Эрик
Музыка: «Bring Me To Life» Evanescence
Кулак впечатывается в железную стену вагона. Я не чувствую боли, все мое внимание поглощает эта мерзкая, чертова девка, открывшая свой рот и посмевшая мне выговаривать, как надо учить неофитов. Еще одна поклонница блядского Итона, целующего новобранцев в задницы? Ах ты, сучка мелкая… Девица, крепко зажмурив глаза, напряженно отворачивает голову, явно не ожидая ничего хорошего. Немного подрагивает, дышит часто-часто, грудь вздымается… Боится? Правильно, меня все боятся! Так ты еще и трусиха, стало быть? Что ж тогда выговаривала мне, со смертью поиграть захотела? Я ж выкину из поезда на полном ходу, нет девицы — нет проблемы… Почему-то, эта мысль вызывает неконтролируемое веселье. Неожиданно захотелось посмотреть ей в глаза… — Открой глазки, — она медлит, не хочет подчиняться. Я всегда получаю то, что хочу. Даже не думай играть со мной, малявка. — Открой! — Мой тон звучит все настойчивее, а в груди поднимается новая волна раздражения. Неофитка медленно поворачивает голову, смотрит мне в глаза. Чуть высунув язык, проходится им по пересохшим губам, и теперь её рот влажно поблескивает в свете мелькавших за окнами вагона фонарей, притягивая к себе взгляд. Откуда-то я знаю, что под футболкой у нее ничем не стиснутая грудь, а губы пухлые, невинные и очень вкусные. Подавшись вперед, я накрываю ее губы своими без предупреждения и не спрашивая, просто беру свое, пробую их на вкус. Точно. Она несмело приоткрывает рот, и мой язык незамедлительно оказывается внутри, натыкаясь на ее, в котором… Ах ты, ч-ч-черт! Язык проколола! Отчего-то эта мысль, вспышкой возникнув в голове, прокатывает по телу огненную волну, воспламенив все, что только можно. Мои руки, охватившие ее спину, тянутся к краю футболки, сминая ее, как ненужную тряпку… Я мну ее губы, присасываю, то одну, то другую и не могу насытиться. Хочу ее всю, здесь и сейчас, немедленно… У нее и правда под футболкой нет никаких больше хреней. Моя рука вцепляется в небольшую грудь, явственно ощущая тугой, заострившийся сосок. От моих прикосновений ее тело пробивает чуть заметная дрожь, а из груди рвется тихий, но совершенно отчетливый стон. Это несказанно меня удивляет. Она что… меня хочет? Оторвавшись от нее, недоуменно заглядываю ей в лицо. Так и есть… Расплавленной шоколадной патокой в ее глазах плещется томное желание. Немного отступаю, тяну ее за собой, туда, где в окно попадает свет от фонарей. Рассматриваю ее, будто раньше не видел никогда, ощупывая взглядом ее всю, и не могу понять, что в ней такого? Знаю только, что хочу ее целовать и хочу, чтобы она мне отвечала. Чтобы тело изогнулось и прижалось настолько плотно, насколько это возможно. Чтобы маленькие теплые ладошки гладили по щеке, спускаясь на шею, плечи, прижимали к себе так, будто я могу исчезнуть. Чтобы прикосновение моих губ срывало стоны и пробуждало неподдельное желание. Чтобы язык с шариком оглаживал мой, прошелся по губам, захватывая их, чтобы можно было проникнуть в приоткрытый рот, чтобы поцелуй был таким глубоким и возбуждающим, чтобы не осталось ничего, ни поезда, ни вагона, ни мерных постукиваний колес, ни фракций, ни раздражения, ни ненависти… Моя рука тянется к ней. Я беру ее лицо в свою ладонь, большим пальцем оглаживаю девичью щеку, и она прикрывает глаза от такой неожиданной ласки. Притягиваю к себе, наклоняясь, осторожно, будто бы боясь спугнуть мгновение, тянусь к просящим касания губам. Последовавшее за этим ощущение — влажное, легкое, опьяняющее, — кружит голову, лишает рассудка. Снова внимательно разглядываю ее, и никак не могу взять в толк, что же происходит со мной. Ее взгляд так же пытливо ощупывает мое лицо, силясь понять, что же ждать дальше. Я вижу, чувствую, как она меня хочет, меня это невероятно будоражит. Целую ее еще и еще, уже потихоньку раздвигая губы языком, прокатывая по ним, прихватывая, втягивая в себя. Она отвечает мне, её ладонь ложится на затылок каким-то невероятным, кажущимся привычным жестом, гладит его, зарывается в волосы. Я обнимаю ее за поясницу, притягивая к себе еще ближе, заставляя ее тело прижаться, ощутить мою близость. Другой рукой пробираюсь под футболку, чувствуя ее обнаженную мягкую кожу, ладонь скользит вдоль позвоночника снизу вверх, девичье тело плавится в моих руках, поддается, прекращая сопротивление, полностью подчиняясь моей воле. Ее руки оплетают меня, как-то надрывно, крепко… Поцелуй набирает темп, становится глубже, теперь это уже не невинное касание, это ожесточенная борьба двух стихий. Дыхание у обоих сбивается на рваные вздохи, воздуха не хватает… Мои губы опускаются на ее шею, от нахлынувшей страсти, прикусываю, вызывая у нее едва заметное подрагивание. Она доверчиво подставляется под напор моих ласк, а я не могу больше стоять. Поворачиваю ее и впечатываю опять в стену вагона. На секунду оторвавшись, уже не сдерживая ни дыхание, ни бушующее желание, стаскиваю с себя куртку, отбрасывая ее куда-то в сторону. Ее руки сразу проходятся по моим плечам, опускаясь вниз и сдирая с меня футболку, обнажая голый торс. Я поворачиваюсь, чтобы прижаться спиной к стене вагона. Избавляю ее от футболки, срывая ее через голову и подхватываю ее под бедра, усаживая на себя, не прерывая поцелуя, неистового и совершенно безумного. Прикосновение голого тела вышибает все мысли, остаются только инстинкты, мне хочется избавиться вообще от всей одежды, содрать, порвать на ласкуты, и плевать, на все плевать, я хочу только ее, здесь, сейчас, до чертиков… Внезапно она начинает таять. Исчезает, растворяется в пространстве, мои руки уже не держат легкое тело, потому что его нет. Я до боли, до рези, до исступления хочу вернуть его… Нет, не надо, это мое, только моё! От отчаяния и досады бьюсь затылком о железную стену вагона… И открываю глаза. Ч-черт! Вот же пиздоблядство! Какого хера?.. И который час-то уже? М-м-м, твою мать, полвторого. Или еще только? С учетом, что я завалился в девять утра… Блядь! Упругие холодные струи душа выколачивают из головы все мысли, оставляя только одно желание — поскорее согреться. Но я стою в надежде, что это поможет. Минут через пятнадцать, собрав себя по кусочкам, кое-как выбираюсь в столовую и прохожу вдоль рядов, хмуро оглядывая зал и направляясь к раздаточной. Мне нужно кофе. Много. Последний рейд был, вот просто, полный пиздец. Три дня, без сна и отдыха мы просидели в засаде выслеживая изгоев, которые по данным разведки могли что-то знать. Потом арест, допрос, море крови, гора костей, жалкие крупицы информации. И вот, после этих совершенно, просто на хуй измотавших меня дней, ко мне подсаживается свеженький и бодрый Макс. — Ты чего такой хмурый, Эрик? У тебя никто не умер? — жизнерадостно спрашивает меня старший лидер, и приходится собирать в кулак весь свой контроль, чтобы не ответить ему в тон. Очень смешная шутка, Макс, заценил! — Попробовал выспаться после трехдневного рейда, — равнодушно-устало отвечаю ему. — Не получилось. — А почему ты мне не доложил о результатах? Лидерам принято докладывать обо всем, что произошло на выезде по прибытию во фракцию! Эрик, ты же знаешь правила! — Я доложил Саймону, — прихлебываю бодрящий напиток, чтобы скрыть набирающее обороты раздражение. — Он божился, что передаст тебе все слово в слово. Меня, если честно, подзаебли последние три дня, хотел выспаться, а тебя не было нигде. — М-да… Я был… занят. — Да все знают, где и чем, а если быть совсем уж откровенным, кем ты был занят. — Ну так что, все удачно прошло? — А Саймон не сказал разве? Мы схватили… — Макс! — рявкает кто-то из секретарей в открытую дверь общепита. — Тебя лидер Эрудиции вызывает на связь! — Иду! — отзывается лидер и вскакивает, бросив на меня короткий взгляд. — Извини, Эрик, вечером зайдешь ко мне, все расскажешь. А сейчас мне надо бежать! — Как скажешь, Макс, как скажешь… — тяну я ему в спину, стараясь затоптать поглубже эмоции и сконцентрироваться на чем-нибудь другом. Выходит хуево. Уродский блядун. Насрать ему на дела фракции, думает только о… Ладно, хер с ним. В столовой нет почти никого, обед уже кончился. Ну хоть кофе оставили, уроды. Хорошо, что неофитам кофе не дают, а то бы не было его уже… Кстати, а где они? Когда проходил мимо Ямы, никого там не видел, в столовой тоже никого нет… Куда они упиздовали-то? Беру свою кружку и выхожу из столовой, направляясь в командирский отсек. Там тоже никого нет, только Ворон и пара каких-то ребят. При моем приближении сразу стихают все разговоры и взгляды настороженно устремляются на меня. Кажется, вид у меня не пылает дружелюбием, блядь. — Ворон, ты не в курсе, где неофиты? — угрюмо спрашиваю я молодого командира. — Я что-то вообще никого не наблюдаю… — А зачем тебе неофиты, лидер? — немедленно начинает хохмить Ворон, не заботясь об уместности своих подъебок. — Хочешь обнять их покрепче, чтобы не только тебе плохо было? — Ты договоришься когда-нибудь, Ворон, до беды. Уйми язык свой поганый и скажи, где неофиты, мать их! — Так Фор с Лорен их в Старый город повели, на изгоев смотреть… Я чуть кофе не поперхнулся. — Что, блядь? Куда они их повезли? — В Олд Таун, а что такое? — Ничего, кроме того, что там может быть засада, блядь! Швырнув кружку на стол, я быстро, как только могу, бегу к диспетчерской. Черт, не спросил, когда они уехали, но если на поезде, то, скорее всего, недавно. За мной бежит слегка бледный Ворон — понимает, что пиздец случился. — Когда они уехали, на каком поезде? — бросаю ему, быстро продвигаясь к диспетчерской, надеясь, что, может, удастся их перехватить. — Да вот, недавно совсем, час назад где-то. В четырнадцать десять поезд был. Сразу после обеда их и повезли. — Черт, вот же хуйность пиздоблядская! Так, диспетчеры, установить мне связь с патрульными Старого города, и с Фором, мать его! Блядь, не мог меня дождаться, идиот! — поворачиваюсь я к Ворону и объясняю: — Изгой, которого мы в плен взяли, раскололся вчера, мать его, что они готовят диверсию с Старом городе, я Саймону должил, но кажется, ни слуху ни духу… Сообщите всем о мобилизации трех отрядов Бесстрашных! — это уже в рацию, когда с той стороны ответили. — Ворон, организуй, возможно, придется срочно выезжать туда. — Так точно, сделаю! — с готовностью кивает разведчик, пытливо сканируя меня белесым взглядом. — Мой отряд мобилизован, еще два соберем быстро! Ворон выскакивает из диспетчерской, а радиостанция шипит и не выдает никаких сведений. Нет, невозможно сидеть тут и ждать у моря погоды, лучше свяжемся с ними по дороге. — Докладывать мне обо всех сообщениях из того района, — рявкаю я на диспетчера, который смотрит на меня испугано и мелко-мелко кивает. — Обо всех, совершенно, ясно?! Дорога в оружейку кажется бесконечной, но спешка при экипировке не нужна совершенно. Быстро, насколько могу себе позволить в этой ситуации, рассовываю по карманам обоймы, ножи, пистолеты… Все что может понадобиться, чтобы выручить неофитов, которые, я уверен, застряли там в переделке. В машине уже ждут все, кто оказался свободен от патруля и дежурств: Ворон, Джойс и их отряды. — Да что там такое, лидер, может введешь нас в курс дела? — нервно спрашивают бойцы, готовые к самому худшему. — Там тоннели коммуникационные, — стараюсь объяснить им как можно быстрее, а у самого мысли только о том, что там сейчас неофитов положат всех, недорого возьмут… — Мы были в трехдневном рейде, задачей которого было выяснить, зачем изгои кучкуются в Старом городе. Взяли пленных, провели допросы, выяснили, что они обнаружили ходы. Изгои разбили вокруг тоннелей лагерь, и будут убивать всех Бесстрашных, оказавшихся там на расстоянии ближе, чем сто ярдов. Тоннель этот ведет в другие части города, чтобы они могли беспрепятственно ходить на территории других фракций и устраивать диверсии, грабежи и нападения. Мы же обычно Старый город только по периметру патрулируем, внутрь не заходим. Блядь, вот устроили экскурсию, черт! — Лидер, — ожвает радиостанция, — там на связь вышел Олд Таун! — Давай, соединяй! — Эрик! — это голос Фора. Ну хоть живой, может и обошлось все. — У нас тут засада, стреляют, суки, отовсюду, устроили перекрестный огонь. Одного неофита и патрульного убили! — Вот же блядь! Холодный пот прошибает спину. — Кого из неофитов? — получается даже невозмутимо спросить, хотя горло сжимает и не отпускает. — Он из урожденных, не успел пригнуться, когда началась стрельба. Остальных неофитов мы сунули в укрытие… — Так, значит, уходите оттуда, или вы окружены? — Что за придурок, не может самое главное и основное доложить в первую очередь! — Нет, у нас пути отступления есть, только вот… — Фор, говори, что за проблема не дает вам отступать! — шиплю я в рацию. Приеду, убью его там, блядь! — У нас заложника взяли. Отрезали одного неофита от основной группы и нас туда не подпускают. — Где? И кого? — Почти в самом центре, они с патрульным в доме укрылись, в добротном таком, с черепичной крышей. Скайт и Эшли… Ч-черт, ну ведь полная, феноменальная хре-е-еннь! Ну надо было, блядь — дом с люком, и в нем же мелкая девица в заложниках. Хорошо еще, что с патрульным, у него хоть оружие есть! — Сколько они уже там? — Минут двадцать. Изгои пытаются пробраться внутрь, Скайт пока отстреливается, но у патрульных обычно мало с собой патронов… — С ними есть связь? — У Скайта рация была, вроде. Да, точно, есть у Скайта рация, вот тут мне говорят, что пытались с ними связаться! — Срочно, установить связь с патрульным, как можно быстрее. Ну, конечно, кто же, если не она? Даже и подумать было бы смешно, если бы это был кто-нибудь другой. Ебать, только бы обошлось… — Есть контакт, лидер, только вместо Скайта отвечает какая-то хамоватая девица, — обиженно говорит диспетчер. — Знаю. Дай сюда, — выдергиваю рацию у бойца. — Мелкая, что у тебя там? — У меня полный пиздец, — довольно бойко отвечает аппарат знакомым голосом упрямой неофитки. — Черти лезут сюда, как из врат ада, кажется я нашла какой-то люк и патроны вот-вот кончатся. — Понял, — коротко отвечаю я ей, стараясь не выдать своих эмоций и не показать, как же я рад слышать эту ехидную занозу. — Не вздумай сдохнуть. Ебануться, она еще и живая! Кто бы мог подумать, что она так долго продержится? Вот ведь девка, мелкая-мелкая, а живучая! — Эрик, если вытащишь мою задницу отсюда, я тебя поцелую. — Маловато будет. — Поцелует она меня, тоже мне новость. В груди разливается неведомое мне до сих пор тепло, я сдвигаю брови, потому что Ворон прыскает, как дебил, а Джойс поджимает губы, проворчав что-то про мелкую заразу. — Не торгуйся. Чем богаты тем и рады. — Ну, охуенно. Прибил бы, да кажется меня сейчас опередят. Ну суки, только попробуйте, ублюдочные твари, на ласкуты порежу, если только… — Может, оставить ее там, а? — поворачиваюсь я к Ворону и отключаю рацию, только чтобы отвлечься от грызущих, неожиданно тревожных мыслей. — Нет девицы — нет проблем… — Надо выручить, лидер! А потом наподдать как следует, за поганый язык, — выступает Джойси. Сопротивление кончается полной капитуляцией, когда к Старому Городу подъезжают три отряда вооруженных бойцов. Первым делом спешу проверить, что с девицей. Забегаю в дом, она там, живая, помятая, правда, но это ничего. Черт, главное — живая. Прижимаю ее к себе, а она всхлипывает, утыкается мне в грудь. — Эрик… Меня чуть не убили… Как хорошо, что ты пришел… что успел… я уже думала… Я посмеиваюсь, глажу ее по спине, касаясь губами виска, шепчу: — Тс-с. Тише. Ты молодец, девочка, молодец. В проеме появляется Фор, идиот блядский, вздыхает: «Живая». Да уж, твоими молитвами, блядь! Отдаю ему девицу, а мне надо срочно проверить люк, давно его открывали, нашли ли они путь через него? Люк задраен намертво, значит, они только обнаружили, не открывали еще. Вот суки, теперь все, кто о нем знал, мертвы. Ну, вот и ладушки. Первое, что я вижу, выбираясь из обшарпанного дома — мелкую, задыхающуюся от спазмов и склонившуюся в три погибели к земле. Беспокойство за ее жизнь сдает свои позиции и снова на меня накатывает былое раздражение. Вот, что за идиотка, мерзкая в своей слабости, подумаешь, в переделке побывала! Зачем так напоказ себя выставлять? Нарочно, что ли? — М-да… не удивила, — холодно говорю ей. Не бегать же мне от нее теперь, после того, как я дал слабину и обжимал ее в доме. — Слабачка! — Хочешь, я тебя поцелую? — даже не спрашивает, а заявляет она мне. От удивления даже немного зависаю. Она что, совсем страх потеряла? Забавно… — Не хочу. Рожу сперва умой, — холодно бросаю ей, а она улыбается. Улыбы давит, ишь ты! Отвожу от нее взгляд, потому что не могу почему-то равнодушно смотреть на ее потрепанный вид и замечаю… На стене кровавый след от руки. Ее руки. Вот ведь хуйность ебаная! — Твою мать, тебя подстрелили! Только бы ничего серьезного. Может, ей плохо из-за ранения? Рывком притягиваю ее к себе, сдирая на ходу с нее куртку. Плохо. Над локтем пулей вышибло кусок мягких тканей, сшивать будет трудно, заживают такие ранения долго. Но ей об этом знать не обязательно. — Царапина. — Чего, царапина? — ноет девица, увидев свою руку в кровище. — Пф-ф, тоже мне… — презрительно тяну я, тщательно скрывая свое беспокойство за равнодушным тоном. — Хорош хныкать и быстро отправилась в лазарет, пока не погнал тебя поганой метлой! — Тут уже подходят медики, и я сдаю им ее на поруки. Все с ней будет нормально. А вечером надо будет ее найти и потребовать то, что обещала мне…