Виктор (Ворон) Гилмор
Время уже к отбою, а мы еще и не думали заканчивать. Как же здорово, что эта бодяга с инициацией закончилась, наконец-то свобода. Ладно еще самому ее проходить, в прошлом году отмучились, а в этом году самому пришлось подрабатывать на этом поприще. Да чтобы я, да когда нибудь… Командиры давно разошлись, а мы еще куролесим. Мы — это Колин, Дарел, Дейв, Хирут, Грег и вся наша пиздобратия. У кого-то день рождения, а вот у кого, я даже не помню. Надо бы конечно как-то поздравить, но мысли уже давно расплываются, да и вообще… На мне виснет какая-то цыпочка, надо бы от нее как-то потихоньку избавиться, потому как я сегодня, после таких возлияний… Хотя… Она вроде бы даже и ничего, все при ней, волосы вроде светлые, глаза большие. Может, и прокатит… — А может, нам замутить зип-лайн? — восклицает кто-то. — Есть желающие? — Не-е-е, на зипы сегодня поздно, — тянет Грег. — Вот с поезда попрыгать, да по крышам полазить можно, вот только командование окончательно уляжется и пойдем! — А я хочу на зип… — капризно надувает губы виснувшая на мне девица, и я вдруг начинаю ей обещать, что обязательно ее покатаю, и даже прокатимся вместе. — Ну ладно, только давай завтра! — А я ей клянусь, что завтра — обязательно. Музыка долбит, и такое освобождение наступает всему: голове, телу, мне так весело и хорошо… — А ты знаешь, крошка, почему позу «69» называют ещё «позой курильщиков»? — совершенно бесстыже спрашиваю я ее. — Почему курильщиков-то? — Потому что пока женщина курит сигару, мужчина чистит её пепельницу. Поняла? Девчонка таращится на меня, взирая полными недоумения глазами. — Нет, расскажи еще раз… — Шестьдесят девять — поза курильщиков, потому что в то время, как женщина курит сигару, мужчина чистит пепельницу… — я показываю ей два пальца и, высунув язык, болтаю между ними. — Поняла? — Я знаю, что «69» — это когда минет и куни, но при чем тут сигареты и пепельницы?! Это что, извращенство какое-то? Она сигары потом об его чистую пепельницу тушит, что ли? Я так охуел, что даже не нашелся что и сказать-то на это… А ведь эту безмозглую курицу куда-то сплавить надо, что-то мне становится не очень хорошо. И тут на мою удачу ко мне подваливает Вайро. — Слышь, Ворон, завтра надо кое-кого встретить. Фамилия Витуорт. У нас в разведке прибавление. Надо встретить, провести в общагу, все показать. Ворон? Ты совсем бухой или еще воспринимаешь действительность? — Да все я понимаю. Прости, крошка, — это я уже девице, — иди погуляй пока, у взрослых дядей разговор. Так где его встретить-то надо? — В столовке, во время завтрака, там точно не потеряетесь. — А чего его встречать-то надо? Где он был-то все это время? — Был на спецобучении. Теперь рекомендован нам, в качестве диверсанта. Ворон, я на тебя полагаюсь, мы завтра выдвигаемся, а ты с дежурства, единственный, кто остается. Встретишь? — Ладно. Но ты мой должник! — Чего это? — Ты видел какую цыпочку пришлось отшить из-за тебя? — Поли-то? Да ты только свистни, она тут же рядом будет. Это вообще не вопрос… Поли! — Не надо! Пожалуйста, только не ее, — с ужасом восклицаю я, а Тревис ухмыляется, гад. — Ладно, я встречу, все нормально будет, просплюсь и встречу. — Ну вот и ладушки. Вайро хлопает меня по плечу и уходит, а у меня что-то мир кружится. Надо пойти к себе, иначе это может плохо кончится.***
На следующее утро, проклиная алкоголь, девок, долбящую музыку и вообще все на свете, собрав мысли в кучу, иду в столовую. Обещал я что-то вроде. Кого-то надо встретить. Ни хрена не знаю: ни как зовут, ни как выглядит, вообще ничего. Только что встретить надо, блин. В столовке в такое время никого нет, спасибо, что хоть открылись во время. Я беру себе двойную порцию кофе и хмуро начинаю им наливаться. Не помогает ни хрена. Сейчас бы чего-нибудь покрепче. Постепенно столовая начинает заполняться людьми, а новичка все нет и нет. Я замечаю за соседним столом кучку девиц, поглядывающих на меня и тихо о чем-то шепчущихся — ну ясно, сейчас будут глумиться, а у меня настроения нет терпеть их щебетание. Я беру свой кофе и двигаю на выход. Видимо новичок не придет сегодня, а если так сильно опаздывает, значит, не так уж нужна ему экскурсия по Яме. Уже на самом выходе, я замечаю темноволосую девицу, которая, стоя ко мне спиной, салютует кому-то средний палец и громко кричит: — А не распихать ли тебе сто хуев по карманам, пидор! Моя задница может и красивая, а твоя ёбаная, понял, пиздохуй! Я немного зависаю от такого красноречия, а девица после этой своей тирады немедленно и очень резко поворачивается, со всего размаху налетев на меня. Чашка с кофе, между прочим, очень ещё горячим, естественно выплёскивается туда, куда девица рекомендовала распихивать хуи, а сама красавица оказывается у меня руках, тоже вся облитая тепленьким кипяточком. — Ах ты ж, блядь! — синхронно вскрикиваем мы с ней и недоуменно смотрим друг на друга. Я ее раньше совершенно точно никогда в Бесстрашии не видел, потому что такую девицу не пропустил бы. Огромные карие глаза, темные пушистые ресницы, точеный носик, пухлые губки… Девица хороша необыкновенно. Волнистые, темные, как смоль, волосы стянуты на макушке в тугой хвост, выставляя на показ красивую шею, кожа её смугловатая, даже на вид очень нежная, такая, что хочется сразу попробовать ее на вкус. Понравилась мне девочка, короче. Проблема в том, что, похоже, я не понравился ей. Потому что, как только она приходит в себя, выдает мне: — Ты что, с хуя сорвался, чё у тебя такой вид припизженный? Ты чем-то наебенился, что ли? — И вам здравствуйте, — в полном обалдении говорю я ей, а сам судорожно вспоминаю весь запас матерных выражений, что были в загашнике, потому что так сильно пополнить знания в этом вопросе в течении всего лишь трех минут мне не удавалось уже давно. — Как вас зовут, нимфа? — Чего? Кто? Ты оборзел совсем? Это ты меня так хуями обложил сейчас, да? Так я могу и по ебалу пиздануть! — Тихо, тихо… — выставляя руки вперед, успокаиваю её и непроизвольно улыбаюсь. — Все нормально… Нимфа — это лесная фея. — Серьезно, что ли? — Ну, да… — А с какого хуя я лесная? А? Ты еще скажи морская, блядь! Давай, давай, пиздани еще что-нибудь умное, а я послушаю, а потом все-таки переебу тебе по первое число, ебановрот! — Как тебя зовут? — пытаюсь я переключить её внимание. — А тебе что за печаль? — хмурится девушка, нервно оглядываясь по сторонам. — Познакомиться хочу. Ты мне понравилась. — А ты мне нет. И вообще, я тут по делу, а ты встал, как хуй с утра, и пройти не даешь! Ты себя вообще видел-нет? Морда вся опухшая, как с бодуна, кофем меня облил, а туда же, знакомиться ему, блядь! — Нет слова «кофем». Есть «кофе». Девушка явно удивляется, потому что её огромные глаза становятся еще больше, в них плещется сначала безмерное недоумение, которое постепенно меняется на гнев. Опять. — Нет, вы посмотрите на это ебанько! Он меня разговаривать научит! Хуй тебе в рыло, сраный урод, — она толкает меня ладонями в грудь, а я думаю, что я буду не я, если не затащу ее хотя бы на свидание. — Пройти дай, пиздочлен пучеглазый! Она огибает меня, мазнув своими пышными волосами, забранными в хвост, мне по лицу, а я судорожно пытаюсь придумать, что б еще ей сказать, чтобы она все-таки задержалась. Так ничего и не придумываю, а она, сделав от меня три шага, оборачивается и катится со смеху. — Такого охуевшего идиота давно я не видела! Стоит мокрый, а лицо такое, будто у тебя в голове мухи ебутся. Меня зовут Александра Витуорт. Близкие зовут меня Сани. Привет тебе! — Она салютует мне ручкой и направляется в глубь столовой. — Постой! Сани! Ты сказала, что ты тут по делу! А когда ты освободишься? — А что такое? — Я хочу тебя пригласить… покататься на зип-лайне. — Ты на всю голову пизданулся или только частично? Ты мне даже не сказал как тебя зовут, а уже хочешь мне вдуть? — Ну вообще-то… — Как с ней разговаривать, и что на такое отвечать? Ведь чистую правду сказала, а надо как-то спорить. — На самом деле… — Зовут-то тебя как? — вполне себе нормально улыбается она, и я не ожидая никакого подвоха, представляюсь, как обычно: — Ворон. — Ах-ха-ха, — заливается Сани, — вот уж точно, прямо пиздец, как в точку! Ворон и есть! Слушай, Ворон, я сейчас должна встретиться с одним уебаном, он поведет меня в общагу и покажет мое новое жилище. Так что, извини, не получится. Вот черт, похоже, это она тот самый человек, которого я должен был встретить, только я думал, что это будет парень. Мысль эта так неожиданно меня посещает, что я ляпаю: — Это я уебан! Тот самый! Сани в очередной раз катится со смеху, а на нас уже начинают оборачиваться Бесстрашные. Она, наконец отсмеявшись, вытирает выступившие слезы и задорно на меня смотрит. — Знаешь, Ворон, я давно так не смеялась. Это правда, ты должен меня встретить? Ты разведчик? Охуенно, никогда бы не подумала… — Это почему еще? — Да ты ж совсем мышей не ловишь, я тебя уже часа два жду, и не думала, что кто-нибудь подойдет, пошла тебя по фракции искать. Да вот, напоролась на хуесоса, задница ему моя понравилась… Мне-то на самом деле не надо нихуя показывать, но наш командир считает, что все должно быть по правилам. Я урожденная, если ты до сих пор не понял… — А почему я тебя раньше не видел? Я бы не смог тебя пропустить такую… Яркую! — Последние несколько лет работала под прикрытием, — неожиданно вполне нормально выдает она. — В Чикаго, но… не здесь, не в Бесстрашии. Больше я пока ничего не могу сказать. — Ясно. А где жить будешь? — А ты что, свою квартирку хочешь предложить? — На самом деле было бы неплохо, но в её словах явно чувствуется издевка. Потому молчу, не зная что ответить, а она хлопает меня по плечу: — Ладно, не парься, я шучу. Не буду я с тобой жить! Пошли лучше переодеваться, а то я чувствую себя ебаным младенцем, полностью обоссавшимся!***
На свидание она не согласилась. И вообще очень мило меня отшила. Первое впечатление схлынуло, оставив за собой некоторое раздражение и неудовлетворенность. С тех пор я везде на нее натыкался, везде слышал ее щедро сдобренную матерком речь, и меня это стало невероятно раздражать. Я видел, как она флиртовала, строила глазки, смеялась и отшивала, про нее ходили самые разнообразные слухи, от самых, что ни наесть пошлых до восторженных и сопливых. Я так и не смог понять, что это за девица, но раздражала она ужасно. Как назло, мы сначала попали в одну группу, все дежурства у нас проходили одновременно, а потом нас вообще поставили в пару. Наш командир, Джойс Самерс был неплохой разведчик, но умом и сообразительностью от отличился так же, как деревянных столб. — Джойс, убери от меня Витуорт, не могу я с ней в паре быть. У меня страшный соблазн ее пристукнуть и оставить в какой-нибудь яме, умоляю, не искушай меня! — Ворон, ты совсем пиздой накрылся? Нет у нас баб или мужиков, на задании мы все среднего рода, ясно тебе? Если я сейчас парочки буду выстраивать, мы так вообще все провалим, не до разборок нам сейчас. Так что терпи ее, пока новое пополнение не придет, а там уже помыслим, что с этим можно сделать. Но пока, Ворон, слышишь, блядь, головой отвечаешь за напарника! И чтоб без глупостей! — Да ладно, понял! Черт, теперь вот слушать не переслушать отборного мата… Но работать в паре с ней оказалось даже немного забавно. Что касалось военных качеств Сани была навысоте. Она могла надрать задницу любому бугаю, виртуозно применяя современные тактики, используя свое тело так, что в рукопашной ей практически не было равных. Получая люлей, она никогда не хныкала, не затаивала обид, чем грешили многие девицы во фракции, она, лишь больше себя распаляя, становилась злее, а мат набирал этажи. Мой взгляд все чаще останавливался на ее огромных темно-карих глазах, если какой-то день, паче чаяния, проходил без ее улыбки, то он казался каким-то серым. Мы более или менее подружились, она оказалась неплохим собеседником и могла вполне даже нормально разговаривать. Мы часто оставались на ночные дежурства, я курил, а она, положив голову мне на плечо смотрела в небо, частенько, глубоко вздыхая, делилась со мной своими мечтами. — Знаешь, Ворон, мне иногда так странно вот тут жить! Вроде бы все у всех хорошо, однако мы все время воюем, разве это жизнь? Похоже на какую-то долбанутую игру! Из-за всех этих постоянных идиотских правил мы не можем позволить себе быть нормальными людьми… — А что это значит? Нормальными, — говорю я, делая затяжку и выпуская дым во влажное бездонно-темное небо, слегка подсвеченное лунным светом, — кто знает-то, как это жить — нормально? Ты жила, что ли? — Знаешь, ты удивишься, но вот изгои живут нормально в отличие от нас. Они не связаны идиотскими правилами… Я не говорю о бунтующих, это фанатики, которые в принципе против жизни, я говорю о людях, которые пытаются выжить в этом мире независимо от фракции. — А откуда ты так много знаешь про изгоев? Ты что, из этих, из сочувствующих? — Когда работала под прикрытием, много на что насмотрелась, — разоткровенничалась Сани. Я не из сочувствующих, просто мне кажется, что в нашей жизни есть много чего нелогичного. — Ты это… слышь… при парнях не очень-то высказывайся! Заклеймят шлюхой изгойской, проблем не оберешься! Она усмехнулась, как-то не по девичьи горько и боднула меня лбом в плечо. — Хороший ты парень, Ворон, жаль, что такой недалекий… — Это почему еще? — Ясное дело, что тебе нравится такая жизнь, никаких обязательств, никакой ответственности. Зачем это тебе, ты же в любую минуту готовишься умереть, поэтому не нужны привязанности, тебе вообще никто не нужен… Тебе уже двадцать, а ты до сих пор живешь в общаге, и не потому, что нет свободных комнат, их-то как раз жопой жевать можно, народу у нас на всю фракцию ноль целых, хуй десятых. А потому, что в общаге не надо ни за что отвечать, живи, пей, веселись для того, чтобы жить, пить, веселиться завтра, потому что послезавтра нас уже не будет… — Слышь, Сани, ты, по-моему, загрузилась не тем, чем надо… Хочешь сигаретку? — Нет уж… Сам травись этими палочками смерти, а я в сторонке, пассивно подышу ядом, чтоб умереть в страшных мучениях! — Сани, ты когда матом ругаешься, мне больше нравишься! — Да иди ты на сто хуев, Ворон, была охота нравиться тебе! Для тебя свобода милее родного члена! — Она поднялась и села на противоположной стороне костра. Вытянула ноги и потянулась, обнажив при этом полоску кожи на животе. Смуглая кожа в районе пупка оказалась покрыта множеством блестящих камушков, составляющих какое-то слово. Мне стало безумно интересно, что это за такое? — Это у тебя что, пирсинг? — вопрос соывается быстрее, чем я успеваю сообразить, что это может привести к каким-то не совсем приятным последствиям. — Какого хуя пялишься на мой пупок, Ворон? Свои ебаные зенки некуда девать, — сразу бросается в атаку девица. — А какого хуя ты тогда его проколола, если не хотела привлекать внимания к своему животу, а? Разве вы это делаете не для того, чтобы на вас пялились? — Еще одно слово, и получишь пизды в самом плохом смысле, Ворон! Ты знаешь, со мной лучше не нарываться! — Да знаю я, конечно, тут даже большого ума не надо быть. Ясно, что ты свой пупок украсила, чтобы любоваться на него перед сном лично, что ж тут не понять? Она схватила ближайший к ней камень и запустила мне в голову, но когда я увернулся, не нашла ничего лучше, чем ботинком долбануть по углям, осыпая меня целым всполохом горящих искр. — Витуорт, ты в конец охуела, мы меня поджечь хочешь? Ты знаешь, что бывает за срыв дежурства! — Да похуй мне на тебя, Ворон, знал бы ты, как меня достала твоя тупость! Вообще не вижу смысла прикрывать человека, который живет только для того, чтобы вечером нажраться и трахнуть какую-нибудь проблядушку, не облегченную поведением. Нахрена ты такой нужен? — Да у тебя и такого-то парня нет! Ты у нас что, Сани, по девочкам? Чего парней-то чураешься? — Это не твоего ебаного ума дело, Ворон! Таким, как ты, вообще в разведке не место, думаешь только о члене своем блядском и на остальных тебе вообще о пизды! — А давай все решим старым добрым способом, Сани? А? Давай поединок! Кто победит, тот и остается в разведке, а кто проиграет, тот уходит, по-моему все справедливо! И еще, если я выиграю, ты мне дашь посмотреть, что у тебя на пупке, а если ты выиграешь, проси, что хочешь, ну как? — А я вот согласна! Давай, Ворон, иди ко мне, малыш! Я уж хотел было сказать ей, что мой малыш ей в рот не влезет, да решил не подливать масла в огонь, и так горячо. Встаем мы в стойку. Сначала вроде все тихо мирно, удары-блоки, я видел Сани в деле, сейчас она, конечно, не выкладывается, больше похоже на обычный спарринг. Я пропускаю несколько довольно ощутимых удара, ее успеваю приложить по колену и бедру. Сам себе даю слово по лицу не быть ее, что я, с девчонкой без мордобоя не справлюсь? От захватов она избавляется просто виртуозно и, когда я хватаю ее в крепчайших захват сзади, она перекинув меня через себя, усаживается не меня сверху, прямо на груди. Мне это неожиданно так нравится, что совсем не хочется, чтобы это прекращалось. — Ну что, Ворон, вот ты и повержен! Я уложила тебя на обе лопатки, так что ты уходишь, а я остаюсь! — Это не честно, Сани! Когда красивая девушка оказывается сверху, это запрещенный прием! Мужчине сложно с этим совладать… — А как же в армии мы все среднего рода, а? А если твой враг окажется красивой девушкой, ты что, всю фракцию предашь, ради своего драгоценного хуя? — Ну ты же не враг, у меня в голове ты как враг не идентифицируешься, а потом я не могу абстрагироваться. Так что это не в счет! — Это еще что за номер? — она двигается так, чтобы бедрами сжать мое лицо. Этого я уже выдержать не могу совершенно, это просто оглушающе, до рези будоражит, царапает сознание… А еще я вижу, что у нее на пупке. Маленькими, размером меньше миллиметра камушками, у нее вокруг пупка выложено слово «FREE» (свобода). — Как ты это сделала? Как они там держаться? — от удивления я даже забываю, что она на мне сидит, а ее бедра давят мне на шею… — Ты про что? А-а-а, все мой пупок не дает покоя… Это очередной эксперимент Эрудиции, который провалился. На камушках изнутри живая плоть, она по идее должна вживляться в кожу, но это не работает. Это все отвалится через какое-то время и опять у меня будет девственно чистый пупок. Ну что, теперь ты удовлетворен? Я приподнимаю ее руками за талию, пока она потеряла бдительность, и изогнувшись, перекатываюсь с ней так, что она оказывается подо мной. Дергается, изворачивается довольно сильно, но мое подогретое желанием тело не так то просто скинуть, да я вижу, что она и не особо-то хочет меня с себя скидывать. А это уже интересно! Лежу на ней, она корчит рожи и ругается, а я только вижу ее смуглую кожу, бархатистую и слегка сияющую в лунном свете. Мне так сильно хочется ее поцеловать, что я плюю на все последствия, на все кары небесные, которые на мою голову обрушит эта женщина, и просто прижимаюсь к ее губам, потому что не могу больше отказывать себе в этом. Она мычит мне в губы что-то нечленораздельное, пытается вывернуться еще сильнее подо мной, а я уже втягиваю в себя ее нижнюю губу, распробовав на вкус… Она оказывается очень нежной, мягкой, сладкой и почему-то податливой. Я готов к сопротивлению, но когда чувствую, что ее рот слегка приоткрылся, а язык чуть высунулся и прокатился по моим губам, я удивленно отстраняюсь и смотрю на нее так, будто вижу впервые. А ведь так и есть. Я впервые вижу ее такую… нереально красивую. Женственную. Вкусную, нежную, мягкую, чем больше ласкаешь, тем больше хочется. То ласковую и покорную, то страстную, почти жестокую. Захотелось увидеть ее голой. Блядь, нельзя совершенно нельзя об этом фантазировать, особенно сейчас, когда воображение услужливо подбрасывает довольно яркие и откровенно пошлые картинки! Сани — это мужик в юбке, нельзя ее целовать и хотеть видеть голой. Но я хочу. Прямо сейчас. Немедленно. — Ворон, — тихим грудным голосом говорит она мне, — даже не думай, дорогой. Если ты сейчас что-нибудь со мной сотворишь, я прирежу тебя спящим, клянусь своим пупком. Слова доходят до меня, как сквозь вату. Возбуждение плескается огненными языками в груди, сердце колотится, а я слушаю и ощущаю, как оно стучит. Просто считаю удары и вдыхаю ее опьяняющий запах. Низ живота предательски наливается тяжестью. Черт… Но я понимаю, что лежать на ней просто так я больше не могу. Все, что ниже пояса горит огнем и ноет сладкой, но от этого не менее мучительной болью, в штанах совсем тесно, и мой член упирается прямо ей в бедро… Я подставился со всех сторон, она сейчас может одним простым движением вырубить меня, просто зарядив коленом в пах, и я просто отключусь в страшных мучениях. Но она не делает этого, ждет, что я ее отпущу. Сделав глубокий, вдох, правда, получается это только с третьего раза, я, поднявшись на руках, даю ей возможность выбраться из-под меня. Она ужом выскальзывает и убегает за палатки. А я так и остаюсь стоять на четвереньках, тяжело дыша и спрашивая себя, что это было.***
— Знаешь что, Ворон, иди ты на хер! — распаляется Джойс. — Что это вы здесь развели за хуеблядство? То Сани прибегает ко мне, просит перевести ее из разведки в патруль, то ты вот теперь приперся, не сотрешь? Вы чего удумали, уроды? А в разведке кто будет? Двое самых перспективных разведчика не могут общего языка найти! Вы что, под трибунал захотели? За измену? — Джойси, не вопи! Я все понимаю, но не могу я с ней работать. Она мне просто выносит мозг. — Ворон, если бы тебе было что выносить, может, я с тобой и согласился бы. А так как у тебя вместо мозга параша, иди вон и не смей мне больше подваливать с подобными заявлениями. Я тебе уже сказал, жди нового пополнения, а потом разберемся с твоими ебанутыми тараканами! Если раньше с ней было просто тяжело, то теперь стало совсем труба. Ни дня не проходило без пикировок и подколок. Она не забывала мне напомнить, каждый гребанный раз о нашей договоренности, при пацанах, при девицах, не исполняя приказов и посылая меня на свои любимые сто хуев при каждой возможности. Одно хорошо, я перестал спускать пары в баре. Сжав зубы, молотил грушу, представляя себя на ее месте, потому что так подставиться мог только полный уебан. И да, мне до колик нравилась эта идиотская девчонка, которая даже в мою сторону отказывалась лишний раз посмотреть. Однако… Во время стычек с изгоями она по-прежнему была навысоте. За то время, что мы работали в паре, а это без малого семь месяцев, она поднабралась опыта и стала еще профессиональнее. Теперь на вылазках я мог совершенно точно знать, что если я двигаю на штурм или просто иду первым, то это абсолютно безопасно. Дни шли за днями, мое напряжение никуда не уходило и даже другие девицы не спасали положения. Самыми сладкими моментами в постели с девками стали грезы о Сани. Если я представлял ее на месте шлюхи, изгибающийся подо мной, я испытывал самое острое, оглушающее наслаждение. Но осуществить это в реале я не мог. Сани была невероятно упрямая и колючая, пробить эту стену у меня не получалось никак. В бою мы с ней были как половинки одного целого, а вот в мирной жизни… Она скручивалась в клубок и выставляла все острые иголки, какие у нее были. Меня она раздражала своей неприступностью, и я не мог нормально дышать в ее присутствии, это раздражало тоже. От этого стычки становились все злее, угрожая перейти в мордобой. Парни советовали трахнуть ее, девицы сочувствовали мне и шипели на нее, а я набирал мышечную массу, потому что физические нагрузки снимали напряжение лучше алкоголя. Все переломилось в один далеко не прекрасный день. Это обещала быть совершенно спокойная вылазка, нам нужно было посмотреть, зачем собираются изгои в районе бывшего Гранд-парка. Там совершенно открытая площадка, изрытая огромными воронками, на месте фонтана куча покореженного металла, и делать им там, казалось бы, совершенно нечего. Но патруль несколько раз замечал там активность, и мы в составе шестерых разведчиков должны были выяснить, что же там затевается. Ясно-понятно, что мы с Сани в паре. Добравшись мелкими перебежками, а где-то и ползком до места и заняв позицию, мы довольно долго лежим рядом совершенно молча. Вполне может так оказаться, что сегодня ничего не будет и мы пролежим так всю ночь. Однако, надо бы отойти. — Слышь, Сани, я отползу, ты сможешь тут перекантоваться без меня? — Ворон, пиздуй хоть в Яму, без тебя гораздо больше кислороду, да и воздух чище, — шипит она полностью в своем репертуаре. М-да… Отползти приходится довольно далеко, потому что, как я уже отмечал, пространство тут довольно открытое. Вернувшись, напарницу я не обнаруживаю. Блядь, ну и как это понимать-то, ебановрот. — Сани! — шепотом зову я ее, и не получив ответа пробираюсь сквозь кусты, в надежде, что она просто поменяла позицию. И вижу картину: Сани, совсем рядом с валуном, а за ним… Изгои. Они что-то тащат — тяжелое, типа сундука. Сани их замечает и хочет спрятаться, однако ее движение вызывает небольшой оползень с холма, и ее замечают. Я понимаю, что настал локальный пиздец. По ней начинаем стрелять, наши ребята себя обнаруживают, отстреливаются в ответ. Группа изгоев утаскивает сундук, Сани пытается их преследовать. Она уже расправляется почти со всеми, кто к ней рванулся, я уже совсем близко, когда оглушающий взрыв сотрясает землю, валит меня и засыпает кучей бетона, арматуры и обломков… Выбравшись, я сначала никого не вижу. В ушах стоит страшный гул, видимо меня не слабо контузило. Сквозь пелену, дым и пыль, я различаю катающийся по земле клубок, в котором угадываются темные волосы моей напарницы. Одним рывком я оказываюсь рядом и стаскиваю с нее изгоя, вырубая его прямым ударом и добивая выстрелом в голову. Поднимаю ее. — Сани, надо срочно смываться, их здесь много, гораздо больше, чем мы видели, мы тут не справимся таким составом. Вызывать подмогу бесполезно, бежим на поезд! Всех, кто был с нами на этой операции, разметало взрывом. Изгои сбежали, прихватив сундук, сколько их тут осталось для зачистки — не видно, одно понятно, что много. Мы бежим, отстреливаясь, патронов осталось мало. Я уже слышу поезд, нам бы только несколько минут продержаться и добраться до железной дороги. Они преследуют нас, но мы постоянно в движении, потому они страшно мажут. Мы бежим, петляя как зайцы, поезд уже проносится мимо, чуть притормаживая, пули дзинькают о металл, норовя прошить плоть. Бля, адреналин не дает задуматься над этим, но я вижу, что Сани далеко от вагона. — Сани, давай ближе к поезду, ты не успеешь запрыгнуть! — ору я ей, она пытается подбежать ближе, но ей не дают, выстрелы то и дело шибают прямо под ноги, она уже долго бежит, начинает выдыхаться. — Сани, просто подвинься поближе ко мне, я подхвачу тебя, малыш, не бойся! Она делает шаг в сторону, я хватаюсь за поезд и одновременно подхватываю ее, закрывая своим телом от града пуль, которые прошивают мне спину. От резкой, затмевающей сознание боли, последнее, что я успеваю сделать, это впихнуть ее в вагон, и рука отпускает поручень. Я уже готовлюсь упасть на полотно, когда маленькие ручки с нечеловеческой силой вцепляются в меня и затаскивают в нутро поезда. Я не понимаю, почему я в сознании, во мне не меньше трех пуль. Но я все вижу и слышу, хотя глаза открыть больно почему-то, а тело все трясет мелкой дрожью и очень, просто неимоверно холодно. Я лежу на чем-то мягком и очень теплом, мне так хочется, чтобы это тепло меня окутало всего, но оно только греет мне спину. Я чувствую страшную изматывающую боль, но одновременно с этим, на меня падает что-то мокрое и от этого почему-то приятно. — Ворон, — сдавленно шепчет женский голос, — пожалуйста, не умирай, а? Я все, что хочешь, сделаю, хочешь, я тебе слова больше не скажу, но не умирай, только живи… Ты меня собой закрыл, миленький, солнышко мое, это я должна была там валяться на железке, Гилмор, ну, не умирай, пожалуйста! Из-под полуопущенных век, я вижу, как она окровавленными руками размазывает по щекам слезы, гладит меня, и что-то вдруг думается, что вот теперь и умереть не жалко. Я все время то выныриваю из забытия, то ныряю в темноту, чувствую, как меня поднимают чьи-то руки, доставляя страшные мучения, что сил нет сдержать стон. Что-то внутри обрывается, окатывая меня новыми и новыми приступами изматывающей боли, а сил сцепить зубы нет, все что выше шеи, кажется, живет не своей жизнью. Укол должен был принести облегчение, но он просто парализует меня, а боль никуда не уходит. Я и сказать ничего не могу, только мычу, полностью обездвиженный и страдающей от ужасной агонии. На лицо опускается маска и наконец-то спасительное ничто поглощает меня. Как я потом узнал эрудиты-доктора выложились на все сто процентов, борясь за мою жизнь. Пуль в теле оказалось четыре, и все застряли в районе ключиц. Я потерял много крови и теперь плохо работает левая рука. Первым, кого я вижу, когда мне разрешили принимать посетителей, — это, конечно, она. Александра. Осунувшаяся, страшно зареванная, с красным носом и глазами щелочками, она кажется мне самым красивым, что есть на земле. Замирает в паре метров от меня, смотрит, плачет и улыбается. Я усмехаюсь. — Ну что, Витуорт, не удалось тебе от меня избавиться, а? — Да уж, Ворон, заебись мы с тобой в разведку сходили… Теперь вместе под трибунал полетим. — Все так плохо? — Джойс нас отмазывает, как может, но… Ладно, потом поговорим, ты сейчас восстанавливайся побыстрее. И… спасибо тебе, что не дал сдохнуть! — Сани… Я тебя только об одном прошу, пожалуйста, никогда не делай для меня тоже самое. Без тебя я не хочу. И вообще, так здорово, что с тобой все в порядке. Она подходит ко мне, медленно, словно изо всех сил сдерживаюсь. А потом… берет мое лицо в ладони и целует в губы, так нежно, осторожно, словно пробует на вкус что-то совсем новое. Вот уж от кого не ожидал! Смотрю на нее во все глаза, и естественно, ни о чем не думая, ляпаю: — Пойдешь со мной на свидание? Она смеётся сквозь слезы, не выпуская мое лицо из ладоней, кивает и снова меня целует. Так начались страшно долгие, невыносимо скучные дни реабилитации, которая затянулась почти на два месяца. Но все когда-нибудь заканчивается… И этот день всё-таки наступил.Александра (Сани) Витуорт
Фу-у-у. Вот это да! Вот блядь, пиздец мне теперь полный! Ну, кто же мог подумать, что я пойду на свидание с Виктором Гилмором, когда я поклялась себе никогда, ни при каких обстоятельствах не встречаться с парнями, которые мне нравятся. С моим везением первый же парень, который так, до полной ебанутости, понравился, был он, тот, в которого врезалась, впервые оказавшись во фракции после побега. С самого первого взгляда я поняла, что пропала. Что от его прикосновений бросает в жар, а его близость туманит сознание. Я не встречаюсь с парнями, которые нравятся, это мое кредо. Потому что я теряю контроль, когда парень охуенно нравится. А они потом говорят, что я шлюха. Но тут уж… Так все сложилось. Мало того, что я готова жизнь за него отдать, его прикосновения сводят с ума, а когда он меня поцеловал, я чуть было не кончила прямо там, под ним, так он еще и спас меня. И теперь у меня больше нет отмазок, чтобы не сходить с ним на свидание. Ой, я даже боюсь предствить, чем это кончится! Интересно, куда он меня поведет? На маяк? В Миллениум парк? Одергиваю юбку. Не слишком короткая, интересно, для первого свидания? Как говаривала одна моя подруженция, главное, чтобы не слишком длинная. Хоть бы сказал, блядь, что за программа намечается. На чем поедем? Если на поезде, как запрыгивать в такой красоте-то ебаной? Хотя ладно, где наша не пропадала. Ух, прям в жар бросает. Так, ладно. Спокойно. Накрасилась, оделась… Чего забыла-то? Настроение прям заебись какое! Осматриваю себя в зеркало. Ну, хороша ведь, ну, просто конфетка. Туфли. Блядь, каблук ужас какой. Но такие красивые! Ладно, в крайнем случае, сниму и буду ходить босиком. Когда я выхожу из общаги, в спину несутся пересвистывания и улюлюкания. Посылаю я их на хуй, и они уходят грустно. Уроды. Я на свиданку, ясно, пидоры! Ну вот, вышла я в Яму. И где этот придурок? А его и нету. — Простите, это вы Сани, — меня трогает за плечо какой-то мальчик. Совсем еще ребенок. Решаю ему нормально ответить. — Ну я, да… — Вот, это вам, — подросток протягивает мне бумажку. На ней написано: «Выходи через главный вход. Свои раскрасивые туфли оставь прямо в Яме, они тебе не понадобятся». Ну вот, так и знала. Ладно, надеюсь, он не подведет. Пусть только попробует меня разочаровать, ему эти туфли всю жизнь вспоминать буду. Выхожу из Ямы и опять никого. Да что он издевается, что ли? Внезапно, на меня двигается какая-то махина, которая при ближайшем рассмотрении оказывается здоровенным байком. М-м-м, вот бы прокатиться на таком! Бля, да где же этот Гилмор, скорее бы уж пришел, а то вон, как посматривает этот байкер, даже сквозь шлем видно, что заинтересованно! Байкер снимает шлем с головы и это оказывается… Ворон. Охуеть… Вот это ебануться! — Девушка! — кричит он мне, не слезая с сидения. — Не хотите прокатиться? Бля-я, хочу, хочу, конечно хочу! Но не говорить же ему об этом! Я дёргаю плечиком и смотрю в другую сторону. — Сани! Ну специально для тебя же все! Давай, не ломайся, крошка! Идиот, я тебе не ебаная болонка, чтобы меня свистом подзывать. Ворон подходит ко мне. — Что, транспорт не нравится? Или ты боишься? — Не хочу ехать в качестве пассажира, — смотрю на него снизу вверх как можно увереннее. — Хочу управлять. Брови Ворона взлетают кверху и его лицо становится таким умильным, что срочно приходится прятать улыбку. — А ты умеешь? — Я много чего умею. Ну так как? — Да я только за, — он протягивает мне шлем, я его застегиваю и усаживаюсь на сидение. Люблю скорость! Только не вот это недалекое тошнилово, которое некоторые называют быстрой ездой. А настоящую скорость, от которой дух захватывает, от которой душа в пятки уходит. Скорость и рука Ворона на талии. Бля, я сейчас кончу, ей богу! Как же это все суперски и охуительно! А он, похоже, ни капельки не боится. Его рука ползет все сильнее обнимая меня и прижимая к себе. Ух-ху-у-у! Бля-я, вот пиздануться можно. Моя спина полностью чувствует его грудь, такую поджарую, как каменную, хоть и не очень широкую. А там, где он соприкасается со моими ягодицами… Ах, ты черт! Вот блядун! Это у него, интересно, на меня встал или на скорость? Я слегка веду бедрами, показывая ему, что я все чувствую, и ощущаю, как ходуном заходила грудь, а руки прижали меня к себе еще сильнее. Ворон показал на карте, куда мы едем, я там еще, честно говоря, не была. Мы едем по самой окраине Чикаго, старательно объезжая рытвины и покореженные строения. В некоторых местах приходится совсем сбавлять, потому что дороги нет. Наконец, мы останавливаемся перед низким, полуразрушенным зданием. Я снимаю шлем, и первым делом Ворон берет мое лицо в ладони и целует меня, целует, глубоко, страстно, так, что у меня дух захватывает. У-ух, ты, ну надо же, какие у него требовательные и чувственные губы, бесстыжий язык, орудующий сейчас у меня во рту, исследуя, щекоча, не дает вздохнуть. Ну же, дай же мне воздуха глотнуть! Нет, не отпускай меня ни за что, никогда… Дыхание сбивается, грудь ходит ходуном, рвано и загнано стараюсь втянуть в себя немножко воздуха, чтобы это никогда не прекращалось. — Сани… Господи, не могу… Сани… — шумно выдыхает Ворон, а у меня ноги подкашиваются. Сама хочу до одури… Вот только надо соблюсти хоть какое-то подобие приличий. — Ворон… — между поцелуями шепчу ему в губы, — ты мне обещал что-то показать. Я надеюсь, ты не свой член имел в виду? Он отстраняется от меня, и как заржет… Ну вот, так вроде бы полегче. Отсмеявшись, он открывает багажник и достает оттуда кроссовки. — Вот, это тебе вместо твоих охуительных туфель. — Пиздец, у тебя все это время были кроссовки, а я ехала босая. И кто ты после этого, блядь? — Ты даже не представляешь, как ты смотришься охуенно с голыми ножками на байке, Сани… Он целует меня опять, а я чувствую, если так будет дальше продолжаться, мы далеко от транспорта не уйдем. Я несильно отпихиваю его, глядя на него лукаво, обуваюсь. Он берет меня за руку и ведет в здание. — Смотри, Сани, тут раньше был огромный аквариум, сюда свозили огромное количество самых разнообразных морских гадов, и показывали их на выставках, — мы поднимаемся по ступенькам прямо в главный вход, который еще сохранился. Крыльцо здания с большими колоннами, величественно и немного зловеще. Левое крыло совсем разрушено, зато правое и центр совсем еще целые, и я с интересом захожу внутрь, цепко держа сухопарую большую ладонь Ворона. Сохранившиеся лестницы все были в украшены животными, которых я раньше и не видала никогда. Провожу по ним рукой. — Вот этих гадов тут показывали? — Ворон кивает, не отводя от меня взгляда, а я оглядываю всё помещение. Взрыв разрушил многое, вокруг покореженные балки, море разбитого стекла, развалившиеся каменные сооружения непонятного значения… Эхо гулко отдается, когда мы наступая на стекло, проходим по внутреннему помещению. Ворон все ведет меня куда-то, а мне так интересно, как же раньше выглядело это все? — Тут раньше были аквариумы везде, это такие резервуары с водой, а в них плавают рыбы. Я видел в школе еще, на биологии. — Ворон, ты увлекался биологией? — удивлённо перевожу взгляд на его профиль. — Ну… в какой-то степени… Скорее больше увлекался историей города. Знаешь, в этом городе раньше много было разных интересных мест. Башня Хеннок — это не самое замечательное место. Во всех вот этих зданиях были магазины, отели, были парки, типа того, где мы играем в захват флага. Но показать я тебе хотел не это. Мы все идем и идем. Здание внутри оказывается округлым, точнее многоугольным, и мы поднимаемся по винтовым лестницам. Я так понимаю, что он меня на крышу тащит… Но выясняется совсем другое. Мы поднимаемся на верхний этаж. Там тоже все разрушено, но кажется, что на этих этажах не было ничего, больше все какие-то коридоры и комнаты… Ворон ведет меня в холл, между всеми этеми кабинетами. В холле большое окно, стекло тоже разбито, но стена рядом целая. На ней, огромное, объемное изображение красивейшего озера. Я перевожу взгляд на окно и понимаю, что там, где сейчас пустошь, и дальше в отдалении видно Стену, раньше было озеро. Я смотрю и не могу взгляд отвести… Это красота такая! Что же случилось? Почему озеро исчезло? — Ты знаешь? Почему оно исчезло? — Никто не знает, крошка. Оно было, а потом случилась война. Почему она случилась, отчего мы оказались все за Стеной, никому не ведомо, не осталось никакой информации. Зачем Стена, почему мы все тут, почему фракции… Никто не знает толком. Эрудиты, скорее всего, знают, но они не скажут никогда. — Он подходит сзади и обнимает меня. Я прислоняюсь затылком к его плечу, не в силах оторвать взгляда от картины и вида из окна. — Как ты думаешь, Ворон, что за Стеной? — А ты там разве не была? — Да нет, я имела в виду там, далеко за Стеной. Я читала в Эрудиции, что есть такие огромные-огромные водоемы, они называются океаны… Я бы очень хотела увидеть океан, меня вообще завораживает большое количество воды. — Никто не знает, что там, далеко за Стеной. Никому не удавалось еще прийти оттуда живым. Только окрестности. Теперь ты видишь, я тебя не обманул. — Ворон, мне правда очень понравилось, это так прекрасно… — Александра… — говорит он с улыбкой. — Да ты оказывается умеешь красиво говорить! — Да не охуел ли ты, красавец? Какого пиздоблядства ты тут растопырился! Так лучше? — Мне по всякому нравится… — он поворачивает меня к себе, зарываясь ладонью в мои волосы, и притягивает ближе. Глаза его становятся совсем светлые, очерченые серой окантовкой, он оглядывает меня всю, и наши губы встречаются, в невероятно нежном поцелуе. Это не было похоже на голодые, жадные укусы, которыми мы обменивались, слезая с байка, это были чуть посасывающие мягкие прикосновения, медленно перерастающие в более яростные и распаляющие… Мне безумно нравится его обнимать, гладить его плечи, ладонями ощущая кожанку, впитывать в себя его запах, текстуру, вкус и все что будоражит сознание… Ох, Ворон, если бы ты только знал, как я тебя хочу, просто ужасно! Ноги подкашиваются, черт, сил моих больше нет! Руки сами нащупывают его пряжку, трясутся так, что не могу никак с ней справиться. Он замирает, будто боится спугнуть или пытается совладать с собой. Я даже через ткань чувствую, какой жар от него исходит. Он целует меня уже требовательно, проникая все глубже, захватывая и прикусывая почти до крови. Наконец-то отщелкивает пряжка, расстегнута пуговица… Я запускаю руки и нащупываю то, что я все это время ощущала и к чему так хотела прикоснуться. Кровь стучит в висках, в нос ударяет аромат его возбужденного тела. Господи, у меня внизу все ноет уже от сладкой неги, мне кажется, что одно лишь прикосновение способно довести меня сейчас до пика. Вот и чего я так завелась-то? Это он все, так меня взбудоражил, блин! Зажимаю член в ладошке, чувствуя, какой он твердый… Мне надо срочно его попробовать, вот просто немедленно! — Сани… — сдавлено бормочет Ворон. — Я не могу так, я сейчас упаду. Быстренько оглядевшись, я натыкаюсь на вполне себе сносный диванчик, грязный и пыльный, конечно, но вполне себе целый. Толкаю Ворона на него, а сама опускаюсь перед ним на колени, сдергивая его штаны еще ниже, чтобы ничего не мешало получать удовольствие. Он резко втягивает вдруг ставший густым воздух. Чувствую, как напрягается его живот, являя миру, и мне в частности, вполне себе такой сексуальный рельеф. Заценив роскошное в моем понимании тело, сжимаю член в ладошке посильнее и вбираю его в себя всего, до самого основания, вырывая у Ворона протяжный, совершенно неконтролируемый стон… Помогая себе языком и рукой, облизываю, посасываю его, мне безумно нравится, как на Гилмора это действует, то, как его колотит, невероятно меня заводит. Тягучий, как патока, взгляд из-под полуопущенных ресниц он от меня не отводит и растворяется в нежных настойчивых прикосновениях, во влажном теплом скольжении, в легком касании зубов. Стоны и сбитое дыхание… Его рука надежно пристраивается на моем затылке, такая уверенная и властная, но одновременно ласково поглаживающая. Движения становятся все быстрее, накал страстей нарастает, я чувствую, я все отлично чувствую, как же это прекрасно! Он уже совсем не сдерживается, а мне бы воздуха вдохнуть, сердце трепыхается, отдаваясь пульсацией в висках. Последний толчок, и он замирает, а я поглощаю его всего, до донышка. М-м-м, класс! — Сани… — Ворон хватает ртом воздух, грудь его вздымается, как после стометровки, еле-еле выговаривает, — Сани, ты что ж такое вытворяешь? Это что-то невероятное! А ну, иди сюда, ко мне, сейчас же! Он укладывает меня на диванчик, а сам пристраивается рядом и немедленно запускает руку мне в трусики. Второй рукой освобождает от тряпок мою грудь и накрывает губами бесстыдно торчащий сосок, чуть прикусывает, потянув, играя языком, заставляя застонать от удовольствия. Я уже говорила, что мне надо только одно прикосновение? О-о-о, с ума сойти, как же прекрасно, а-а-а! Его пальцы погружаются в меня, а он смотрит за моей реакцией во все глаза, и от этого его взгляда меня просто сотрясает сладкая дрожь, а его пальцы дарят мне такое наслаждение, что мне хочется немедленно в нем раствориться, полностью! Все мое тело подается ему навстречу, изгибается волной, ноги напрягаются, приподнимая бедра и изворачивается, стараясь поймать еще больше удовольствия и блаженства. Его губы путешествуют по ключицам, по груди, прихватывают соски, заставляя судорожно вздрагивать. Мне хочется не просто стонать, мне хочется кричать, не сдерживаясь, не усмиряя свою похоть, только бы он не останавливался, только бы продолжалась это сладкое деяние, которое сейчас, вот сейчас, вот, вот, а-а-а, господи-и-и, вот еще чуть-чуть, да, да, да-а-а! Сладкий миг, какие-то секунды, которые срывают крышу напрочь. Глаза открывать не хочется, совсем. Не хочется никуда идти, вставать тоже не хочу! Хочу лежать тут, чувствовать его руку у себя на лобке и целовать, целовать его снова и снова. — Сани, — шепчет он мне на ушко, — поехали во фракцию? Тут, конечно, очень романтично, но я хочу тебя по другому. Понимаешь? Конечно ясно, что ж тут не ясного? Для того все и задумано, да, мой пернатый?! А то что мой, никаких сомнений, так ведь?***
Когда ехали обратно, я уселась сзади, обняв его за талию. М-м-м, какие кубики, ну надо же, а с виду то и не скажешь. Черт, ну вот что такое, свихнутся можно, только и мысли все о… Блин. Мы целуемся слезая с байка, в коридорах Ямы, непрерывно останавливаясь и распаляя себя до безумства. У фонтанчика я взяла тайм-аут. Плеская себе на разгоряченную моську воду, я подумала, что это просто какое-то сумасшествие. Никогда такого со мной не было, а тут прямо наваждение какое-то. Может, надо бы ради приличия все-таки как-то что-то и на другой раз перенести? Надо бы вообще-то дать ему отворот, но он, совершенно нагло подходит сзади и его ладони слегка оглаживают мои бедра, заставив замереть от такой беспардонности. — Ворон, а ты не охуел ли часом? Давай, может, как-то все-таки остановимся ради приличия? — А я не хочу останавливаться, мне и так нравится! — Мало ли кому чего нравится, все это, конечно, очень здорово и охуенно, но я иду спать сегодня. На этом все! Но Гилмор и не думал меня отпускать. Схватив за локоть, он дергает меня на себя с такой силой, что я чуть было не свалилась с ног, оказавшись у него в руках. Ни хуя себе, блядь! Он заводит одну мою руку за спину, присовокупляя к ней вторую, смотрит на меня насмешливо. Ах ты, поганец ебаный, шлюшку себе на вечер нашёл! Лбом ударяю его в нос, это самый беспроигрышный удар, даже у самого здорового амбала от такого удара заслезятся глаза, одновременно с этим ему в пах прилетает мое колено. Вот так вот, милый, будто ты не знаешь с кем дело имеешь? Он сгибается и отступает на шаг, а я отпрыгиваю, чтобы больше не давать ему возможности себя схватить. — Сани! Ты пизданулась, что ли? Ты что делаешь, ты совсем психованная? — Да, я психованная, а ты чего ждал? Что теперь будешь пялить меня на каждом углу? Хуй ты дождешься, понял? Не знаю, что ты там обо мне вообразил себе, но я не шлюха, ясно? — А чего тогда ведешь себя как шалава? Да я просто ушам не верю, это он что, мне? Что, как всегда? Ну, блядь, ну такой же, как все? И все, что до этого было, вроде как понарошку? Я уже было отошла совсем, но такое я спустить не могу просто физически. — Ты что сейчас пизданул? — негромко спрашиваю у него. — Это ты мне сейчас вот это прокаркал? Я толкаю его в грудь, но он даже не шелохнулся. Только смотрит на меня не пойму как, то ли злобно, то ли удивленно. Я замахиваюсь для удара, но он перехватывает мою руку, и заламывает ее за спину, выворачивая ее до боли. Ну мы и не таких обламывали. Ногой со всей дури бью его по голени, одновременно выворачиваюсь на пределе боли, бью его кулаком в лицо. Голова его дергается, но хватку он ослабляет недостаточно. Приходится зарядить еще ногой по корпусу, что заставляет его охнуть. Но все еще держит руку мертвой хваткой, вот ведь сука упрямая. — Ворон, чего ты добиваешься? Ты меня изнасиловать хочешь? А я ведь живой не дамся тебе, уж можешь мне поверить. — Я верю, вот только жду, когда тебе уже надоест из себя крутую корчить, и ты просто расставишь ножки пошире. — Твоя ебнутость сегодня прямо зашкаливает, Ворон. Отпусти меня сейчас же и никогда, слышишь, больше никогда не подходи ко мне! Не знаю, что твои хуевы мозги там про меня надумали… — А что еще мне думать, если ты сначала у меня в рот берешь, а потом динамишь меня? — А я что, теперь тебе в рабыни записалась, блядь? Ты меня спас, я с тобой сходила на свидание, но это не значит, что со мной можно обращаться теперь, как ты обращаешься со своими шлюхами. Если девушка говорит «нет», это не «я набиваю себе цену, а на самом деле я не такая»! — А что, не так разве? Со мной чаще всего бывало именно так! — Это сугубо твои половые трудности, Ворон, где ты находишь таких потаскух, а я если сказала нет, это значит «нет» и все! Всем телом я сначала откидываюсь слегка назад, а потом с такой же силой пинаю его, вместе с этим, коленом мечу в пах, но он к этому готов и разворачивает меня к себе спиной. Ну, из таких захватов мы тоже умеем выворачиваться. Резко нагнувшись вперед, я перекидываю его через себя, выворачивая его руку до хруста. Кулак мой при этом впечатывается в его челюсть, и так несколько раз. Он явно не ожидал от меня такой прыти, потому несколько прихуел. Я встаю коленом на его грудь, прижимая его к полу. — Не беси меня, Гилмор. Никто и никогда не смеет называть меня шлюхой, ясно? За такое и перо в бок получить можно, и поверь мне, это будет самое лучшее твое перо — стальное. Я встаю с него, но он делает мне подсечку, и я, не удержав равновесия, заваливаюсь в противоположную от него сторону. Он с легкостью вскакивает, и теперь это он прижимает меня к полу. Он злится, очень злится… Глаза становятся совсем белые, а выражение лица такое, будто он разорвет меня сейчас. Да вот только мы и не такое видали. — А сейчас послушай ты меня, девочка. Бабы мне не отказывают, ясно? У тебя была возможность отказаться, а теперь ты моя, ясно тебе? — Я-а-асно, — тяну я, — ты просто не знаешь, какая у меня растяжка, ушлепок, — бью его ногой по голове, заставив пошатнутся, и пользуясь его временным замешательством, ребрами ладоней охаживаю его в двух сторон по ушам. Он уже не слабо так дезориентирован, толкаю его, а вот не тут-то было, блядь. Под кажущейся худобой парня скрываются налитые мышцы. Он вскакивает на ноги, и наотмашь лупит меня… по заднице! От такой наглости я просто зависаю на секунду, а потом с разворота ногой расписываю ему люлей по корпусу, уж куда придется. Я не то, что в ярости, я просто вне себя, блядь! Он отступает, выставляет руку вперед, как бы отгораживаясь от меня. — Сани, все, все, ты победила, ладно, ладно… Я не хочу с тобой драться, девочка, прости, я не хотел тебя обидеть… Сани! Да послушай же ты! — Удары и оплеухи сыплются на него нескончаемым потоком, я просто в раж вошла, меня теперь остановит только бульдозер, — Александра! Я правда не хотел тебя… Сани! — То есть, как это? — замираю в недоумении. — Ты все это затеял, и ты не хотел? — Я тобой свихнутся можно! Сани, я тебя хочу больше всего на свете, ты самая потрясающая женщина, из всех кого я знал! Правда! Я обидеть тебя не хотел! То есть хотел, но… — очередная оплеуха прилетает ему в лицо, — ну все, иду на крайние меры. Он сграбастывает меня в охапку и так яростно захватывает мои губы, что мне сначала кажется, что он хочет меня укусить. Я дергаюсь было, но чувствую, поцелуй весь, целиком, до капельки! Губы, такие нахрапистые, бесцеремонные, затягивают в какой-то безумный водоворот. Я пытаюсь как-то вырваться, вроде бы. Но нега, сладкая, как тягучая патока, окутывает, пленяет, путает сознание. Мне не хочется больше вырываться, мне хочется, чтобы это не прекращалось… Да что же он на меня так действует-то? Да так не бывает просто. Я-то для него очередная шлюшка, это понятно, но мать моя, как же охуенно он целуется, божечки мои-и-и… Я чувствую, еще немножко и я уже никуда не смогу идти. Да и стоять тоже вообще-то не очень-то получается. Ворон, будто прочитав мои мысли, подхватывает меня под бедра, юбка задирается и страшно мешает. Одним рывком, он избавляет меня от столь ненужной сейчас одежды, не прекращая поцелуя. Его разгоряченная ладонь гладит, сминает, сжимает до боли мои бедра, лопатки холодит каменная стена. Вслед за юбкой отправляются трусишки, и я уже совершенно безотчетно расстегиваю его штаны, чтобы наконец получить то, чего так сильно сегодня хотелось, но я не могла, просто никак не могла себе признаться. Я такая мокрая, что мне кажется, что он во мне утонет сейчас просто. — Стой, подожди, малыш, надо кое-чего не забыть, — ах, ну да, точно, ведь надо же гандон нацепить, ебановрот. — Где? — Он глазами показывает на карман куртки. Достаю у него из кармана пакетик, трясущимися руками выуживаю презерватив, раскатываю его на члене, а меня аж потряхивает от вожделения. Он проникает в меня, насаживает на себя, и я просто не могу сдержать призывный, протяжный стон. Страсть пульсирует в венах лавой, лишает рассудка, заставляет дрожать каждой клеточкой. Он хорош, просто великолепен. Он двигается, напористо проникая, все сильнее и быстрее, и это уже не остается никаких мыслей, хочется только изгибаться и не сдерживаться. Только его тепло, движения бедер навстречу, горячие ладони, гуляющие по бедрам и ягодицам. Какого хрена затеяла разборки, драки? Бля, как же замечательно-то, а-а-а! Я хватаю ртом воздух, не могу надышаться, легкие разгорячены, дышу как не в себя. Движения потеряли какой-либо контроль, мы оба уже практически ничего не соображаем, только наши неистовые толчки навстречу друг другу, хриплые стоны, несдержанные крики. Я уже почти не могу удерживаться на весу, руками цепляюсь за его плечи, царапая его кожанку, вжимаясь в него раз за разом, приближая пик наслаждения. Все это предел, я не могу больше. Я чувствую, что жаркая, сладкая, головокружительная волна накатывает и поглощает полностью, без остатка, взрывается радужным фейверком, разбиваясь о каменный берег миллионами брызг. Это просто не реально. Так вообще не бывает. Это прекрасно, мучительно, кажется, это не кончится никогда. — Девочка, ты можешь меня простить? Малыш? Можешь? — выдыхает он в мои приоткрытые влажные губы. — За что, Ворон? — Мне правда жаль, что я тебе наговорил всякого. Прости, а? Я от тебя совершенно без ума, вообще не соображаю ничего. Сани, не гони меня, я… — Тш-ш-ш, тихо, — я беру его лицо в ладони. А в глазах… черт знает, что там, в этой глубине стихий… лед, и пожар, и капкан. Смотрю в его светлые глаза и понимаю, что никуда я теперь от него не денусь. Вот только ему знать об этом не обязательно…