Эшли
Ты чувствуешь себя одинокой и разбитой Лежишь, словно сломанная кукла Моя любовь лишь ждет, Чтобы укрыть тебя алыми розами. Нет, ты больше не будешь одна Когда наступит ночь, Я буду зажигать звезды в небесах Лишь услышь мой шепот во тьме…
Меня раскурочивает пульсирующая паника изнутри. Вдребезги. Сердце колотится как ненормальное. Рвет душу на части, на мельчайшие клочки, обильно сочащиеся болью… Страх ме-е-едленно-медленно ползет по внутренностям, растекается по отяжелевшим, словно налитым свинцом ногам. Разливается от макушки, до самых кончиков, мелко дрожащих, сцепленных тугим замком пальцев рук. Он закипает на коже, выпрямленного натянутой струной перенапряженного позвоночника, словно туда вбили стальной прут… и пот не спеша, соленым бисером чертит дорожки вниз по лопаткам. Страх. Отчаянный, грызущий, нестерпимо кипящий огнем… Ввинчивающийся штопором в стучащие там-тамами виски. Стягивающий горло, сдавленное металлическими звеньями цепей предчувствие беды… Душит. Опаляет горящие пламенем щеки, облизывает и разъедает глаза… Нет. Боже… только не дай сейчас разреветься… не сейчас. Я задерживаю дыхание, чтобы не сорвать с плотно сжатых губ предательский всхлип. Внутреннее напряжение достигает абсолютного прорыва, выплясывающие пальцы сходятся в кулаки, ногти впиваются в ладони. Чувствую, как кровь отливает от лица. Спокойно! Не смей подавать вида. Не сдаваться. Ждать. Нас швыряло, крутило, ломало все эти годы. Но мы всегда справлялись, не время сдаваться! Опять ждать, охуеть, радость-то какая… Невыносимо. Все посторонние звуки гасятся, обманчиво отражаются смутным эхом, слышится только бешеное биение собственного сердца. Воздух накален до предела, мне дышать нечем. Я задыхаюсь от засасывающего страха; реальность, душевным пинком под дых возвращает с небес на землю. Слишком напористое ощущение опасности, остро осязаемое, вбиваемое ржавыми гвоздями в самое сердце почти по самую шляпку — я знаю это чувство. Ловушка. И он знает, что там ловушка. Но все равно, как всегда — в самое пекло. Только так, хоть в преисподнюю, по другому и быть не может, конечно. Вашу ж мать! Мать вашу! Этим ублюдкам нужна жизнь моего мужа, блядь, и Эрик, естественно, без колебания ей рискнет в очередной раз. Прелестно, а ты сиди и мучайся от бессилия, и беспомощно кусай губы! Господи, пожалуйста, не дай ему пропасть, береги его. Мне хочется, чтобы он вернулся скорее… Это сковывающий страх. Целый океан страха во мне… Он сказал, что любит меня… Да черт подери, двадцать лет молчал, а тут… Прощался? Вот сукин ты сын, Эрик! только не вздумай сдохнуть, ну пожалуйста! Господи, ну неужели все слишком плохо? Если Эрик пришел в детскую — то это конец. В глазах всплывают чернильные пятна, огромными волнами накатывает колючий ужас, но я запрещаю себе даже думать о том, чтобы посметь подать вид. Плохо ли мне, хорошо ли — сейчас от моей способности держаться, зависит видимое спокойствие и чуть плещущаяся вера остальных собравшихся в детской, следящих за мной внимательными взглядами. Стараюсь дышать ровно, но это получается с огромным трудом. Вдох-выдох, вдох-выдох… ну давай, чуть-чуть… вдох-выдох, еще… и блядь, еще разочек… вот так… Он сильный, он справится! Эрик всегда возвращается, всегда… и сегодня обязательно вернется. Нельзя терять надежды! У него все получится! Родной мой, только вернись, ты нам очень нужен! Как же ты мне дорог… Столько ты для нас всех делаешь… для детей. Есть ли что-нибудь, на что бы ты не пошел ради их защиты? Конечно, нет! — Чувствуешь, Крошь? Что-то надвигается! — тихо спрашивает меня сидящая рядом Клэр, легонько покачивая на руках маленького бутуза. Она опытная бесстрашная — естественно, все понимает. Напряжение ощущается слишком плотное, густое, что можно попробовать его на вкус и потрогать руками… — Чувствую. Все чувствуют… — Мама, тебе грустно? — На меня серьезно и не отрываясь смотрят две серо-голубые, большие, яркие бусинки, в обрамлении пушистых ресничек. Маленькая ладошка доверчиво цепляется пальчиками за мою руку, и шкодливый бесенок забирается мне на колени. — Папа сказал, что скоро приедет. Ты не будешь плакать? — Конечно, я не буду плакать, Люси, — пряча дрожь в голосе, намеренно беззаботно выдаю дочери. — Не такая уж у тебя мама и плакса. Если папа обещал, что скоро приедет, значит, так и будет. Он всегда выполняет свои обещания! — Вот бы еще себя заставить поверить и не трястись от беспокойства. — И мы пойдем стрелять из его пистолета? — хитро прищурив один глаз, интересуется Лусия. — Папа мне обеща-а-ал. И Ричи с Троем пойдут? Ну да, у кого что, а у нас пистолет! Нет бы плюшевый мишка. Спасибо, что мои дети не хватают оружие в младенчестве. Ничего не поделаешь, видимо гены. — А как же иначе, обязательно пойдем! Только чур я первая стреляю из его пистолета. — Одна бровка-домиком ползет вверх в шутливом изумлении. — Но для того, чтобы пойти в тир, нужно сперва как следует подкрепиться, а потом поспать. Иначе, будешь зевать и стрелять мимо. Курносый носик смешно морщится, а потом губки растягиваются в широкой улыбке. Вот-вот, этот мини Energizer спать не заставишь без предварительных сказок, песен и плясок. Да кто бы сомневался! — Я уже поела, мне Вик шоколадку принес. Только он сказал, чтобы я тебе не говорила… — Ага, ясненько. — И спать я пойду только с тобой, мамочка, — ухищренно сообщает мне ребенок. Вот уж, спасибо так спасибо… Это мы уже проходили — сначала малышка перетянет на себя все одеяло, затем утащит мою подушку и в конце концов уляжется звездой поперек кровати, милостиво оставив мне для сна самый краюшек. А уж если и Трой с Ричи прискачут, вереща, что им приснился страшный сон, или на улице шандарахнет гром с молнией… то все, сливайте воду, тушите свет — мама обязательно проснется от смачного удара задницей об пол. Причем, многочисленные пинки в бок от маленьких пяточек, мне давно уже не страшны. Где-то в груди вскипает тайфуном щемящая нежность. — Солнышко, но здесь очень маленькие кроватки, они детские. Я хоть и размером с кошку, но вдвоем мы туда все равно не влезем. Я заберу тебя вечером домой, и будем вместе спать на самой большой кровати. — Люси согласно кивает, потряхивая пальмой на голове, и расплывается в улыбке до ушей. — А можно нам к Алексу сходить, посмотреть, как он тренируется? — Не сегодня, малыш. У Алекса инициация, его нельзя отвлекать. Он придет, когда сможет. — Да мы осторожненько, а мам, он и не заметит нас. Я же знаю, что ты постоянно подсматриваешь с лестницы. — Ладно, уболтала. Но не сегодня. Договорились? А сейчас иди поиграй с ребятками, маме нужно отлучиться ненадолго. Запечатлев звонкий «чмок» на моей щеке, бесенок, громко пища, исчезает в игровой. Вот такая она. Егоза. Самостоятельная. Любимая. Спокойно ступая, направляюсь к двери, стараясь не делать нервных и резких движений, чтобы никого не напугать, но они все на меня так пристально пялятся… Черт! Не знаю, чего Бесстрашные ожидают: что я взвою в голос, заламывая руки, или стану истерить, но кажется, притворщица во мне сегодня отменная. Время тянется подобно тугой резине, медленно и невыносимо тяжело. Не в силах больше сидеть в неизвестности, отправляюсь прямиком в диспетчерскую. Яма словно вымерла, небывалая тишина пустых помещений разбавляется только гулким эхо моих шагов. У меня сейчас все нервы оголены и они требуют-требуют-требуют немедленного выплеска, или меня на клочки разнесет, прямо среди этих каменных ходов! Ожидание смерти хуже самой смерти. Господи, храни нас всех! Как безумно быстро все в этом мире меняется. Я влетаю в диспетчерскую ураганом, именно в тот момент, когда из динамиков доносится голос Вайро… «Бум, бум, бум» — перестукивает песенка крови в висках. Тягучий звон забивает звук, голова плохо соображает. Заложники расстреляны! Ловушка! Состав подорван! Подорван на мосту… Ловушка… Сердце бешено колотится, пытаясь переломать мне ребра. Плотная пелена окутывает пустым отчаянием и тысячи маленьких, слепящих мушек застилают взор. Удушающий спазм сдавливает горло, мешает наполнить легкие кислородом. Ну дыши же… Давай… Еще дыши. Капли холодного пота стекают по спине. Нет, только не это, ну, пожалуйста! Боже… Этого не может быть. Это не правда. Кромешную, пугающую тишину, мертвую, резко прорезает родной голос: — Мама! — В глазах все плывет, я озираюсь по сторонам, ища глазами сына. Алекс стоит, застыв в дверях диспетчерской, Вик уже пробирается ко мне, ухватывая под локоть, иначе я упаду. И Матиас, старший сын Итонов, здесь, и Кевин Гилмор мельтешит за дверьми. — Мама! Что с отцом? — снова слышу голос, так похожий на голос мужа. Господи, если бы я сама знала. Да тресни ж, преисподняя прямо подо мной, пожалуйста! Неужели, все так плохо? Прямо совсем плохо. Если мой, всегда собранный, сосредоточенный, гордый и самоуверенный Алекс, выдает такое «Мама!», то всё, охуеть как погано. Всё хуже некуда, если уж совсем честно… Сердце стремительно ухает в пятки. Растерянно ловлю стальной взгляд сына. У меня куда как меньше самообладания сейчас. Закусываю губу до искр в глазах, чтоб не взвыть в голос. Состав подорвали. Эрик, где он?! Не паникуй, не смей паниковать! Все — потом! Страх и тревога проваливаются в адреналиновую пропасть, ощущаю лишь сковывающую сердце ледяную ярость. Глубокий вдох… — Алекс! Собирай неофитов, нам понадобятся свободные руки для помощи раненым. Сбор через пять минут возле подземных гаражей. Виктор, сынок, остаешься за старшего. Ты знаешь, что делать! Сообщи доктору Стивенсу в лазарет, пусть немедленно отправит мобильную бригаду. Нужна регенерация. Найди Трис, она в штабе координирует бесстрашных. —Мои мужчины исчезают из помещения. Им не нужно ничего объяснять, они истинные сыновья своего отца. Вик — приемник лидера, а Алекс, настоящий боец, он не сможет стоять в стороне… Никогда. Как и его отец. Вот бы еще себя взять в руки. — Свяжитесь с Эрудицией, пусть направляют медиков к месту происшествия! Сообщите пожарным службам о «ЧП»! — это уже диспетчерам. Бегом несусь собираться, а сама боюсь. Я боюсь потерять всех тех, кого так люблю…* * *
Музыка — Skelet «Whispears In The Dark».
Ворота распахиваются, набитые внедорожники вылетают стальными торпедами, набирая скорость, отправляясь к останкам поезда, куда совсем недавно загружались наши близкие. Едем в полном, плотном, тяжелом, как могильные плиты, молчании. Всю дорогу гоню от себя все мысли, все. И даже дышу через раз. Когда до косогора перед мостом, с которого открывается вид на железную дорогу, остаются считанные десятки метров, я начинаю молиться и скулить. Про себя, конечно. Воздух с присвистом уходит из легких, дыхание срывается, и в сердце врезается нож. И режет на куски, когда картина разгрома встает перед глазами… Перекореженный состав, больше похож на большую консервную банку. Один вагон полностью раскурочен взрывом — почерневшая порванная, словно фольга, сталь извергается затихающим пламенем, а в небо уносится столб черного дыма… Взрыв произошел прямо на мосту, в первом вагоне, в том самом, в котором… Там никто не мог выжить. Нет. Не думать. Обломки металла, куски начинки салона, крошево из стекла и железок, тела… Изувеченные… окровавленные, обгоревшие тела… Вокруг носятся те, кто в состоянии стоять на ногах. Бесстрашные вытаскивают из стального плена зажатых во втором вагоне раненных людей. Недалеко уложены в ряд… мертвые. Множественные резаные, колотые, осколочные раны, оторванные конечности. С другой стороны, расточая низкие вибрации мощными протекторами по земле, на полном ходу летят наши драгстеры с остальными бойцами, отправленными к аэропорту под командованием Итона и Вайро. Мы выскакиваем из машин и, не сговариваясь, несемся к поезду. Ахающий взрыв, толчком отдающийся по всему мосту так, что рельсы жалобно звякают, гулким эхом расходится по округе. Земля содрогается; клубы песка, черный дым, огонь, крошево металла, обломки стали разлетаются в стороны. Остатки состава подбрасывает, и один вагон срывается вниз. Оглушающий грохот сливается воедино с криками людей. Сердце скачет к горлу и проваливается на самое дно. Суки. Да вашу мать! Было два заряда! До меня доходит, что ебанул последний, уже пустой, вагон, но не успеваю почувствовать облегчение — ударная волна сносит Бесстрашных и раскидывает по земле как кегли. Ребята растерянны, конечно, у урожденных неофитов там родственники, близкие… Девчонки рыдают. Кевин хищно вращает белесыми глазами, пытаясь высмотреть Ворона и Сани среди этого хаоса. Издали слышится смачный матерок, и парень облегченно выдыхает. Алекс внешне спокоен, но неестественно выпрямленная спина, желваки по скулам и сверкающие льдом прищуренные глаза выдают его состояние. Сначала вместо слов вырывается одно шипение. Конечности у меня мелко трясутся, и я хватаю воздух ртом. Соберись! Ты умеешь. Ты и не такое видела. Ну! Еще раз! — Неофиты! — гаркаю так, что сама с перепугу подпрыгиваю. — Вы под началом медиков и Дока, помогаете транспортировке раненых. Бегом к Роджеру! Живо, хули встали! — встречаюсь взглядом с сыном. Я знаю, что он будет делать. — Алекс, ты ищешь отца! Найди его! Рассредоточиваю подростков, и они принимаются за дело. А клинок в сердце так и остается. Дышать очень больно. Сколько людей погибло! Ох, как же их тут много! Но первым делом бегу к мертвым. Я должна убедиться, что Эрика там нет, должна. Как страшно увидеть! Мелкими перебежками от тела к телу, вглядываясь в лица, и почти каждое лицо знакомое… После полигона мне еще не было так жутко, ведь здесь все свои. Мертвые, раненые, убитые заложники. Мы не смогли их спасти, не смогли защитить всех этих людей. Я слышу стоны адской боли, чувствую этот жгучий запах гари, вонь паленной плоти. Снова. — Ли-и-инн! — ору я, увидев подругу. Она озирается по сторонам, вся в крови, прижимает руку к груди. — Ты в порядке, ранена? — обжимаемся молча, чего тут скажешь. Живая. — Эрика не видела? — Не видела, Крошь. Он не с нами ехал. Да в порядке я, — отбивается от моих ощупываний. — Руку только сломала, да ссадины. Ты Шону не видела? — Нет, здесь сам черт голову сломит. Мужа не могу найти. Сани слышу: если она матерится, значит, в порядке. Что с Вороном, не знаешь? — Жить будет, задело немного, его уже Майк подлатал. Вайро! Я здесь! — кричит Линн ищущему ее мужу. Командир налетает на нее, словно тайфун. И, сграбастав в объятья так, что Линн шипит от боли, принимается осматривать ее руку. Подружка утыкается носом в подмышку мужчины, всхлипывает, а он что-то шепчет ей, успокаивает, поглаживая по голове, и сразу пытается утащить к медикам. Небольшой камень срывается с души от облегчения. Как же быстро может родиться надежда. Из подорванного вагона вытаскивают и укладывают на траву погибших, ноги уже несут туда… Колин… его, застывшее, обезображенное ожогами и рваными ранами тело бросается в глаза, потом Алекс. Мои напарники. Значит, и я лежала бы с ними, если бы муж пустил меня на операцию. Опять тротил с нарубленными болтами? Откуда же вы его берете, суки проклятые? Погиб почти целый отряд штурмовиков. Я закрываю глаза, чтобы не видеть заострившегося, бледного, как мел, личика Шоны, ее просто перерезало пополам куском стали. Линн взвывает, когда Вайро накрывает ее сестру своей курткой. Это не просто невыносимая боль, этому даже нет названия. Ненавижу! И слезы дорожками скользят по щекам. Медики подключаются к работе, раненых укладывают на носилки, вкалывают регенерацию… Трис быстро все организовала. Горящий вагон уже почти потушили… — Где лидер? Вашу мать! Кто-нибудь видел лидера? Где мой муж? Где Эрик?! — я ношусь среди этого ада, дергая за руки людей. Никто нихера не знает. В груди уже горит от нехватки воздуха, пот ручьями стекает по лбу. Кто-то говорит, что он подорвался, другие утверждают, что он ехал в предпоследнем вагоне, но никто не видел его после взрыва. Сжимаю зубы до скрипа, сглатываю тошный комок в горле. Я не буду сейчас об этом думать, не буду. Он жив! Эрик сильный, он не мог погибнуть, его так просто не убьешь. Ну, ведь правда же?! Прошу тебя, Господи, ну пожалуйста! Не сметь сдаваться, не позволяй себе сломаться. Ты не можешь, не должна! Эрик… ну где же ты, где? Только будь живым, родной мой, будь живым. Только дыши, прошу тебя, а остальное мы поправим, как всегда. Хороший мой, любимый, услышь меня, почувствуй! Я знаю, что ты всегда меня чувствуешь. Ты так нам нужен… — Мам! В поезде, среди мертвых, отца нет! — Алекс выныривает из деформированного состава весь черный от копоти, отрицательно качает головой. Не нашел. Слава богу. Но как же его найти? Ну где же? У меня уже ноги порываются подкоситься. — Ты успокойся, мам, ладно? Лидер будет в порядке, он же сильный! — на мгновение прижимает меня к себе. — Знаю, Алекс, отец сильный. Он жив, конечно, мы должны его найти. Эри-и-ик! — сложив ладони рупором, выдаю по округе в надежде, что он все-таки услышит. — Вайро, я не могу найти Эрика! — сшибаю я командира сообщением. Он тоже его ищет, наверное. — Ты что-нибудь знаешь о нем? Может, кто-то говорил, где лидер? Да твою мать, в составе его нет, среди раненых нет, среди вытащенных тел тоже. Вайро! Фор! Где Эрик? Он не выходил на связь? — Последний раз мы связывались с лидером прямо перед взрывом, потом связь оборвалась… Маячок! — ревет злыдень, с минуту посверлив меня глазами. — Итон! У лидера, блядь, есть передатчик! Нужно его активировать! Мужчины уносятся к драгстерам, Алекс с ними, а я спускаюсь под мост, где валяется сорвавшийся и приплюснутый вагон. Надо проверить. Майки и Дейл вытаскивают из-под обломков борта тело. Эллисон Саммерс… Точнее, то, что от нее осталось. Блядский черт, у женщины нету обеих ног, оторвало, а голова просто разбита. А значит, там… Я ужом протискиваюсь в рваную щель между металлом и ползу вперед. Там просто мешанина из плоти, запекшейся крови и сломанных, разорванных тел. Я спускаюсь в пекло к самому дьяволу, в обезумевший ад. Весь корпус вагона в решето от мелких осколков. Знаю, что Джойс здесь, они всегда вместе. Его вытянувшееся могучее тело, изуродованное осколками и огнем, я нахожу в самом углу. Чаша боли просто переполняется… То, во что превратилась его широченная грудина, иссеченная железом… Внутри что-то лопается, все обрушивается, раздавив меня под собой, словно грудой булыжников. Не смотри, ради Бога! Но я не могу. Просто не могу. Так паршиво. Закрываю глаза ненадолго, рвущиеся рыдания уже не сдержать. Зажмуриваюсь и встряхиваю головой, будто бы все, что произошло — это страшный сон, от воспоминаний которого нужно избавиться. Но это не сон. Внезапно наступившая тишина отражается в ушах гулом. Жуткий, приглушенный барабанный бой стоит в висках. Черное полотно отчаяния накрывает меня внезапно. Застонав, я закрываю лицо руками, утыкаясь лбом в грудь мужчины и хныкаю. Жалобно, тоненько и протяжно, словно маленький ребенок. — Джойси… Ну как-же так? Ну, не надо… пожалуйста… — глажу ладонью его по плечу, а вздохнуть не получается, совсем не выходит. — Вставай… ну же, нельзя… Джойси, кто-же меня будет обзывать «заразой», а? Прошу тебя… ну чего ты… тебя же, даже кувалдой не пробьешь. Пожалуйста, ну не умирай… не надо, не надо… — знаю, что ничем помочь ему я не в силах, но мне так плохо. Я так давно его знаю, что кажется рядом с ним прошла целая жизнь. И получается, что лет проведенных вместе больше, чем прожитых без него. Мы и так все в Бесстрашии живем бок о бок, но в некоторых ты прорастаешь всей душой. Они становятся родными. Не зря же есть присказка, что у нас «одна кровь на всех». Перед глазами мелькают картины прошлой жизни: Инициация, почти двадцать лет назад. «Тебя что, драться не учили?» — самодовольная мордаха, поигрывающие мышцы… Громче всех гоготал, когда я ремнем огребла… «Бл*дь, кто… мелкая?» — блонди оборачивается, получив пинок под зад, изумленный взгляд сменяется на гневный… «Ваши неофиты совсем охуели. В «скачки» со мной решили поиграть. А эта… паразитка, думает что мне можно безнаказанно отвешивать пинки». «Я с тебя шкуру спущу». «Попалась. И чтобы мне с тобой сделать?» — носились с ним по всей фракции… «Ладно, живи малявка. Бегаешь ты действительно хорошо. Заработала». «Мелкая, имей в виду: если я тебя поймаю, то нашпигую весь зад нейростимуляторами!» — сафари, то самое, перед финальным тестом. Горло сдавливает удушающими спазмами, пальцы стягиваются в кулаки… «Мелкая, опять нарвалась? Ой, зараза… Добавить бы тебе для профилактики!» — ругался, но врачевал. Скрипел зубами, но по-своему заботился. «Прибью, заразы!» — шипел блонди, вставая после того, как мы с Линн завалили его, убегая от разъяренного Вайро… а потом, сгонял нас с дерева… «Ну, заразы, да что же вам не живется спокойно?» «О боже… ты хоть иногда своей головой соображаешь? Брэд точно к вам приставал, или ты заливаешь? — и, выслушав мой ответ, кивает. — Ясно. Значит огреб за дело». «Да что ж ты творишь, зараза мелкая? Ты чего устроила за разборки, совсем мозгов нет? Нахуя ножами швыряешься, давно ремнем не пороли? Зачем девку отпиздила?» — это уже на маяке. Обалдел от того, какой теплый прием я устроила лидеру… «Блядь, мелкая, я тебя придушу. Какого йуха… у тебя мухи в руках ебутся? — злится облитый горяченьким блонди, прямо перед тем, как я пошла с диском к Фору. «…Поясни что ты видишь… Молодец, малявка…» — на полигоне, защитник и инструктор… «Ишь ты, врубилась, заноза. Завтра мы едем обследовать еще раз тоннель, ведущий в город. Может, возьмем тебя с собой». «Где-то снайпер засел. Хуевый, как всегда. Но двигаться надо быстрее. Вайро, че за хуйня тут?» — чуть не погибли при неудачной вылазке в город… «Ты ебанулась? Мне лидер башку оторвет, если узнает, что я тебя подпустил к Эрудиции!» — он меня берег, хоть и называл заразой… «Гони, твою мать!» — угоняем драгстер от Эрудиции… «Мелкая, не вздумай лезть в пекло. Иначе точно ремнем выдеру. Поняла?» — мой скулеж уже превращается в вой, а я пытаюсь заткнуть себе рот ладонью. Мне кажется, что он сейчас откроет глаза и станет ругаться, что я тут разнюнилась. Всегда за это ругался… «Чего тебе с молодняком не сидится, мелкая?» — но рассказал про Эрика, про их совместные рейды… «Ладно. Хоть ты и зараза, но я расскажу, так и быть…» «…Какого хуя встала! Бегом, мелкая!» — во время бомбежки полигона, несмотря на ранение, он за меня беспокоился… Гонял, ругался, но я всегда точно знала — не подведет. Широкие мощные плечи, на которые можно рассчитывать. А потом, появилась эта девушка, Эллисон. После полигона, Джойс ушел в патруль, говорил, что «старый стал для разведки». И там нашел свое счастье. Нашего блонди, нашего отчаянно закостенелого женоненавистника блонди, подкосило. Эта девушка, нежная и дерзкая одновременно, которая долгое время была по ту сторону, с недовольными* прочно и надежно покорила нашего Джойси. Не верилось даже, но, смотря на эту парочку, было просто щемяще, до визга, до отчетливости радостно. Она подарила ему восемь лет счастья. Может, и больше, но женаты они были восемь лет. И вот теперь — в один день. Вот, где ужас! Больно, невыносимо больно, страшно, ну как так, почему они? Ох, как трудно дышать! Они так счастливы были… Я сижу, зажав ладонями рот, и слезы катятся по щекам сами собой. Долго сижу, пока не стихают рыдания. Тупое онемение удается скинуть не сразу. Все время сплавляется в одну больную минуту горя. Невыносимо смотреть, невыносимо осознавать, что я больше не увижу этого огромного детину, так нежно обнимающего свою хрупкую жену, не услышу матерок, бурчащий под нос, когда он недоволен. Когда родилась Лусия — наш пятый с Эриком ребенок, девочка после четырех мальчишек, — и мы показали ее всем, он обнял меня и сказал: «Ну ты даешь, зараза мелкая, ну, ты и молодчина!» От воспоминаний совсем горько, но на душе неожиданно становится чуть теплее, и улыбка трогает губы. Ох, Джойси! Ты навсегда останешься частичкой моей души. Боже, я так больше не могу. Бесстрашие уже никогда не будет прежним без него, без них… Подцепив тело за ворот бронника, медленно пячусь назад. Очень тяжелое, почти окоченевшее, оно просто как камень, но я тяну шумно отдуваясь, намертво сцепив зубы, и постепенно пячусь, пока ноги не выныривают наружу. Выбираюсь из вагона полностью опустошенной оболочкой, без сил, отводя взгляд в сторону, а Майки достает Джойса. Мужчины укладывают его рядом с женой… Злоба и ненависть рвет меня на части. Сволочи! Попадитесь мне, на куски разрежу, глотки перегрызу, только дайте до вас добраться! Мне просто похуй уже, душа жаждет мести, только звериная ярость распирает сердце. Мы найдем вас, твари, обязательно найдем — вы за все ответите, за каждого убитого! Боль грызет изнутри огромными клыками. И эта боль не проходит и не излечивается ничем, даже временем, ты просто привыкаешь жить и дышать с ней, и даже порой, вопреки всему, смеяться. Но окончательно она не покидает никогда и постоянно ищет повод вернуться. — Эшли! Эшли, мы нашли его! — я слышу голос Вайро, и воспринимаю все происходящее словно сквозь вату. — Да, ёбт твою мать, ты что оглохла, малявка? Лидера нашли! — зычный ор, и командир несется с моста, а у меня по позвоночнику проходит озноб. Вайро замирает, увидев Джойса, медленно бледнеет — от самых крыльев носа, и прикрывает на секунду глаза. Сердце пропускает несколько ударов, а потом скачет взбесившемся мячом. Резко срываюсь с места, как гончая. Майк бежит следом, вдруг медик понадобится. Нашли, нашли его. Живой! Матерь божья, живой? Ранен? Ничего, главное, чтобы живой… Взгляд быстро выхватывает несколько человек, толпившихся неподалеку. Там Итон, Алекс, еще кто-то. Вайро мельтешит впереди. Далеко. Снесло ударной волной? Выкинуло? Под обломками? Черт! — Живой? — все, что получается выдавить из горла. — Живой, сука, лидер живой! — отвечает мне кто-то, я уже даже и не разбираю кто. — Его Фор, по сигналу передатчика нашел, лидера завалило обломками. — Эрик… — И эти сиплые звуки мой голос? Приходится откашляться. Плюхаюсь на колени, проехав еще по земле метр по инерции. Руками шарю, ощупывая. Глаза у него закрыты, без сознания, голова пробита. Ладно, не впервой. Пульс есть. Кровищи-то! Откуда? Да, где же… Тело обмякшее, теплое. Живой. Родной, хороший мой, живой! Ничего-ничего, так просто я тебя этой суке с косой не отдам! Нога вывернута под неправильным углом, сломана, из бочины торчит кусок железки, блядь! Кусок здоровый, с ним мы его не перенесем. Вот это уже хуёво. Майки приземляется рядом, подключается. Выковыриваю трясущуюся душенку из самых пяток. Спокойно. Соберись немедленно! Просовываю руку под бронежилет, там все липкое от крови. — Эрик, он жив? — воздух прорезает дрожащий визг. К нам бежит Лерайя Айрис, звучно всхлипывая на ходу. Охуенно. — Он жив? Майк, ответь мне, Эрик жив? — Мои брови стремительно уползают вверх. Ну дава-а-ай, еще на грудь моему мужу бросься. Ну надо же, какая сука прилипчивая! — Господи… ну, скажите, что он не умер. Лидер живой… он сильно ранен? Его взрывом выкинуло из вагона? — по ее щекам льют не слезы, а прямо ручьи. Я слегка зависаю от неожиданности. Майки сконфуженно поджимает губы: у него вроде с Лерайей, кхм… отношения, а она тут устроила. Фор устало трет переносицу пальцами, отводя взгляд в сторону. Вайрушка покрутив буйной головушкой: мол, все бабы дуры, и, сдобрив сей жест отборным матом, снова склоняется над Эриком. А меня словно кипятком ошпарили, вот блядская идиотка-то! Раздражение так и накатывает, что в глазах темнеет. Алекс, сложив руки на груди, в упор, пристально разглядывает психованную бабу, прищурив серую сталь, и презрительно ухмыляется, чуть приподняв верхнюю губу. Он уже взрослый, естественно, все понимает, но мне становится стыдно, что мой сын, стал свидетелем дурацкой сцены. Мда, ситуация… Черт! — Заместитель командира отряда, держите себя в руках! — шиплю я совсем недобро, вставая с земли и подходя к ближе к женщине. — У нас все под контролем. Лидер жив! Ему оказывают медицинскую помощь, и мы прекрасно обойдемся без рыдающих барышень и прочей сопливой херни. Лучше сбегайте, поторопите медиков с носилками. — Оттягиваю бабенку в сторонку под руку, чтобы никто не услышал: — Ты что здесь устроила, совсем спятила? Еще раз подвалишь к моему мужу, я тебя тихонько прирежу. Усекла? — Лерайя, полоснув по мне зареванными глазами, мигом уносится к машинам Эрудиции. Майк вкалывает Эрику регенерацию, обезболивающее, я уже копаюсь в медицинской выкладке, выуживая перевязочные пакеты, разрывая упаковки зубами. Вайро колдует со сломанной ногой. Сердце долбит так, что слышно даже на небе, и кажется, сейчас выскочит из горла. В животе все внутренности скручивает узлом. Бронежилет должен был изрядно погасить силу удара, значит, есть надежда, что кусок не слишком глубоко вошел. Надежды, надежды… Только за счет них мы и живы, наверно, по сей день… — Надо сперва убрать кусок металла из бочины — по-другому, его не транспортировать, — говорю я всем сразу. — И нужно это сделать как можно скорее, в противном случае, начнется медленное отравление организма за счет продуктов окисления металла. Потом нужно снять броню и перевязать рану, иначе лидер кровью истечет. Вынимаем осторожно, не меняя угла наклона листа металла. Потом быстро зажать рану, остановить кровотечение, сейчас обломок пережимает ткани и сосуды. — Так давай, действуй. Какого хуя мы ждем, пока лидер тапки отбросит? Да живее вы, ебанный в рот! Пошевеливайте задницами! — рявкает Вайро на мужиков. В который раз смотрю на часы. У меня такое чувство, будто каждая утекающая секунда — это капля его крови. О, черт! Они подхватывают лист металла с нескольких сторон и начинают аккуратно вытаскивать. Подсовываю под бронник марлевый пакет, как только край стали выходит из тела, сильно прижимаю. Пока так. Потом сдираем с Эрика бронежилет, перетягиваем рану, осматриваю — вроде не глубокая. Конечно, на земле не самая удобная перевязочная, но справляемся быстро. Эрик скрипит зубами от боли, постепенно приходит в себя. Но не стонет, держится. Сильный. Выносливый. Он никогда не стонет от боли. — Очень больно? Потерпи, родной, еще совсем чуть-чуть, — сдавленно шепчу я, вглядываясь в бледное лицо. — Давай, Эрик, открывай глазки. Слышишь меня, открывай… пожалуйста. Ты не можешь умереть, ты обещал. Только потерпи, держись! Мы еще повоюем маленько, правда? — к нам бегут медики, а я с ужасом жду, что на его губы выплеснется кровавая пена. Вдруг внутренние повреждения? Или еще чего? Но ее нет, нет ее. Только выдох, и тихий, хриплый голос. — Ловушка, поезд — ловушка, всех убить… погибли… — Все потом, любимый, потом с этим разберемся, мы справимся, ты только держись! Бесстрашные же не сдаются! Мы не сдадимся! Хорошо? Я очень люблю тебя! — шепчу ему в чуть поседевший висок, наклоняясь ближе, к самому лицу. Глаза приоткрываются и сразу щурятся от яркого света. Я кажется смеюсь, размазывая влагу по щекам, кто-то радостно матерится. А в ответ строгий взгляд любимого серебра и легкая ухмылка. Я обнимаю его ладонями за голову, утыкаясь лбом в лоб. — Эрик, даже сейчас ты умудряешься ухмыляться. Я люблю тебя, слышишь?