Эшли
Комната тонет в утренних, рассеивающихся сумерках. Меня будит солнечный луч, падающий сквозь окно прямо на подушку. Мурча потягиваюсь и зеваю, пытаясь выбраться из-под тяжелой ручищи, обнимающей меня поперек груди так, что трудно дышать. Потревожив сон Эрика, отчего он возится, недовольно бурча, и укладывается на живот, расправляю затекшие мышцы. Денек вчера выдался тот еще. А уж ночь… Сладкий спазм в животе заполняется щемящим восторгом. Потихонечку двигаюсь ближе к нему, оставив короткий поцелуй на лопатке, укладываюсь на нее щекой, обнимаю широкую спину. Самую надежную и сильную. Пальцы осторожно касаются выпуклых шрамов, теплой кожи, я веду по ней ногтями, а потом целую, и она тут же покрывается мурашками, а под кожей напрягаются мускулы. Еще один мягкий поцелуй в шею, дрогнувшую под прикосновениями влажных губ. Потом выше… добираясь до уха, прикусывая мочку. Его кожа чуть отдает на вкус солью и пахнет кардамоном и гвоздикой. Мне так нравится этот его почти животный запах. Он сводит меня с ума. Это запах моей жизни. Такой возбуждающий и дурманящий… Я веду носом по крепкой шее, хищно раздув ноздри, усаживаясь на его поясницу, ложусь на любимую спину грудью и обхватываю его руками. И мне становится так тепло и свободно… — Вот оно, начинается. Прошло всего несколько часов, а ты уже на шею мне залезла, да? — намеренно строгим голосом бурчит Эрик. Мои губы, язык путешествуют по его плечам, перецеловывая каждый шрам, все тропинки прошедшей боли, снова переходят на крепкую шею, вниз, по позвоночнику, вынуждая его прогибать поясницу и прятать улыбку. Я этого не вижу, просто знаю, что это так. Он заводит руку за спину, поглаживая меня по бедру большой ладонью. — Да-а, ты теперь мой муж. Мой! Муж! — словно пробуя это слово на вкус, тихонечко мурчу я ему в ухо, потеревшись об его плечо скулой. — Слезай с меня, а то передумаю, — смеется Эрик, делая осторожную попытку выбраться из-под меня. — Еще чего, и не подумаю даже. Раньше надо было думать… Никуда я тебя не пущу. Ты только мой! Прижимаюсь к нему еще сильнее, наваливаясь всем телом, он смеется. Так здорово просто подурачиться… Конечно, он все равно выбирается из сплетения моих рук, легонько подталкивает меня, переворачиваясь на спину, быстро опрокидывает навзничь и подминает под себя. Раскаленный узел скручивается внизу живота, разгоняя по крови горячую патоку. — Так, а ну-ка, сюда иди, жена! — грозно шепчет он улыбаясь одним уголком губ, прищуривается и выдыхает прямо в губы. — Ты самая желанная в моей жизни. Сильные руки, с напряженными упругими мышцами, бесцеремонно выпутывают меня из простыни, как из праздничной оберточной бумаги, словно желая заполучить свой долгожданный подарок… Яркое серебро с тайной поволокой затмевают расширившиеся, черные колодцы зрачков, глаза блестят, смотрят пристально из-под полуопущенных ресниц. Такие напористые, но необычайно нежные губы жадно прихватывают, накрывая мой рот. Поцелуй получается бешеный, глубокий и непрерывистый, язык проскальзывает внутрь, властно проходясь по маленькому шарику, втягивая в себя, лаская, сплетаясь между собой в безумном ритме. Широкие ладони путешествуют по моим бедрам, поглаживают ноги, переходя вверх, на талию, неторопливо перебираясь на грудь. Обнимаю Эрика за шею, теснее прижимая к себе. Подаюсь навстречу всем телом, раздвигая бедра, тянусь к нему, желая сплавиться с ним в одно целое, и почти растворяюсь, когда он вдруг целует меня в краешек рта, в шею, прикусывает мочку уха. От неожиданности, и от того, что губы такие горячие, меня словно бьет разрядом тока, выгибая дугой спину, призывно подставляясь под мокрую цепочку ласковых поцелуев, аккуратно спускающихся на ключицы, и ниже… Дыхание сбивается, рвется на тягучие, глубокие всхлипы. Он осторожно обхватывает сосок губами, нежно дразнит, сжимает… посасывает, поигрывая с колечком. Длинными пальцами пробирается между широко разведенных ног, медленно гладит, проникая внутрь, обволакиваясь влагой… со сводящей с ума неспешностью выходит из меня, замирает, и снова погружается. Желание становится почти пыткой. Кровь гулко выбивает в барабанных перепонках, затапливая возбуждением до самых краев. С протяжным стоном обхватываю его за спину, стремясь отдаться полностью, без малейшего остатка. Его губы соскальзывают на живот, судорожно вздрагивающий под нежными, неторопливыми ласками. Гладит кончиками пальцев мою кожу, рассыпая гроздь мурашек, целует так осторожно, словно я тонкий хрусталь. А меня колотит такая задорная дрожь, что успокоить ее не получается никаким усилием воли. Касаюсь раскаченных постоянной нагрузкой плечищ, и мне безумно нравится чувствовать их дикую, сдерживаемую пока силу… Эрик, немного сильнее сжимает свою ладонь, устроившуюся на бедре, будто боясь причинить мне хоть малейший вред. Легонько, совсем невесомо целует чуть округлившийся животик, оставляя влажный щекотный след, спускается еще ниже… Первое прикосновение языка пронзает насквозь сладкой судорогой, вынудив откинуть голову и протяжно застонать. Большой палец нежно поглаживает клитор, отступая и возвращаясь. Меня бросает в нестерпимый жар, и кровь начинает выколачивать в висках первобытный ритм. Губы, кончик языка пытливо ласкают, вольно разгуливая по покрывшимся влагой складочкам, плавно набирая скорость, отчего к центру тела уплывает новый импульс наслаждения. Мои надрывные стоны срываются на вскрики, которые сдерживать совершенно не хочется… Сердце скачет в неудержимом ритме, рискуя вот-вот выпрыгнуть из груди. Пальчики сами вплетаются в короткие, взмокшие от пота волосы. В глазах пляшут темные пятна, вселенная сворачивается в одну плоскость и взрывается, миллионы крохотных точечных зарядов стекаются туда, пульсируя… размётывая на части, на маленькие частички… Постанывания, вскрики, тягучие всхлипы сменяются на рваное хныканье, я закусываю большой палец, пока обжигающие спазмы катаются волнами по моему телу, непроизвольно сжимая бедра и, все еще неторопливо движущиеся внутри меня пальцы. Эрик замирает и с улыбкой наблюдает за тем, как меня лихорадочно колотит, не отрывая пристального взгляда. Отпускает меня, позволяя себя перевернуть на спину. Поглаживает подушечками пальцев мою щеку, когда я тянусь за поцелуем. Глаза такие темные от страсти, они слишком близко, слишком пытливые, и губы невероятно нежные, вкусные… Ладонями глажу горячее, взмокшее тело, пальцы пляшут свой нервный танец, языком вывожу дорожки по груди, обводя самым кончиком контур татуировки, медленно вниз, на окаменевший, от напряжения живот. Перемежая ласку нарочито мягкими поцелуями, легкими укусами, веду мокрую ниточку по мускулистым бедрам. Пальцами осторожно обхватываю член, выдергивая из Эрика первый судорожный вздох, язык дразняще перекатывает круговыми движениями по головке, щекочет, слегка надавливая серебряным шариком, принуждая несдержанно подаваться бедрами вперед. Губы плотно обхватывают основание, чуть ощутимо, медленно порхая язычком сверху вниз… Большая ладонь тонет в моих волосах, впутываясь пальцами и пропуская через них отросшие пряди. Обнимает затылок, тихонечко направляет, прижимая к себе мою голову, я с наслаждением впитываю низкие стоны, рвущиеся из его пересохшего горла. За глубоким, резким выдохом следует натянутый сладостный спазм, накрывающий все его тело теплой, пульсирующей волной. Эрик, уже не борясь с собой и с собственными инстинктами, полностью отдается в такт каждому движению, подаваясь навстречу бедрами. Нежные посасывания, упругие прикосновения языка, провоцирующие касания теплого шарика… выбивают его из колеи окончательно. Резкие, глубокие толчки; пальцами чуть сильнее сжимаю основание члена, я втягиваю его в себя полностью, губы смыкаются еще теснее… Ощущать любимое тело, будоражащую дрожь, подгоняемую моими прикосновениями, этот озноб, слившийся практически в колючий спазм… Какое-то сумасшедшее удовольствие сносит крышу напрочь! Выдохнув последний стон наслаждения, мощное тело содрогается, вытягиваясь в струну. Эрик жадно глотает воздух между вдохами, вздымая широкую грудину. Усаживаясь на его бедрах, скольжу ладонями по животу, груди, где шумно толкается сердце, шее, зарываясь в волосы на висках. Мои губы накрывают его, захватывают, осторожно прикусывают, поцелуй яростный, жадный до чертиков и невероятно горячий. Неспеша перехожу на колючую щеку, тянусь к мокрому плечу, к ямочке под ключицей… Нежность, которая накатывает взамен схлынувшей страсти, требует теперь невинных, мягких ласк. Он складывает мои руки на своей груди и перебирает пальчики, один за другим. Развязывает полоску бинта на моем запястье, осторожно оглаживая подушечкой пальца тоненькую отметину брачной печати. Я замираю от всепоглощающей нежности, он осторожно касается середины ладошки губами. Потом внутренней стороны запястья. Прикосновение такое теплое и чувственное, что мурашки покрывают руку. — Ради такого утра стоило пережить вчерашний ужас… — тихо бормочет Эрик, покрывая короткими дробными поцелуями брачный шрамик. — Кто бы только знал, как я рад, что это все, наконец, закончилось, и теперь ты только моя, ясно? И я буду делать с тобой все, что я захочу… — Ну почему сразу ужас? — улыбаясь во весь рот, тяну я. — По-моему все было очень миленько… — Да уж, миленько… Зато все видели, что ты моя жена, пусть только кто-нибудь попробует что-нибудь сказать… Ты у меня единственная, Крош. Теперь-то ты мне веришь? — Я люблю тебя, родной. Только тебя, всегда! Он смотрит на меня пристально, внимательно, расплавленное серебро любимых глаз, в окантовке черных ресниц, обволакивает своей необычайной нежностью, такой теплой заботой с притаившейся дымкой ласки. Я погружаюсь в эту необыкновенную нежность до самого дна, впитывая, до мельчайших оттенков все эмоции, мелькающие на его лице. До упоения, взахлеб, задыхаясь и пьянея. Сердце стремительно ахает, изворачиваясь хитросплетенным кульбитом и бьётся еще быстрее, плавно разливая мягкую, горячую волну по всему телу, заливая краской щеки. Как-же хорошо, что ты рядом! Люблю тебя, больше жизни люблю! _________________________________________Где-то тут, в нашей реальности…
Джай Кортни открыл глаза и уставился на потолок. Идиотская лепнина с ангелочками так сильно шла в разрез с его чувствами в данный исторический период, что вызывала просто невероятное раздражение. Хотелось всего и сразу. Но в первую очередь… Надо было срочно покурить. Не глядя, он нащупал на тумбочке сигареты и закурил прямо в постели. «Надеюсь, в этой идиотской гостинице нет противопожарной системы, иначе сейчас будет еще и душ прямо в койку? — думал он, выпуская дым в потолок. — Что ж такое происходит? Как задрали эти сны! Откуда они берутся, уму не постижимо. Я ведь никогда с этой женщиной — Натали Портман, — нигде не пересекался и не нравилась она мне. Мне вообще не нравятся женщины старше меня, да и женщины, в своей общей массе, не привлекают. Очень хочется так, чтобы была одна и на всю жизнь, а так, чтобы каждый день новая… Не-а. Быстро надоело». Сигарета как-то слишком быстро кончилась, противопожарная система ограничилась превосходной вентиляцией, и Джай утопил окурок в пепельнице, попавшейся ему под руку. Тряхнув тяжелой головой, он поднялся и отправился готовить себе кофе на малюсенькой кухне — номер с небольшой террасой, где можно было выпить кофе, всегда первое условие в его комфорт-листе. Пока кипел чайник, он думал, что вся его актерская жизнь очень сильно отличается от того, что рисовало воображение. «Все, что касается самого процесса съёмок — да, это захватывает, завораживает, заставляет чувствовать себя не просто живым, а позволяет проживать множество жизней… Может, эти сны оттуда? Все-таки больше года мы на съемках Дивергента практически жили в Яме. Не могло это не запасть в душу. Да и мир этот… Необычный, так скажем». Вот только все, что вертелось вокруг актерской жизни… Это было невероятно тяжело, тяжелее, чем основная работа, в разы. Но агент Джая говорил, что это надо. Несколько месяцев съемки и потом чертова туча времени уходила на разъезды, интервью, встречи, пиар-акции, фотосессии идиотские и совершенно дурацкие, поклонников и прочую мишуру. «Потому и снится всякая хрень…» «Ну да, конечно, хрень… — фыркнул Джай про себя. — Сам-то себя не обманывай, парень. Кому угодно можешь заливать, что тебе не хотелось бы так, как бывает в этих снах. Чтобы она — та, перед которой можно не играть, ничего не изображать, чтобы видела в тебе не только раскачанный торс, а, в первую очередь, тебя самого, то, что ты из себя представляешь. Чтобы принимала таким, какой ты на самом деле, со всеми моими недостатками и заморочками. Банально, да, но именно этого так не хватает в этой жизни. Чтобы можно было спокойно понежится с ней в кровати после бурной ночки и не вскакивать в три утра, чтобы не опоздать на очередной самолет, чтобы быть там-то и там-то… Хочется домик на берегу океана, можно не первой линией, а третьей или четвертой, чтобы ходить с ней по вечерам в обнимку, целовать ее в висок, вдыхать ее аромат, смешанный с теплым бризом, играть ей на гитаре и смотреть, как у нее каждый раз дух захватывает от предзакатного вида…» Криво усмехнувшись, Джай отхлебнул дрянной кофе и поморщился. «Надо было спуститься в кафе, но это опять излишнее внимание». Он высыпал в чашку еще один пакетик сахара, чтобы убрать горечь, и откинулся на спинку кресла, глядя в окно на утренний Лос-Анджелес. «Джемма долго терпела. Она сама актриса и понимала, что к чему. Она знала обо мне все, терпела меня и мой характер неугомонный, поддерживала, как могла в трудную минуту. Она-то как раз видела во мне больше, чем рельефные мышцы и смазливое лицо. Как она говорила, «сильно на любителя». Вся беда в том, что когда любителей перевалило за миллион, она не выдержала… Чего она не выдержала? Гарри говорит, что она не стерпела конкуренции. Что пока я был неизвестным актеришкой, а она звезда сериала, ее устраивало положение вещей, а когда ко мне пришла известность… Заревновала меня к славе, пропади она пропадом! Ну кто ж знал, что все так прозаично? Ушла, бросила меня. За восемь лет я так привык к ней, что не представлял себе жизни без нее. А теперь, вот уже полгода пытаюсь выкарабкаться…» Джай поставил кружку на стол и потер лоб рукой. «Нет, конечно, я никогда не брошу то, чем занимаюсь. Это моя жизнь, мой хлеб, да и своего времени и сил на это я потратил столько, что… Но как все-таки не просто жить, когда за тобой следят хренова туча глаз! Когда тысячи, сотни тысяч людей смотрят на тебя, любят, вожделеют, думают о тебе, собирают твои автографы, фотографии, а журналы с фотосессиями лежат в у них в туалете… Невозможно выйти на пробежку и не собрать кучу взглядов, они останавливаются, показывают пальцами, снимают на телефон. Ни задницу не почесать, ни гамбургер съесть на ходу. Видеть свою рожу на плакатах, в рекламе, фотографии и селфи эти бесконечные… Подходят, трогают, задают вопросы, просят автограф, девушки, женщины и бабушки, вешаются на шею, мальчишки, парни, мужики пытаются влезть в личное пространство, а если получится, и оторвать кусочек на память. И всем нужно улыбнутся, каждому уделить хоть минутку, иначе… Журнашлюшки поедом съедят, как же, известный актер грубит фанатам! Как тут не надираться, чтобы стереть из памяти все эти, мелькающие калейдоскопом, лица? Гарри говорит, что большинство актеров спиваются именно из-за того, что постоянно на виду, не выдерживают прессинга. Ходят слухи, что некоторые инсценируют свою смерть, для того, чтобы их оставили в покое. И я, похоже, уже на грани того, чтобы согласится на это, потому что я живой человек, а не машина! А самое главное, что все эти люди видят во мне кого угодно, только не меня самого. Никто не знает меня, они видят только тех, кого я изображаю. Джемма знала меня настоящего и бросила меня. Казалось бы, как можно быть таким одиноким, когда вокруг тебя столько людей, и всем им кажется, что они меня любят. А на самом деле… Чтобы почувствовать себя счастливым, нужно не так много людей, но жизненно необходимо, чтобы те, кто рядом, они любили именно тебя, а не того, кто на экране. Нужна одна единственная, а ее нет. А теперь вот, еще и эти сны. Почему-то с Натали в главной роли постоянно. Это просто безумие какое-то, но там, во сне, я переживаю совершенно потрясающие эмоции. И становится нестерпимо жаль, что в жизни так не может быть. Хотя… Кто знает?» Перед глазами у Джая возникла лучистая улыбка, темные пушистые волосы, смеющиеся голубые глаза. «Да, почему бы и нет?» Пока он пальцами тыкал в скрин-тач, выискивая в телефонной книге имя, он не мог не улыбаться. Пока шли гудки, он выстукивал пальцами по поверхности тумбочки, немного возбужденно и нетерпеливо… — Алло! Привет! — раздался в трубке голос, и Джай почувствовал, как по позвоночнику пробежала приятная дрожь. — Ты чего не спишь, у вас же еще утро, раннее совсем? — Эми… — протянул он. — Знаешь… Слушай, а что, если я к тебе приеду? Вот, прямо сегодня? Ты сильно занята? — Ну, вообще, — замялась Эмили, — занята, конечно, но не так, чтобы на пару часов не вырваться. А что, случилось что-нибудь? Что-то по работе? — Да нет, — мягко улыбнулся Джай. — Просто, вот захотелось встретиться с тобой. Так я приеду? — Давай, мне будет приятно. Ты знаешь, как меня найти? Сейчас вышлю тебе адрес, где я остановилась. Ну что, увидимся? — Увидимся… Сердце сделало кульбит и захотелось набрать в грудь побольше воздуха. «Фанаты охренеют и сразу же нас поженят. Ну и пусть. Чем черт не шутит». Разудалая мелодия вывела Джая из задумчивости. — Джай! — гаркнул Гарри так громко, что Кортни поморщился и отстранил смартфон от уха. — Ты помнишь, сегодня у тебя три встречи и два интервью? Будь, пожалуйста, готов через час, если сможешь, то раньше! — Гарри, на сегодня все отменяй. Я еду в Италию. — Ты совсем охренел, — опешил агент, — какая Италия, ты чего удумал? Кто тебя пригласил? Почему я ничего не знаю? — Гарри, успокойся, я еду к Эми. — Кто это Эми? — заволновался Гарри. — Кинокомпания? Все, что они тебе предложили… — Гарри! Сбавь обороты! — успокоил его Джай. — Я еду к Эми Кларк, с которой снимался в Генезисе. Она в Италии, на съемках, вот я и съезжу к ней, это просто развлечение. — Джай, ты рехнулся? — разбушевался его собеседник. — Какие сейчас могут быть развлечения? У нас интервью горят, у нас встречи… Что на тебя нашло? — Так, значит, слушай сюда, Гарри, — голосом, не терпящим возражений, отчеканил в динамик смартфона Кортни. — Ты меня оставляешь в покое на пару ней, а потом я весь твой. Но сейчас мне нужно время, чтобы просто отвлечься, иначе я за себя не отвечаю. Ты понял меня? Пару дней! На другом конце связи человек явно закатил глаза, издал протяжный стон и глубоко вздохнул. — Ладно. Кучу людей подведем, хуй на них положим, но пару дней я тебе выделю. Но только два дня, ты понял меня, только два! А два, это не три и не пять и, уж тем более, не неделя, уясни себе это предельно точно, усвоил? Она, хоть, знает, что ты приедешь? Или позвонить ей? — Знает. Я, вообще-то, в курсе, что такое телефон и умею им пользоваться. — Смотри, не наделай глупостей! Слышишь? Без глупостей, Джай! — Да, ладно, ладно! Хватит уже… Не тупой. Все, Гарри, если действительно хочешь помочь, закажи мне билет на самолет до Милана. На ближайший рейс. «А насчет глупостей… Ничего не обещаю…»