеясь скрыть озорство. Уж слишком Эрик выглядит подозрительным, словно ежесекундно ожидает от меня подлянки.       — Так то пить… При чем тут печенье?       — Ну, смотри, — я протягиваю ему печеньку, — возьми же, от тебя не убудет!       — Точно? — скептически приподнимает брови лидер, но берет лакомство с другой стороны. Я же со своей не отпускаю. — И что это все значит?       — Это значит, что мы с тобой должны преломить хлеб. Ну то есть, в нашем случае печенье. И, переплетя предплечья, съесть наши половинки.       К моему удивлению, Эрик отламывает свою половинку выпечки и вытягивает руку, предлагая мне завершить начатое. Еще не подозревая, в какой ловушке я окажусь, переплетаю с ним руки и заталкиваю сладкое в рот, стараясь не хихикать, чтобы не подавиться.       — А ты знаешь, что положено делать, когда выпили на брудершафт? — не без ехидства спрашивает Эрик, и у меня по спине пробегает холодок.       — Ну так то, когда выпили… — Не то чтобы ему удается меня смутить, но вот щеки, чувствую, заливает краской.       — А я думаю, это хороший способ скрепить наше перемирие. Не находишь?       Он пристально смотрит на меня, и я понимаю, что влипла. Ощущение такое, будто где-то внизу вокруг моей лодыжки только что схлопнулся капкан с зазубренными железками, из которого уже не вырваться… Стоп, так что же, Эрик согласен на перемирие?       Эта мысль так воодушевляет меня, что отбросив все сомнения, я тянусь к нему и, прикрыв глаза, легонько прижимаюсь к его губам. Сначала почти ничего не происходит, кроме того, что сердце, кажется, бьется уже где-то в горле, и приятное волнение от неожиданной близости, вскипающее где-то в самой середине тела, делается только острее. А потом на мою талию ложатся те самые, удивительно надежные и сильные руки, и меня враз окатывает горячей волной. Словно разом смахнув этим жестом все, что его сдерживало, Эрик притягивает меня к себе и полностью перехватывает инициативу, углубляя поцелуй. Голова идёт кругом, заставляя целиком отдаваться этому безумию, забывая в эти томительные секунды, где мы и в какой ситуации находимся.       Как же странно ощутить все эти эмоции вновь с сознанием того, что этого не нужно бы допускать. А какая разница, может, если Эрик вспомнит, как целовал меня на крыше, как обхаживал в баре и почему, то и выгонять не будет… И как же обалденно он целуется! До дрожи в коленках, до сладкой щекотки где-то там, в солнечном сплетении, что контролировать себя совершенно не получается… и ничего больше не нужно.       — Э-эй, притормози, ладно? — Я даже не узнаю его голос, как мягко он звучит. Открыв глаза, обнаруживаю, что забралась ладонью Эрику под футболку, и пальцы покалывает от прикосновения к его разгоряченной коже.       — Ой, да, извини… — отпрянув, я принимаю прежнее положение, от всей души надеясь, что бордовые щеки и частое дыхание не выдают меня с головой. — Так значит, ты согласен на перемирие?       — Посмотрим, — отвечает Эрик, поднимается и отходит к двери, словно вычеркивая меня из круга своих интересов. И кажется, не мне одной стоило определенных усилий прекратить наше стихийное закрепление мира. Губы у меня горят, желая продолжения, и приходится срочно брать себя в руки.       — Как думаешь, нас скоро освободят? — подхожу к нему сзади, когда проходит достаточно времени, чтобы успокоиться.       — Ну, как минимум утром перед завтраком сюда придет дежурный за сухпайком. Вентиляция здесь хорошая, а вот воды нет совсем…       Черт! Как только Эрик сказал про воду, сразу же чертовски захотелось пить! Ну вот сукин же сын!       — Ты это специально про воду напомнил? — настораживаюсь я, пытаясь высмотреть из-за его широкой спины, что он там делает с дверью. — Мстишь мне так, и мстя твоя страшна?       — Думал, ты сама давно хочешь пить, — бросает через плечо Эрик, не отрываясь от своего занятия. — Шутка ли сожрать коробку печенья!       — Не коробку, а всего несколько штучек! И вообще, мы теперь повязаны, ты тоже ел!       — Ну, вообще, да, вот только я лидер и мне можно. А ты неофит, и за это должна отправиться к изгоям! — голос Эрика приобретает суровые нотки, тем самым вызывая во мне новый приток беспокойства. Слишком уж быстро он переключился на свой «режим» грозного лидера.       — Да, но кто об этом знает? Я, ты… и больше никто!       — И еще тот, кто нас отсюда выпустит, — веско объявляет Эрик. Ох, а ведь он прав!       — Я могу спрятаться и потихонечку сбежать. Так что вся проблема в тебе!       — А я думаю, проблема в том, кто блукает после отбоя и… без спросу жрет выпечку, пока другие спят!       — Ну вот опять! Мы же объявили перемирие! — задетая неприятным напоминанием, с укором взираю на Эрика. До чего же упрямый! Сколько можно уже лелеять свой гнев?       — Я не прочь съесть еще одну печеньку на брудершафт! — насмешливо парирует лидер на моё заявление, закруглив развернувшийся спор, и я поджимаю губы, надеясь скрыть ни к месту охватившее меня волнение.       — Нет уж! И так пить хочется…       Пригорюнившись, возвращаюсь в свой угол. Эрик, немного пошаривший возле двери, снова присоединяется ко мне.       — Замок заклинило конкретно, с этой стороны не открыть. Я ручку разобрал, — он показывает мне металлические части, — теперь даже уцепиться не за что.       — А я думала ты Эрудит, и сообразишь, как нам выбраться! — ляпаю я и тут же захлопываю рот под грозным лидерским взглядом.       — Во-первых, я был Эрудитом, и уже много лет Бесстрашный. А во-вторых, я был Эрудитом, а не магом. Из говна и палок не соорудить инструментов.       Он замолкает на какое-то время, а мне невыносимо сидеть в тишине, да еще мучиться жаждой.       — Эрик, — снова начинаю я приставать к лидеру, — а когда и как ты понял, что хочешь в Бесстрашие? Явно ведь это случилось не после теста?       — Ты не много на себя берешь, мелкая? Последний страх растеряла?       Снова нахмуренные брови и пренебрежительный взгляд. Нет, всё-таки стоит записать на бумаге своё имя и вручить лидеру… Хотя бы ради того, чтобы увидеть его реакцию.       — Это ты сказал про воду! Невыносимо сидеть здесь и молча мучиться жаждой! Не хочешь отвечать, расскажи просто что-нибудь? Мои истории тебя вряд ли заинтересуют, они все про то, как классно я умею влипать…       Эрик глубоко вздыхает и молчит ужасно долго. Мне уже начинает казаться, что он решил проигнорировать мою просьбу, и я даже открываю было рот, чтобы вывалить на него новую порцию приставаний, когда лидер все же нарушает тишину.       — Мне было четырнадцать, или около того. Тот Искренний… он давно уже нарывался, и до этого момента я считал, что дракой ничего не докажешь. Считал Бесстрашных тупой горой мышц, и что с высоким интеллектом ничто не сравнится. Это случилось в столовой, где собирались все учащиеся. Я шел к своему сектору, а они швыряли мне в спину хлебные корки, вишневые и абрикосовые косточки, кричали привычные оскорбления, и даже Альтруисты ниже склонялись к своим тарелкам, пряча смешки. Они не ждали от меня сопротивления, да я и сам от себя ничего такого не ждал. Просто в какой-то момент словно забыл, что должен степенно идти и быть выше всего этого, остановился, повернулся к тому, что был ближе всех и опустил свой поднос ему на голову.       Я только глаза шире распахиваю, ожидая продолжения, а Эрик пожимает плечами с таким видом, будто рассказывает нечто совершенно будничное. Разумеется для Бесстрашного, не раз побывавшего в настоящем бою и видевшего смерть, а тем более для сумевшего выбиться в лидеры, обычная драка уже не кажется чем-то сверхъестественным, но для мальчишки-Эрудита это наверняка был переломный в жизни момент.       — Его лицо надо было видеть, — продолжает Эрик и усмехается, — оно определенно того стоило! Когда первая ошарашенность прошла, он вскочил, заорал, бросился на меня. Вдарил мне в нос так, что я потерял ориентиры и завалился прямо на соседний стол, расшвыряв всю еду и мебель. Пока я приходил в себя, этот придурок оказался рядом и познакомил свой ботинок с моими ребрами. Я согнулся, поскольку с подобным столкнулся впервые, но смог одной рукой нащупать ножку стула и, покрепче вцепившись в нее, швырнуть в Искреннего. Он снова попался, ведь думал, что победа на его стороне. Стул пришелся ему прямо в голову, он нелепо взмахнул руками и, падая, вероятно, ударился чем-то. Иначе как объяснить, что я поднялся, схватил его за грудки, вытащил из столовой в коридор и, практически не контролируя удары, принялся избивать. Он пытался сопротивляться, но в какой-то момент я понял, что народ подбадривает меня, а не его. И тогда осознал, что туфта это все. Побеждает всегда сильнейший.       — И тогда же ты почувствовал себя Бесстрашным? — боясь спугнуть сокровенный момент, спрашиваю шепотом. Эрик никогда со мной толком и не общался, если дело не касалось тренировочных нравоучений или отчитываний, что обычно происходят в грубой форме, а теперь вот так открыто делится чем-то своим, сугубо личным, безо всякого раздражения и злых выходок… Я сижу сражённая его внезапным откровением, пытаясь представить, каким же он был раньше, до перехода в Бесстрашие. Дикая смесь гордости, надёжности, мужской силы и таившейся в нем непредсказуемой жестокости, никак не вяжутся между собой в моей голове, а преображение из опасного, вспыльчивого сукиного сына в нормального парня — который раз напрочь сбивает с толку.       — Примерно тогда. И не просто Бесстрашным. Я захотел стать лидером.       — Зачем?       — Не слишком ли много вопросов, мелкая? — точно спохватившись, что сболтнул лишнего, лидер напускает на себя суровости. Впрочем, как и всегда, лишь бы только не показывать, что может быть совершенно другим. Неимоверно сложный человек. — Если я тут с тобой заперт, это не значит, что теперь можно лезть не в свои дела!       — Вообще-то не моя вина, что ты сюда пришел, я тебя сюда не звала! — не соглашаюсь я с ним. — Даже более того, знала б, что ты следом за мной пожалуешь, то обязательно бы заперлась. Да еще бы и дверь изнутри чем-нибудь подперла! — выпендрившись, я резко осекаюсь, сраженная внезапным подозрением. Подождите-ка…       — Что ты сказала? — рявкает Эрик так, что я подпрыгиваю на месте. — Изнутри?!       — Да-а… — тяну я, и мы совершенно синхронно срываемся к двери.       — Ее невозможно подпереть изнутри, потому что она…       — …открывается наружу! — вскрикиваю я так громко, что Эрик морщится.       — Вот же с-сука! — поражённо восклицает он, но я отчетливо вижу на его лице неподдельную улыбку. И почему Эрик так редко улыбается, ему очень даже идет! А хмурится он, видимо, из природной вредности, чтобы все его опасались.       Лидер налегает на дверь крепким плечом, а потом просто выбивает ее парой мощных ударов ноги. Жалобно всхлипнув, створка распахивается, громко врезавшись в стену кухни, и мы с Эриком, как одна команда, бросаемся к крану с водой.       — Вот теперь это еще и Водяное перемирие, — хмыкает он, вытирая мокрый рот. — Или твои зверушки тоже пили на брудершафт?       — Нет, — опускаю глаза, но все же нахожу в себе силы высказаться: — Эрик, я не хочу к изгоям. Обещаю слушаться и не делать глупостей. Во всяком случае специально. Могу я остаться?       — Посмотрим на твое поведение, — весомо отвечает он и, смерив меня задумчивым взглядом, выходит из кухни.       Не знаю уж, что он там рассмотреть хотел, но вот прямо сейчас выгонять меня вроде не собирается, потому я тихонько пробираюсь в спальню неофитов и, после насыщенной прогулки, засыпаю как убитая.