Кроди

- Ну, ничего себе, подарочек! Возглас этот вырвался у Арвида, когда он обнаружил растерзанную тушку зайца в десятке шагов от своего шалаша. - Волки, точно, волки, и как я не услышал? У зайца были выдернуты внутренности и отгрызены задние лапы. Сомнений не было: неподалёку живут волки, а этот подарок – вроде предупреждения, что он на чужой территории. Красный след тянулся по траве, затем только редкие капли крови, а потом уж чутьё повело Арвида в нужном направлении, и в скором времени он наткнулся на волчье логово. Не пошёл напролом, конечно, остановился, едва увидев осколки костей мелких животных. Дальше пробирался крадучись. Под большим валуном была вырыта нора, откуда донеслось до Арвида угрожающее рычание. Несомненно, там находилась волчица, причем со щенками, те поскуливали еле слышно. Арвид огорченно вздохнул – такие соседи похуже бера. Сделав несколько шагов назад, он обернулся и встретился с янтарным взглядом матёрого волка. Альфа-самец, больше ста фунтов весом, показал белоснежные клыки и не выказал ни капли страха перед чужаком. - Я ухожу, - миролюбиво сказал Арвид, - я вам не враг, но и вы не ищите ссоры. Какое-то время после знакомства с соседями он раздумывал: остаться или искать себе новое место. Его лишь предупредили, явной угрозы не было… и кроди решил остаться. Лес этот был недалеко от берега моря, такой густой и древний, что Арвид и не думал встретить здесь волков. Выбравшись на берег, он всё шел и шел вперед, бездумно, не замечая сбитых в кровь ног. Потом упал и больше не смог сдвинуться с места. Как провел свою первую ночь здесь – даже и не помнил. Зато первый рассвет в лесу запомнился болью во всем теле, а уж ноги… Арвид мог передвигаться только ползком или на четвереньках. Наломал веток, соорудив себе шалаш, собрал горсть земляники, заглушив голод. Израненные ступни обвязал лечебной травкой. Что будет дальше – тогда и не думалось об этом, просто цеплялся за жизнь. А почему решил остаться в лесу? «Кроди – лесное племя, - думал он, - если б моя семья не ушла к людям, сейчас все были бы живы. От людей только боль и обман, а здесь некому обманывать. Надеяться можно только на себя, но это и к лучшему». Когда смог ходить, задумался о пропитании и жилье. Нож, кресало и брусочек пирита – вот то немногое, что он прихватил у Регнера, завязав в край туники - теперь ему доступен был огонь. Недолгая охота принесла добычу в виде ежа, мясо которого он и зажарил на сырых веточках. Чистую воду давал лесной ручей, лишь местами вода мутилась от глинистого бережка. «Горшки можно лепить, - сообразил Арвид, - и на гнездо много глины понадобится». То, что он соорудит себе жилище на дереве, как и его предки, он даже не обдумывал толком – решил и всё тут. У каждого кроди строительство гнезда должно быть в крови. А что тут сложного? Переплел прутья, укрепил между ветвями и обмазал глиной – жилище готово. Сплести основание гнезда было несложно, а вот дальше дело застопорилось. Арвид выбился из сил, пытаясь сначала поднять «корзину» на нижние ветви раскидистой сосны, а затем привязать её к стволу и ветвям плетёными верёвками. Выходило криво-косо и ненадёжно. Промучившись ни один день, юноша был вынужден отступить. «Какой-то я непутёвый кроди, - упрекал он себя, - видимо, долгое общение с людьми меня испортило». И невдомёк ему было, что строительство гнезда – дело семейное, никогда его предки в одиночку этим не занимались. Да и перевелись на севере гигантские пинусы – кедровые сосны, разветвленные стволы которых так легко привечали плетеные жилища. Пинусы сначала отступили на юг, вслед за уходящим теплом, а потом и вовсе исчезли с лона земли. Весь следующий день кроди отлеживался и вновь питался одной ягодой. А на утро взялся за постройку нового жилья. Для начала вырыл неглубокую яму на лесной поляне, утрамбовал дно и покрыл его слоем сухой хвои, затем установил над ней уже готовую корзину кверху дном. Несколько дней ушло на обмазывание прутьев глиной. В сыром воздухе сохли они долго, и Арвид взялся пока за изготовление сырца для очага. Дело это было кропотливое, кирпичей требовалось много, несмотря на маленький размер печи. Сырец укреплялся гибкими прутьями, из прутьев же шёл извилистый дымоход, обмазанный слоем глины. В самой печи юноша сделал отверстия – туда можно было ставить горшки и варить пищу. Без горшков отверстия закрывались глиняными же крышками. На немудреную постройку ушло больше месяца. Ведь ещё надо было охотиться, готовить запасы на зиму и выделывать звериные шкурки. Нет нужды говорить, во что превратилась одежда Арвида уже к середине лета, а обувью ему какое-то время служили сплетенные из сухих стеблей онучи. Первые шкурки ушли на пошив сапог, и, если судить предвзято, и сапоги были плохи, и последовавшие за ними куртка со штанами. Но хоть грели, и раны на ногах зажили окончательно. Выглядел Арвид в своих шкурах совершенно дико. Если б ещё бородой оброс, то и вовсе напугал бы цивилизованного человека до икоты, однако борода у кроди не росла лет до тридцати. Порой к вечеру юноша без сил валился на лежанку и засыпал, не вспоминая о еде. Но такой физический надрыв имел и полезную сторону – душевные страдания были забыты, все произошедшее с ним за последний год казалось сном и забывалось быстро, как сон. Он почти не вспоминал Эсбена, о Регнере вообще позабыл, будто и не было викинга в его жизни. Однако ни с того ни с сего наваливалась иногда тоска по родителям, особенно по отцу. Всё, что юноша умел делать, и что помогало ему выживать, он перенял от Аймо. Любовь матери безусловна, собственное чадо дорого ей уже по одной той причине, что она сама его родила. Отцовскую любовь порой надо заслужить. Однако Арвид чувствовал её, эту любовь, всегда, с самого рождения. Он помнил руки отца, баюкающего его. Помнил его голос, объясняющий ему разные вещи: смысл старых преданий или способы ловли птиц и зверья. Помнил его взгляд, который теперь всё чаще мерещился ему сквозь хвою елей, особенно если взглянуть вверх – на кусочек синего неба над головой. - Что я не так делаю, отец? – вслух вопрошал он, обходя пустые силки на глухаря. – Плохо прикрыл травой, или не ту ягоду взял для приманки? Эх, нет здесь рябины, её бы птица сразу заметила… - Почему шкуры так быстро рвутся? – спрашивал он в другой раз. – Да-да, знаю, выделаны плохо, да и в ивовый отвар для дубления неплохо бы соли сыпнуть, да где ж её взять? Ну вот, и ты не знаешь. И казалось Арвиду, отец ему отвечает. Пусть не явно, но где-то в груди звучит его добрый голос. В те вечера, когда удавалось легко разжиться мясом, пока похлебка кипела в котелке, он сам себе рассказывал сказки, представляя, что их рассказывает Аймо. Аймо же посоветовал ему сходить к волчице с подношением, так как самец ушёл охотиться к морю и вернется нескоро. - Прикармливать мне их, что ли? У самого порой в животе пусто, - поворчал Арвид. Но почему-то взял пойманного в силки косача и пошёл к волчьему логову. Волчица лежала на валуне и грелась на солнце. Вся она подобралась и зарычала, стоило Арвиду подойти ближе. Он положил наземь птицу, и два коричневых неуклюжих щенка выкатились ему под ноги. «Всего два? – удивился Арвид, - оно и к лучшему». Щенки были забавные и совершенно безобидные. Они обнюхали сапоги юноши и принялись грызть их крохотными зубками, временами кусая мордочки друг другу, ведь не было в их жизни ничего важнее игры. - Играйте, играйте, а мне некогда с вами, дел полно, - Арвид легонько отодвинул носком щенков и покинул чужую территорию. Когда вернулся сюда в следующий раз, застал всё семейство за поеданием жирной нерпы. На незваного гостя зарычали, и Арвид поспешил уйти. Но задумался над тем, что и ему следует поохотиться у моря и порыбачить. Если повезёт, запасется тюленьим жиром, да и рыбы можно навялить. Взяв большую корзину и выточенные из кости крючки, он отправился на север, к морю. Дорога его растянулась, и поплутать пришлось по лесу, и ночь провести под открытым небом. Наутро кроди набрел на торную дорогу, что вела, скорее всего, к какому-нибудь крупному приморскому селению. Ноги сами понесли его хоженым путём, и не скоро он опомнился и свернул с него. Только не к людям! Хватит с него их общества. А отчего вдруг так потянуло к ним, непонятно. Да устал просто, наголодался. Трижды ещё ходил Арвид к морю, и не возвращался, не набив корзину рыбой. Один раз забил-таки тюленя, хорошо подраненного морским чудовищем. Разводил костры на берегу и выпаривал соль из морской воды, однако как ни старался, много заготовить её не получилось. Потом дожди зарядили, и после них в лесу полно стало черники и других ягод. А затем пришла ясная и прохладная осень, и лес вспыхнул яркими красками отмирающей листвы. Так красиво! Подросли у волчицы волчата, теперь Арвид не боялся гладить их – мать это не беспокоило, но и игры щенков стали агрессивнее, и зубы острее. Арвид назвал их Гери и Фреки – «жадный» и «прожорливый», так звали волков – спутников Одина. Беспокоило то, что к зиме волки обычно сбивались в стаи, чтобы совместно охотиться, а это усложнило бы Арвиду добычу зверья. Хотя добыча у них разная: у волков олени и кабаны, у Арвида дичь не крупнее зайца. Казалось, вот только осыпались осины, только вчера чистили свои норы барсуки, готовясь к спячке. Как вдруг пала зима, за пару дней замерз широкий ручей, оттаял потом было… Но тут участились снегопады, злее стали морозы, и вода вновь остановилась, теперь уж до весны. Зима здесь была суровее, чем на родине Арвида. Теперь всеми днями приходилось топить печь. Теплее стало, когда хижина полностью укрылась снегом, только кусочек трубы торчал из сугроба. В иной день не сразу удавалось выйти за порог – так заметало, хижина находилась на краю поляны и была открыта северным ветрам. В лесу, конечно, тише было. Сейчас, когда непогода делала его узником тесного жилища, Арвид вновь затосковал. Теперь вспоминался замок Эсби, разговоры перед горящим камином двух стариков: Харольда и Магнуса. Остывающая кровь не давала им согреться, они садились перед самым огнём, пили подогретое вино или приготовленный Арвидом отвар, если старческие суставы начинали болеть сильнее обычного. За ту зиму юноша ещё больше привязался к ним обоим. И Ерха вспоминался: как он то и дело наведывался на кухню, чтобы стащить чего-нибудь у поварихи – казалось, никогда не наедался вдоволь. Правда, делился добычей с Арвидом, как раз самые вкусные кусочки ему подсовывал. Об Эсбене кроди старался не думать. На севере лето короткое, зато зима бесконечна. Лес был темен и молчалив, а ночами выли волки. Близко к хижине они не подходили, но каждый раз, слыша этот вой, Арвид ощущал тревогу. Однако вражды с волками не случилось. Пришлый чужак – рысь, повадился рыть сугробы у хижины, разыскивая запасы кроди и разоряя их. Из-за рыси ловушки Арвида часто оказывались пусты. Юноша ходил дозором по округе, издалека грозя рыси рогатиной и призывая на ее голову гнев богов. Но зверю и дела не было до его угроз. Добыть себе пропитание становилось всё труднее, Арвид голодал. А однажды ночью приснился ему отец. И мать была рядом, Аймо схватил её за руку и крикнул сыну: «Идём, время не ждёт!». «Что, опять люди? – спросил Арвид, - не бойтесь, здесь они нас не найдут». Но отец звал так настойчиво, что Арвид открыл глаза. И увидел, что хижина заполнена дымом, подсвеченным всполохами огня. Крыша над ним трещала и горела, видимо дымоход дал трещину, и искры подожгли прутья. Арвид уже надышался дымом и плохо понимал что делать. И хорошо, что полез вон из хижины, а не бросился тушить пожар, ибо поздно было: едва он оказался на морозном воздухе, сугроб над его домом ухнул вниз, погребая под собой и пожар, и долгие труды кроди, лишая его шанса пережить в лесу зиму. Наверное, было б проще задохнуться в дыму, так и не проснувшись, сейчас бы в садах Фрейи оказался рядом с мамой и отцом. Самой первой мыслью, страшно напугавшей юношу, была: «Кресало! Как я без него? Надо найти…» Он принялся рыть сугроб в полной темноте, и снова волчий вой нагонял тоску и усиливал отчаянье. Арвид отморозил себе руки, а сам едва добрался до остатков крыши. Лес становился мглисто-серым в рассветных сумерках, стало ещё холоднее, и Арвид вспомнил о торной дороге недалеко от моря. Возможно, люди не так далеко, и он сможет до них добраться. Он разрыл один из тайников, ещё не разоренных проклятой кошкой, там была вяленая рыба и кусок подкопченной зайчатины. Утолив голод, он сложил всё, что осталось, за пазуху, и побрел, увязая в снегу, в сторону моря. Это не было летней прогулкой к морю, увы. Очень скоро сил бороться со снегом не осталось. Арвид осел в сугроб и замер, дав телу передышку, но через малое время холод начал донимать его, продирая до костей. Вынужденный снова двигаться, он прошёл ещё немного, падая в снег всё чаще и чаще. Сначала он был полон надежд выбраться из леса и найти людей, потом ему стало страшно: он чувствовал, как сила его тает с каждым шагом. Затем понемногу юношей стало овладевать безразличие. Задумайся он сейчас над своим положением и, быть может, решил бы остаться на месте и замерзнуть, чтобы раз и навсегда прервать мучения. Но мозг устал раньше всего остального тела и дремал, только бредил неясными образами и обрывками воспоминаний. Вот вышла из снега его Облачко и потянула к нему мягкую морду. Арвид потянулся погладить её и рухнул в сугроб. «Арвид, Арвид!» - звал его голос Эсбена, заставляя поднять оледеневшее лицо и идти на зов. «Вернись, Арвид, я больше не трону тебя. Ты войдешь в род равным мне, как брат. Я отдам тебе в жены свою дочь. Я брошу разбой и торговлю людьми, только вернись» - говорил ему на ухо Регнер, и Арвид водил вокруг полуослепшими от усталости глазами, но никого не видел: ни Эсбена, ни викинга. Близился закат, блеклый и холодный, тучи находили с севера. Арвид теперь уже полз, и вдруг рыхлый снег кончился, и он выкатился на открытое пространство. Лес скрипел за спиной, а кроди лежал на накатанном полозьями тракте. Лежал неподвижно, не в силах даже мизинцем шевельнуть. Морозный воздух прошил громкий заунывный вой, заставив юношу вздрогнуть всем телом. Он повернул голову и в нескольких шагах от себя увидел волчицу с подросшими уже волчатами. Она не сводила с него желтого взгляда, а волчата весело затявкали и подбежали к нему. - Провожали вы меня, что ли? – спросил Арвид, дотронувшись до темной спинки волчонка. Тот извернулся, лизнул ладонь и тут же слегка погрыз. Запах копченой зайчатины привлек зверенышей, и они разорвали куртку на груди Арвида и вытащили его запасы. - Забирайте, жадный и прожорливый, и убирайтесь уже, прошу, - с мольбой сказал Арвид. Но волчата не были голодны, оттащили добычу в сторону и вернулись к Арвиду. Им хотелось играть по старой привычке. Они хватали его за штаны и тянули, азартно рыча. Гери ухватил зубами замерзшую ладонь – сначала Арвид почувствовал горячий влажный язык, но тут же в ход пошли острые зубы, и он вскрикнул. Волчонок отступил, косясь на него лукавыми глазами, но видя, что человек по-прежнему не шевелится, снова вцепился в него. От таких игрищ заледеневшая кожа быстро травмировалась, и волчата с удовольствием слизывали кровь, утробно рыча. Укусы становились всё болезненнее, а урчание всё более хриплым и жестким. Арвид перевел измученный взгляд на волчицу и прошептал потрескавшимися губами: - Пожалуйста, останови их, не надо. Я хочу жить. Ещё секунду волчица смотрела ему в глаза, затем громко и резко тявкнула, отзывая волчат. Те послушались, копченое мясо Фреки прихватил с собой, и через мгновение семейство исчезло в сумерках. - Надо встать, надо идти, - шептал Арвид, делая попытки подняться. Ему только и удалось, что встать на колени, но дальше этого дело не пошло. Он пробовал ползти, но ни руки, ни ноги не слушались его. Теперь всё тело ужасно болело: руки и ноги болели от усталости, болела обмороженная кожа, которой, казалось бы, не полагалось ничего чувствовать. Вскоре Арвид пожалел о том, что не попросил волчицу самой прикончить его. Наверняка её послал Один, и специально с этой благой миссией, а он, несчастный, не оценил милости богов. Темнело ли небо, или это темнело в глазах Арвида… Боль, так донимавшая его, притупилась. Последнее видение, пришедшее перед полной тьмой: как бледный лик луны сходит с неба, приближается к нему и вот уже светит прямо в лицо. Темная фигура склоняется над ним: «Ты жив? Слышишь меня?» Его поднимают и куда-то несут. «Не умирай, слышишь!» Мягко качаются сугробы, на которых он теперь лежит, да и снег какой-то совсем не холодный, он укрывает Арвида с головы до ног, и снова луна светит на него. И в её мутном свете он вдруг видит лицо Аймо, такие родные синие глаза с тревогой смотрят на него. Арвид радостно вздыхает и пробует дотронуться до щеки отца. - Ты… ты заберешь меня с собой? - Уже забрал. Как тебя зовут? Арвид удивляется: - Арво… Но почему ты спрашиваешь, отец? Но тот только улыбается ему грустной улыбкой, и Арвид закрывает глаза, улыбаясь в ответ.