В прятки с реальностью

Потасовка с Рейчел. «В прятки с кошмаром»

Эшли

      Изумление, негодование и явное разочарование, балансирующее где-то на грани наступающего раздражения. Да, наверное это я остро ощущаю, когда вижу, как у меня из-под носа уводят последнее шоколадное пирожное… аж сердце замирает. А потом накатывает такая злость, что кажется, я готова вырвать этот желанный бисквит даже из хладных пальцев, если она сейчас же со мной им не поделится… Немедленно. Эта мысль еще не успела полностью прокрутиться в голове, как я делаю шаг навстречу моей обидчице и коварной захватчице вкусняшек, наблюдая краем глаза, как девушка, отшвырнув ловким движением тарелочку, схватила это пирожное тонкими пальчиками. Она уже собирается потянуть его в рот, как моя рука перехватывает ее запястье, и я нагло откусываю от сладкого бисквита добрую треть. М-м-м, блаженство…       — Нет, это уже ни в какие ворота не лезет. Крош, ты совсем охренела? — на меня обалдевши смотрят большие, ореховые глаза. Линн насупливает брови, подло пытаясь спрятать сладенькое за спину. — Это мое пирожное, ты уже и так, всю фракцию объела. Их что, только для тебя пекут? Куда в тебя влазит столько, а? А с виду глиста-глистой… — причитает подруга, и вдруг громко взвизгивает. — Да вы издеваетесь, что ли? Чуть пальцы мне не отгрызла! Да чтоб у вас задницы слиплись!       На нее лукаво смотрит Сани, невинно пожимая плечиками — мол, ну извини, очень хочется, стараясь удержать хихиканье и не подавиться стибренным кусочком. Линн, с двойным сожалением взирает несчастным взглядом на оставшийся огрызок, тяжело вздыхает и живо заталкивает его в рот.       — Ну прости. Нам ужасно, ну вот просто ой как, захотелось, — развожу я руками.       — А я здесь при чем? Я же не виновата, что вы беременные. Вот к своим мужикам и обращайтесь, пусть они вас шоколадом кормят! И вообще, я читала, что это только у животных такое норма, когда самки из одного прайда беременеют синхронно, ага… — бубнит подружка, демонстративно облизывая пальцы.       — Так ты тоже из нашей стаи, Линн. Открою тебе секрет, дорогая, беременеют не от сквозняка, если что. Такая большая, а в сказки до сих пор веришь…       — Нашли дуру. И не вздумайте на меня плевать, не хочу заразиться идиотизмом. Идите уже, растрясите свои булки, больше пирожных у меня нету.       — Не имей сто друзей, а имей их подруг… — резко бросает Сани. — Я сегодня, пиздец, какая злая, до охуения. Недоебанная, да еще и голодная. Вот с какого такого, блядь, загадочного и невиданного хера, как я не приду сюда за пирожным, они все подозрительно исчезают в стране проебанных вещей, а?       — А это ты у Кроши спрашивай, у нее вечно рот в шоколаде измазан… Всё, я в патруль пошла, а беременным, инвалидам и людям пожилого возраста, сидеть на жопе смирно, вкушать витамины и положительные эмоции. Приду, проверю! — ржет Линн, живенько удирая от наших разгневанных взглядов.       — И что, мне теперь опять не дадут пожрать нормально?! — печально заключает Сани. Какое выражение лица! Сколько непередаваемой мимики! Жаль запечатлеть нельзя.       Ну вот, и она туда же — «девки, вы ж беременные»… А то мы не в курсе! Поэтому чудесному поводу, нам нельзя ни патрулировать территорию, не тренироваться. Шатаемся с Сани целыми днями по штаб-квартире, ничего не делая и подыхая от скуки. А я же не виновата, что шило в попе — это и есть мой внутренний стержень. Вот и сегодня, как всегда, спускаемся в «Яму». Заметила, что Сани до одурения любит нюхать кожаные маты, а меня тянет тайком поводить носом около оружейной смазки. М-да, у каждого свои тараканы живут в чердачке…       — Ох, ты ж, бля, я щас кончу, — стонет Сани, растягиваясь животом вниз на ринге и утыкаясь в него носом. — У меня навязчивая мечта идиота: поелозить под Вороном, прямо на, ебать его, этом самом ринге. Это единственное место, где меня не тянет блевануть. Да что ж мне так херово, а?       — Ты по мужу так соскучилась или это токсикоз?       Я разваливаюсь рядышком на спину, раскинув конечности в стороны и притворившись звездой. Ой, хорошо-то как… Бывают люди, которые сразу становятся частью твоей жизни. Вот так вот быстро, резко и, одновременно с этим, незаметно. Еще некоторое время назад, ты не знал этого человека, даже не догадывался о его существовании, а сегодня он для тебя уже друг. И ты понимаешь, что всё. Вы будете рядом всегда: может, просто приятелями, близкими друзьями, семьей. Главное, что вместе.       — Ишь ты, какая пиздодельная. Крош, а то ты по своему лидеру не истосковалась, до охуения? И по его…       — Нижней части! — заканчиваем мы в один голос. У Сани это любимый вопрос, за последнюю неделю. — Еще как истосковалась! И по нижней, и по верхней частям. И по всему сразу.       Бесшумно выдохнуть совсем не получается, в горле словно моток колючей проволоки застрял. Эрик уехал с несколькими отрядами Бесстрашных за стену. Нужно идентифицировать и похоронить всех погибших при бомбежке полигона. Десять дней… я не видела его уже целых десять дней. Наверное, вернувшись в Бесстрашие, стоило хотя бы ради приличия испытывать что-то вроде радости и умиротворения, что я дома. Но сейчас, глядя на восстановленную штаб-квартиру, залитые ярким светом бесконечные тоннели, выученные наизусть, я не испытываю ничего, кроме тоски.       Да, на всей планете не найдется места, где мне будет спокойно без него. Когда Эрик рядом, то наполняет мою жизнь до краев теплым светом. Он единственный из тех, кто это умеет. И, как бы я ни просилась поехать с ним, он сказал категоричное «Нет!» Да оно и понятно, даже не удивительно. Что может быть страшнее, разбирать разгромленные, сожженные завалы, и останки подорванных зданий, вытаскивать из-под груд бетона и крошева кирпича мертвых людей, хоронить своих друзей…       А еще, мне дико страшно без него, просто до чертиков. Страшно засыпать одной в его большой кровати, потому, что мне до сих пор снится этот кошмар, страшно закрывать глаза. Весь ужас прошлого обрушивается и разрастается, подобно сходу лавины из воспоминаний. Ослепляющие вспышки пламени, облизывающего своим заревом ночное небо, ахающие звуки разрывов, что закладывает уши. Жуткая дрожь земли под ногами… крики адской боли. Звяканье стекла, вылетающего из окон столовой, запах паленной плоти, ползущий в ноздри, гари, пожарища, смешивающегося с запахом пороха и медным привкусом крови. Разлетающиеся вдрызг ошметки камня, своды строений, фонтаны песка, людей… И сердце проваливается в дезориентацию, а душу выворачивает наизнанку рваными клочками. Страшно.       Потому что нет тяжелой руки, под которую можно залезть, и спрятаться от всех ужасов пережитого. Только в его ручищах, способных одним ударом снести башку с плеч, мне спокойно. Нет широкой, сильной спины, иссеченной глубокими шрамами, в которую можно уткнуться носом и вдыхать нужный, родной запах. Хочется чувствовать, как толкается в груди его сердце. Я невыносимо соскучилась, а под ложечкой посасывает ноющая боль, тоска. Без него, я ощущаю себя какой-то больной и разбитой.       — Твой малёк еще не пинается, а, Крош?       — Дин сказал, что вот-вот должен начать шевелиться. Ожидаю, со дня на день, но пока ничего, даже тошноты больше нет.       — Да ты, счастливая. Я кроме сладкого, жрать больше ничего не могу, скоро задница станет, как баржа.       Укладываю ладошку на свой живот, внимательно прислушиваясь к внутренним ощущениям. Он там, маленький, сердечко бьётся подобно мановению крылышек пташки. И сладенького снова очень хочется! Хорошо, что в Бесстрашии полно всевозможного шоколада, теперь даже в дневной паек кладется плитка или батончик.       — Ты говорила с Вороном о беременности? Он хоть что-то сказал?       Перемены в лице Сани происходят молниеносно. Вот еще минуту назад она улыбалась, наблюдая за дерущимися на соседнем ринге Бесстрашными, а теперь становится похожей на бледную тень самой себя. Она прячет глаза, кусает губы, сжимает руки в кулаки, а потом сводит брови и отбивает ноготками по поверхности матов рваный ритм.       — Прости, я не знала, что эта тема… Он, наверное, еще не осознал, что будет отцом, — проклинаю я свою бестактность и бесцеремонность. Бли-и-ин…       — Да нихера он не говорит… и я молчу. Ворон пришибленный такой ходит, словно не он свой хуй в меня пихал. Будто он свободный как сопля в полете. Или боится, что разжиреет до слоновьих размеров жёнушка. Или, что сразу пяток птенчиков ему рожу. По сто грамм штука, а лишних в ведёрке утопим. Ладно, надо будет его просто зажать в угол, да как следует оттрахать, что б не сдох от спермотоксикоза, мол, получай фашист гранату. И почему так, как трахаться — то двоим заебись, а как вынашивать да рожать… Тьфу, блядь! О чём-то я не том думаю!       Пока Сани изливает свою душу, я верчу головой по сторонам, пытаясь понять, чей недружелюбный взгляд прожигает меня насквозь.       — Сани, не скажешь, почему та белобрысая с разноцветным скунсом на голове, на меня так недобро пялится? Чего-то, я не помню, чтобы ей где-то дорогу переходила, а она смотрит так, словно я вставила ей в задницу нож и прокрутила.       — Ха-хах… Так и знала, что эта блядская девка что-нибудь отколет, — недобро смеется Сани. — Кажется, я зря ее недооценила. Она же еще в тире круги вокруг лидера нарезала, как сучка по весне.       — Вот как… это когда же было? Я и не видела!       — А ты отлепись от красивой рожи своего мужика и иногда поглядывай по сторонам. Слишком много девок развелось, так и исходящих слюной на лидера и мечтающих его кое-где пощупать. Тебе сказать где или сама догадаешься       Резкий голосок Сани превращается в тягучий гул, я плохо слышу, что она мне говорит, все мое внимание поглощает эта гадкая крыса, посмевшая наяривать вокруг моего мужчины круги. Ну надо же, вот же… кот из дома, мыши в пляс. Ах, ты ж, мать вашу! Вот это нездоровая тенденция! Значит, пока воевали, плевались его именем, а как Эрик снова стал лидером, и восстановил Бесстрашие, то сразу клинья обивать стали! Я в порядке, я в порядке, я в порядке. В каком-то очень хуевом, но порядке! Да хоть все глаза просмотрите… Он мой!       — Погоди, погоди, вот прям «круги нарезала»? Так, Сани, ты мне сейчас всё расскажешь, что там произошло! И не надо говорить, что ты ничего не знаешь! — рычу я так ласково, что Сани аж подпрыгивает. Слабый народ эти беременные, нервы уж точно ни к черту. Да уж кто бы говорил!       Немного помявшись, нехотя, но всё же Сани начинает говорить. И чем дальше она говорит, тем больше моя челюсть падает на пол, что приходится ее подпирать коленочкой. Пока я две недели назад ездила на осмотр к Мелиссе и Дину, эта сбледнувшая баба с разноцветными клоками на патлах очень феерично пыталась забраться в ширинку лидеру во время тренировки по стрельбе. Охуеть! И до этого, пока я доводила себя до истощения и нервного срыва, кукуя в Эрудиции, оказывается, что эта блондинка голубого оттенка, орошала слюной следы Эрика, мечтательно что-то бубнила по углам, про желание его «потрогать», растекаясь мокрыми и скользкими лужицами. Я умудряюсь уже не только окончательно уронить челюсть, в красках себе представляя такое зрелище, так еще и скриплю зубами на весь зал, еще чуть-чуть, и тренировочная площадка придёт в непригодное состояние из-за разрушений. Бу-га-га.       — Ахереть не встать… тьфу ты, — только и могу я вымолвить. Кровь приливает к моему лицу, и я становлюсь вся пунцовой как рак. Убью заразу!       — О, блядь, что это здесь за лежбище беременных тюлених нарисовалось? — раздается глумливый голос, а к нам приближается небольшая кучка девок, во главе с той самой, белобрысой поклонницей гидроперита. Помяни говно, вот оно.       — Отличный вечерок был, вашу мать, сто херов тебе в задницу до самых гланд! Смотрю, голубые и розовые патлы становятся популярными в этом сезоне? Ты всегда такая охуевшая, или сегодня особый случай? — тут же парирует Сани, укладывая свой подбородок на руки, и брезгливо поглядывает на прибывших. — Тебя с бодуна наляпал припизженный художник абстракционист, что хуй сотрешь, или кто-то оставил клетку открытой?       Ну всё, здравствуйте, пиздец, как приятно! Раздражение вскипает в груди, аж в глазах темнеет. А между тем, блондинистая сучка взирает на меня с такой презрительной усмешкой, аки барыня на челядь. Ощущение, что девка намеревается всласть поплевать ядом. Ха, да и мы, не пальцем деланные… Бесит!       — Из вас теперь бойцы бракованные. Освободите нам ринг! Хули, вы здесь развалились?       — А не съебнула бы ты отсюда, детка, тихо стуча копытцами, а то, могу и навалить тебе пиздюлей, что не унесешь, — не удерживаюсь я и вставляю свои пять копеек.       — Ох, ебать, напугала до усёру. Мелковата ты, для навалить мне пиздюлей. Лидера и командиров нет в фракции, чтобы за тебя заступаться, а приедет, мы с ним найдем общий язык. Ему понравится, я обещаю.       — Приобрети губозакаточную машинку, а то уже по всей «Яме» люди поскальзываются. — Девку аж перекашивает. — Ох, ты ж, бля, какая обидчивая! Блондиночка, да ты не переживай! Я ж не выгоняю тебя насовсем! Можешь спать тут, я попрошу лидера, приказать тебе коврик выдать попышнее, около дверей, — примирительно объясняю и довольно смотрю на её реакцию. А она ого-го!       — Наглая, мелкая сучка… — начинает шипеть она. Эмоции от девки просто прут, чуть ли не плескаясь волнами. Злость, замешанная с чистой яростью, от которой у меня внутри всё звенит от самодовольства.       — Э-э-э… Извини, тебе не тяжело? А то я на тебя хуй положила! — тут же ехидно отвечаю я.       — Потявкала сука, теперь вали в будку, — вторит мне Сани. — У тебя вместо головы жопа? Или это от твоей охуительной прически, ебанько? Лидер тебе пропишет, за твои выебоны на Крошу.       — Не ссы, Сани, с Эриком я сама как-нибудь договорюсь. Уж в обиде лидера не оставлю. Да и он сам явно не будет против. Она ему не жена, подвинется, как миленькая. Либо я сама подвину…       — Не нервируй меня, идиотка, мне скоро негде будет прятать трупы. Гидроперит тебе последние мозги прожег, я и беременная тебе нахуячу. Ссаться мы не привыкли, не страшно.       Гнев заливает по самую макушку, в горле сухой спазм, словно по нему колючим ершиком по металлу прогулялись, до самого, блин, желудка. Она прищуривается, чуть откинув голову и ухмыляется.       — Ощутила себя здесь принцессой? Папочка — лидер, брат — лидер, думаешь, что и Эрика привяжешь ребенком? Что в тебе особенного такого? Мелкая, чокнутая, даже сисек и тех нет. — Ой, дура-то, ну разве сиськи главное? (главное, колечко…)  — Поебет немножко и выкинет на хуй, под зад ботинком. — М-дя, ну какая из меня принцесса, да я же целая королевна!       — Ну да, а ты в этом опытная, по хуям так и скачешь? — тяну я с презрительной ухмылкой. — Так хочется опробовать, смотри слюной не захлебнись. Наебали тебя, как обычно! Видать, когда раздавали мозги и красоту, ты стояла в другой очереди. Наверное, за сиськами.       — Не захлебнулась, уже опробовала. — Девка аж причмокивает от удовольствия. — Он сам в тире меня обнимал и гладил, и на ушко нашептывал. Снизу он еще лучше, чем сверху. — Упс! А откуда это она знает? Обнимал, значит? Ну, сука, отольются тебе ещё мои слёзки!       — Бля, срочно сожри лимон, рожа у тебя довольная до охуения! — влезает Сани, потом делает моську очень задумчивую, а левым глазом подозрительно косит на меня, и вдруг добавляет: — Не-е-е… пиздит! — успокаивает, типа. Ага!       Это дурной сон. Совсем дурной. Ведь меня уже накрывает такой липкой и такой глупой волной паники при мысли о том, что это могло быть на самом деле. Если раньше всё происходящее мне казалось какой-то идиотской игрой или приколом, то сейчас я чуть не верю во всё, и мне становится реально обидно, что у меня наворачиваются слезы, и я кусаю губы, чтобы они не брызнули и не сдали меня с потрохами. Да, мне обидно! Отхватила такого мужика, а тут уже всякие крысы лабораторные к нему в штаны лезут! Бли-ин, а может, её на опыты сдать, в Эрудицию? С Дином я как-нибудь договорюсь… Не, ну честное слово, надоела до печенок!       — И зачем мне пиздеть, сама подумай? Если бы всё было серьёзно, то чего ж лидер на не тебе не женился? Значит, ты нужна ему только на хуй… и то, временно, пока не надоешь. Так что, пиздуй в качель, не стена — подвинешься!       Ничёс-с-с-се… вот это заявочки. Так! Стоп! Остановите землю, я сойду! А что я? А ничё! Ща выдам!       — А я смотрю, ебальник у тебя еще незаюзанный. Но это поправимо, сука! — Сейчас будет море крови и гора трупов! — Лови момент — улыбайся, пока зубы целы! — На моей моське расплывается самая гадкая улыбка.       Вспышка оглушающей злости от грязных слов, от которых в крови кислотой расползается адреналин. Они впиваются в уши стальными шурупами, ввинчиваются в мозг. Я подскакиваю с матов, бросаясь на спровоцировавшую меня курицу. Плотный гнев заливает и окружает такой, что кажется его можно потрогать руками и ощутить его вкус на губах. Я словно в трансе. Довыебывалась, овца крашеная. Трындец, короче, Кроша гневаться будет!       Моя дурная, генетически испоганенная кровушка долбит в голову, полностью выключая и блокируя разум. Визги, крики, отборнейшая матершина из кладовочки Сани… Выкрутившись из загребучих лап, которые хотят меня придушить… Меня? Такую маленькую и хорошенькую! Да хрен тебе на лопате! Я с бешеным азартом, отлично так врезаю ей по мурзилке и снова бросаюсь в драку; наши тела сплетаются в изворотливый клубок. Мир кружится и вертится, словно парад планет, верх путается с низом. Злость затапливает своей желчью, полностью затуманив сознание. Видимо, мой рассудок временно ушел погулять, забыв меня прихватить с собой.       — Что тут происходит?! — раздается громовой раскат голосища, аж стены вздрагивают. Эрик! А потом воздух прошибает оглушительный выстрел… Та-да-да-дам! Чёрт! Чёрт! Чёрт!       Сильные руки с плотными проводами вен, с крепкими, налитыми мускулами. Они прижимают меня к себе так близко. Прогоняют нахлынувшую злость и притискивают к шумно вздымающейся грудине. Широкая, горячая ладонь осторожно гладит по голове.       — Эшли, девочка, с тобой все в порядке? — голос встревоженный, с той самой хрипотцой, что сердце пропускает удар…       Внимательное, яркое расплавленное серебро смотрит изучающе, в одно мгновение охватывая меня полностью, а потом резко застывает искрящимися льдинками… злится. Длинные пальцы проходятся по моему уху, кожу сразу начинает щипать… А потом, подушечка большого пальца медленно оглаживает мою бровь. Эрик втягивает в себя воздух с присвистом… я лишь беспомощно закусываю губу.       — Сани, вызови патруль, пусть запрут ту психованную в карцере. Я с ней позже разберусь.       Он подхватывает меня на руки, словно маленького ребенка, тихонечно нашептывая успокаивающие слова, ласково жалея, что мне становится даже стыдно. Так хочется обхватить руками его за шею, уткнуться в нее носом и никуда его не отпускать, но клокочущая обида все еще бурлит в крови. Гормоны… мать их.       — Эрик, я не хочу в лазарет. У меня все нормально, ничего не сломано. Я хочу побыть одна. Отнеси меня в комнату.       — Хорошо, я отнесу тебя комнату, но позову Стивенса туда. Если будешь возражать, позвоню Дину. Так что выбирай.       — Ладно, зови Роджера. Дину меня не сдавай, будет гундеть.       — А если я буду гундеть, тебе, значит, не страшно? — строго спрашивает лидер. Вообще-то, еще как страшно…       — Твой гундеж я как-нибудь переживу.       — Ты ничего не повредила? С мальком все нормально? — чуть дергает щекой, выдавая свою нервозность.       — Да что ему сделается? Да мы и не сильно-то пизделись. Так, дружеский поединок…       — Ну да, я и смотрю, блядь. Даже Сани досталось…       — Она влезла не вовремя. — Ой, и Сани, значит, досталось… Ничего, она не обидчивая, простит. Вот, блин! Придется ей пару кило шоколада посулить!       Эрик доносит меня до нашей комнаты, озабоченно поглядывая, аккуратно укладывает на кровать и идет вызывать Роджера. Чувствую, как краска заливает щеки. Хорошо, что не видит. Злость, обида, страх и еще спектр каких-то чувств, заполняют меня до краев. Стыд и горечь пронзает каждую клеточку тела. Стягиваю пляшущие пальчики в кулачки, стараясь не выдать себя с головой. В груди всё подрагивает от негодования, сжимаю запрыгавшие губы, кажется, я сейчас расплачусь.       Обнимал он её, видите ли! Остохренеть можно! Ну да, пустяки, дело-то житейское… Как можно тише втягиваю глубокий вдох воздуха. Размашистые, уверенные шаги приближаются, и Эрик навис надо мной, сложив на груди руки, явно ожидая объяснений. Неизменно прищуривается, смотрит на меня, долго, пристально, из-под полуопущенных ресниц. Сокрушаясь, качает головой, демонстрируя печаль ввиду моей бестолковости.       — Эшли, ты совсем ополоумела?! Ты зачем в драку полезла? Ты ребенка хочешь потерять?!       — А мне надо было сложить ладошки на мандошке и слушать, как эта белобрысая крыса меня с говном смешивает?!       — И что она такого сказала, что надо было ребенком рисковать?       — Она сказала, что ты очень даже хорош во всех своих проявлениях, особенно снизу. Что у тебя чокнутая мелкая девка, которую ты в любой момент бросишь ради нее, такой красавицы! Что ты обнимал ее в тире! И чуть ли замуж ее не звал, потому что я не стена и могу подвинуться! И как это понимать? — как на духу, выдаю одним разом, сверля его глазами.       — Эшли, ебановрот, я даже с трудом помню, как она выглядит! — Брови Эрика немедленно уползают вверх от удивления, а мне приходится зажать ладони между колен, скрывая свое волнение. — То, что у нее какие-то на меня виды, я узнал от Сани, потому что за последние полгода, я вообще никого не трогал, кроме тебя! Я учил Бесстрашных пользоваться автоматами, я вообще не обращаю внимания ни на каких девиц! Ворону и Вайро я тоже стойку корректирую, но это же не значит, что я с ними буду…       — А кто тебя знает! Я тут такое подробности узнаю! Что я — явление временное, что ты поиграешься и бросишь!       — Это она тебе сказала?       — Ну, а кто еще? — развожу руками, наблюдая, как Эрик таким привычным жестом потирает широкой ладонью свой подбородок.       Он злится, демонстративно закатывает глаза. Сжимает кулачищи до хруста, брови насупливает, губы сходятся в тонкую нитку, ноздри сильно раздуваются от раздражения. Да и я себя чувствую не дружелюбнее… Стук в дверь звучит как спасение от разгорающегося скандала. Роджер, бубня себе под нос, быстро меня осматривает, не забыв выдать вкусных пилюлек.       — Я оставлю мазь от гематом, регенерацию и таблетки от тонуса. Так, в общем и целом, все в порядке. Но вообще-то я посоветовал бы избегать подобных… хм… тренировок.       Стивенс спешит захлопнуть дверь, Эрик переводит снова свой взгляд на меня, с минуту помолчит, словно пытается отдышаться, недовольно хмурится.       — Что мне нужно сделать, чтобы ты включила уже голову, Эшли?       — Перестать лапать девок.       — Ну хочешь я ее пристрелю? Вот на хуй с пляжа. Чтоб глаза не мозолила! — Его голос, поначалу тихий, к концу фразы становится громовым, а серые глаза источают только негодование.       — А вот хочу! — вдруг, не подумав ляпаю я. Два серых глаза секунду внимательно смотрят прямо на меня.       — Ладно, — согласно кивает в подтверждение, что я теряюсь, пытаясь осознать всю серьезность этого заявления.       Эрик стремительно выходит в коридор, дверь глухо ухает об косяк, а я, выйдя из ступора, подрываюсь следом.       — Эрик! Эрик, подожди… — он резко останавливается. Не успев притормозить, врезаюсь в него, повиснув на сильной шее всем весом. Заглядываю в его глаза. — Ты что, правда, пристрелил бы девку?       — А что, по мне не видно? — Эрик задерживает дыхание, будто пытается успокоиться и взять себя в руки.       — Эрик, не надо, я ей нормально напиздячила, пусть живет.       — По-моему, тебе надо занять себя чем-нибудь полезным, — шумно тянет лидер глоток кислорода, подталкивая меня большой ладонью обратно в комнату. — А то ты от безделья с катушек съезжаешь, — слышится уже достаточно спокойный голос.       — Я хочу тренировать неофитов, — тут же ною я. Авось прокатит…       — Приступаешь завтра. Не вопрос, — не дрогнув, отбивает Эрик.       — И к Вайро в группу, — добавляю, даже не надеясь на согласие.       — Если у него есть место, составляй расписание тренировок и дежурств, и вперед.       Открывает окно, прикуривает, задумчиво глядя на город. Чего это на него нашло, вдруг? Не спорит, не препирается… удивляет, конечно, сверх меры. Ну куда я попрусь в разведку, какие неофиты? Проверяет, что ли?       — Дай мне сигарету, — делаю последний финт ушами.       А Эрик молча протягивает мне пачку. Да быть не может! Демонстративно вытаскиваю сигарету, мну, наблюдая за его реакцией. Чуть ухмыляется, осторожно приглядывает краем глаза. Ну ведь знает же, что не буду.       — Ты чего это такой покладистый? — наконец сдаюсь я.       — А что я должен делать, Эшли? Бегать за тобой по всей фракции и стараться приставить тебе свою голову? Не будет этого. Будешь своей головой жить. Хочешь ребенка потерять — вперед и с песней. Но только я оставляю за собой право, так как это и мой ребенок тоже, в том случае, если с ним что-нибудь случится…       — Ну что! Договаривай! — Да что с ним такое? Ну неужели, он меня за такую идиотку принял?       — Эшли, ты вообще, хоть что-нибудь, понимаешь или нет? Черт! — досадливо цедит Эрик отворачиваясь.       Черт возьми, перегнула… сердце пропускает удар. Ну я больше не буду, честно! Мне становится так горько, что не удается даже глотнуть глоток воздуха. Хмурится, складка между бровей и неизменные желваки гуляют по скулам. Резко выдыхает, усаживаясь на кровать. Спина вся взвинчена, молчит, только вижу, как напрягаются и без того выпирающие мускулы на сильном и таком крепком теле. Широкие ладони растирают усталое лицо, трут лоб. Ну и дура же я! Ну не умеет он говорить. И не надо. Нам не нужны слова. У меня перехватывает дыхание от смеси обожания и щемящей нежности. Эрику ничего не надо мне доказывать, я и так все знаю! Он моя жизнь, он всё для меня. А мы для него. Обнимаю его со спины, медленно потирая скулой об любимое плечо, вжимаясь в него сильнее. Люблю тебя, мой родной, очень люблю!       Длинные пальцы расцепляют замочек из моих ладоней на своем животе, и Эрик, преувеличенно осторожным движениям касается губами середины моей ладони. Хороший мой. Рука переходит на его щеку, губы тянутся к его губам. Как хорошо на душе, что он рядом, и плавная волна из середины тела, растекается да самых кончиков пальцев.       — Не надо ничего говорить, я и так все понимаю, родной. Я тоже люблю тебя и нашего маленького. Просто я не могу сидеть на одном месте. Мне движуха нужна. Мне надо себя занять чем-нибудь активным. В разведке я хорошо себя показала. И Вайро говорит, что у меня получается. И чувствую себя хорошо… Я к доку пойду, в лазарет пока. Все лучше, чем от безделья страдать. А там видно будет. Не ругайся, а? Девка и правда мерзкая была…       — С девкой я разберусь. Черт те что о себе возомнила, сучка! Эшли… Я так соскучился. Я на полигоне только о тебе и думал. Мне кроме тебя никто не нужен. Правда. Я хочу, чтобы ты была моей. И только моей.       — Я и так твоя, Эрик. А ты мой.       — Я хочу, чтобы ты стала моей — официально. — Серебряные глаза в ореоле темных ресниц смотрят очень внимательно за моей реакцией.       — То есть… а-а-а… Эрик. Ты что, предложение мне делаешь?       — Делаю. Ты против? — кажется, я замираю изумленно, испуганно хлопая глазами. Это сказывается стресс, адское беспокойство за него, и еще страх. И как это… и зачем? И я пугаюсь, сердце разгоняется и тяжко ударяется о грудину, что хочется держать двумя руками, а краска заливает по самые уши.       — Против.       — Боишься?       — А ты нет?       — Нет.       — Эрик. Мы с тобой не созданы для семейной жизни. Мы с тобой и дня вместе не проведем, не поругавшись. И я готовить не умею.       — Я не хочу в жены повариху. Я хочу тебя.       Правда? Всё так просто? Вот так всё — просто? «Я хочу тебя!» Боже мой, умоляю, пожалуйста, пусть это будет не сон. Меня… Он хочет сделать меня своей женщиной… окончательно? Женой? Звенящая душонка делает изнутри тела победный кружок. Казалось, весь мир внезапно исчез, и единственной реальностью были только мы. Наверное, рано или поздно это должно случиться, но все равно неожиданно. Совсем неожиданно. Я вот-вот потеряю сознание. И он не боится. Чуть заметно изгибает уголок губ. Молчит. Только смотрит. Смотрит, словно вынимая душу своими бесподобными, стальными глазами, инкрустированными серебром. Смотрит, словно видит меня насквозь, все прекрасно и безошибочно знает, понимает без лишних слов. Серьезно так, без тени улыбки на лице.       А я смотрю на него, на его лицо, такое любимое, которое я давно уже успела полностью изучить, впитывая все оттенки мимики, каждое движение. Мне так нравится на него смотреть и чувствовать этот невероятно безумный восторг. Каждую ухмылку, выражение глаз. Ох, тяжело вздохнуть. Жадно глотаю воздух глубокими глотками. До упоения, взахлеб, с самым родным в мире запахом. Его запахом. Как же я тебя люблю! Просто безумно. Ты мне очень дорог. Его взгляд яснее всяких слов. Я растворяюсь в распахнутых безднах блестящий зрачков.       От всепоглощающего счастья мне хочется всхлипнуть, и растирать по щекам горячие слезы ладошками. Теплая пронзительная волна нежности переполняет изнутри, перекидываясь жадными языками пламени, взметнувшимися жаром по моей коже, и весь глупый страх и неуверенность выветриваются, остается только невозможное упоение. Сердце с щенячьим ликованием срывается с места и стучит разогнанным метрономом так громко, порываясь переломать мне все ребра. В груди закипает неконтролируемый поток эмоций, что голова слегка кружится. Дыхание учащается, а по коже бегут мурашки.       Эрик так бережно прижимает меня к себе, словно боясь причинить малейший вред, что горячий ток прошивает позвоночник. Приятная теплота любимого тела дает ощущение защиты и умиротворения. Жадно и властно, и в тоже время необычайно нежно целует. В воздухе уже чувствуется окутывающие наэлектризованные разряды истомы. Ноги становятся просто ватными, я их уже не чувствую. Как же хорошо, это правильно, что он меня держит, иначе я сейчас упаду! Я слушаю, как в грудине ухает его сердце, вожу ладошками по гладко выбритым щекам, обхватываю его лицо, еще раз вглядываясь в его невероятные глаза.       — Эрик, я хочу быть твоей женой. Только смотри, не пожалей об этом в будущем.       — Никогда, — выдыхает он мне в губы, припухшие от его жаркого поцелуя. — И потом. Кто ж тебя еще выдержит? — Ах, ты ж, какой…