Сахарный снег

- Перестань, - хихикнул Феликс, шутливо ударив Ториса по ладони. – Не стоит. - Почему? – Лоринайтис словно сходил с ума – ему нравилась Фели. Нравилась настолько, что он готов был без колебаний представить девушку родителям и жениться. Красива, умная – манеру речи можно будет чуть подправить, если что, но вот… Фели не позволяла ее касаться. Максимум – просто взять за руку, ничего больше – и это несказанно огорчало Ториса. - Поцелуй и только, - хитро улыбнулся он. Феликс засомневался. Как-то не в ту сторону его эксперимент завел, явно не в ту – он абсолютно точно не рассчитывал, что будет целоваться с Торисом. Да, он интересный и все такое, но они оба – парни! И даже если у них будет все хорошо, то рано или поздно дело дойдет до постели и вот тогда уже точно Лукашевичу придется объясниться! Торис с умилением посмотрел на «девушку». Она такая очаровательная, когда вот так, задумавшись, прикусывает пухленькую нижнюю губу зубками. Удержаться было просто выше его сил, и он сгреб Фели в охапку, не обращая внимания на возмущенный писк и барахтанье, и поцеловал. Сладковатый привкус помады, невообразимо нежные и мягкие губы. Он не отпустит ее от себя! Феликс пропал. Нет, он отдавал себе отчет в том, что сейчас происходит, но ощущения от простого поцелуя были слишком приятны – и он просто расслабился, отдаваясь на волю случая. В конце-концов, их первая ночь будет достаточно забавной – Торис скорее всего убежит, узрев у Фели то, что у девушки как бы и не должно бы быть. Мысль неожиданно кольнула сердце болью. Ему не хочется, чтобы Торис уходил! Но как теперь выпутаться из этой непонятной запутанной ситуации, чтобы все было хорошо? Феликс не знал и теперь терзался, понимая, что простой невинной шуткой он вполне может ухитриться испортить жизнь как себе, так и Лоринайтису. Нужно выиграть еще несколько дней – время для раздумий никогда не бывает лишним. Феликс вздохнул и привычно уже шлепнул по шаловливой ладони Ториса, целеустремленно пробирающейся в запретную зону: - Я же сказала, нельзя. - Но почему? – сразу же надулся парень. – Я же ничего такого не делаю… Да, нужно время. Придумать план и подготовить Ториса к неожиданному сюрпризу. Феликс улыбнулся. Рука с аккуратно накрашенными длинными ноготками с нажимом прошлась по колену Лоринайтиса, подбираясь выше. - Не говори глупостей, милый, - ласково пропела блондинка. – И не распускай руки. У них все будет хорошо. Со временем, конечно. Родерих и Людвиг всю ночь возились с Феличиано. Абстинентный синдром был странным – словно ускоренным, но намного сильнее по сравнению с обычным. Крауц такого никогда не видел. Но, в целом, у итальянца были все шансы выжить, что не могло не радовать. И вот, оставив измученного Людвига, Родерих неспешно направился домой. Хотелось спать, все же ему уже не двадцать лет, чтобы провести всю ночь на ногах, а потом, как ни в чем ни бывало, еще и целый день что-то делать. Да, прекрасная идея. Он примет душ, сделает себе чаю и заснет на несколько часов, предварительно выгнав Гилберта на пары. Гилберт! Музыкант остановился, досадливо поморщившись. Чертов мальчишка не пришел в одиннадцать и Эдельштайн совершенно забыл о нем! Будем надеяться, у него хватило ума позвонить кому-нибудь из многочисленных друзей и переночевать у них. Когда Родерих увидел под своей дверью сжавшегося в комочек в бесполезной попытке сохранить тепло, парня, у него чуть сердце не остановилось. В подъезде ведь почти такая же температура, как на улице. Неужели этому недоумку не хватило соображения понять это и переночевать у друзей?! Гилберт спал, несмотря на то, что его всего трясло мелкой дрожью от холода. Нос покраснел, на ресницах был иней. Но ему все же повезло и он не замерз насмерть. - Гилберт, - осторожное касание к плечу мгновенно разбудило парня. Заметив Эдельштайна, он расплылся в улыбке, а потом понял. - Ты только сейчас пришел? – говорить получалось лишь шепотом, простуженное горло отказывалось издавать громкие звуки. – Где ты был всю ночь? - Не твое дело, - Родерих раздраженно пытался открыть дверь. Накрылся его план провести спокойный день, потому что теперь придется отогревать и лечить этого мальчишку, у него просто рука не поднимется выгнать больного Байльшмидта на улицу! - Не мое? – голос Гилберта сел еще больше. Парень, пошатываясь, по стенке поднялся на ноги и, вручив музыканту очередную пару варежек, направился на улицу. Родерих недоуменно засунул варежки в карман – выбросит потом, и бросился за ним. - Ты куда? Я уже дверь открыл, идем! Студент криво улыбнулся и покачал головой. - Ты прав. Это не мое дело и сам я тебе тоже не нужен. Поэтому я больше не буду мешать тебе. Горло горело огнем, поднималась температура – но Гилберт рванул на улицу, оставляя Родериха стоять возле открытой двери. Музыкант несколько секунд ошалело смотрел ему вслед, потом побрел к себе в квартиру. Что это сейчас было? И тут остались вещи Байльшмидта… А сам он куда пойдет, если его из общаги выгнали? Родерих мотнул головой. Теперь его это не касается. И вообще, он предупреждал мальчишку – нужно прийти вовремя. Он сам виноват! И не рассказывать ведь о брате и его наркомане? Это было бы глупо и неуместно. Музыкант вздохнул, чувствуя, как усталость наваливается свинцовым одеялом. Сейчас ему нужно было поспать хоть немного, а когда он проснется, то разберется во всем. А Гилберт еще вернется. Хотя бы за вещами. Гилберт тем временем и не собирался возвращаться. Обида душила его, температура мешала связно мыслить, и сейчас он был обижен на весь мир. Не его дело, видите ли, с кем Этот-Чертов-Родерих проводит ночь? Они ведь уже жили даже вместе! Не замечая даже, где находится, Гилберт бродил по лицам, тихо бормоча себе под нос обвинения. Потом, когда окончательно замерз, начал думать о ночлеге. В общагу его не пустили, Мэтью ни дома ни на работе не было, мобильник он, как оказалось, вчера потерял и не мог ни к кому позвонить попроситься, а мотаться по местам жительства всех друзей он не хотел, да и сил уже почти не было. Оставался лишь один выход, но пользоваться им не хотелось до зубовного скрежета. Родственники. Ему повезло и дядя был дома. Вообще Брагинский немного удивился, когда к нему завалился обожаемый племянник в бреду и с температурой, но ведь не выгонять же его? Спешно вызванный врач прыгал вокруг бессознательного Байльшмидта, пытаясь вернуть его к жизни, а Иван задумчиво пил чай, разбирая бумаги и думая о встрече с Мэтти. С племянником он разберется позже – когда Гилберт хотя бы сможет говорить. Надо будет провести воспитательную беседу и запрятать на месяц в больницу – чтобы знал, как запускать свою болезнь до такой степени. Но сейчас он не мог думать ни о ком, кроме Мэтти. Наверное, он плохой дядя… Иван вздохнул и попробовал потыкнуться к Гилберту в комнату, откуда был позорно выгнан врачом – чтобы не мешал. Пожав плечами, мужчина снова спустился в кабинет – вот и все, долг исполнен, он хотя бы попытался, совесть чиста. Когда итальянец, наконец, заснул, Людвиг выдохнул с облегчением. Послушай он еще немного рыдания Феличиано – и помощь бы потребовалась уже ему. Немец грустно усмехнулся, рассматривая спящего парнишку. И так не слишком объемный, за эти несколько дней Варгас похудел до состояния, вызывающего слезы одним своим видом. Надо будет, как проснется, все же покормить его, невзирая на отказ. Наверное, впервые за долгое время у Людвига появилась цель в жизни. Не заработать как можно больше денег, не помочь с очередным щекотливым дельцем Артуру, но вытащить из этой бездонной трясины маленького итальянца. И выжить при этом самому, потому что он подумывал о том, чтобы бросить этот бизнес. Открыть свое дело – честное, не прикрытие к изготовлению и торговле наркотиками. Если получится, то и Варгас останется рядом. Пустые мечты! Людвиг потянулся к бутылке. Так просто его никто не отпустит – слишком много лишней информации за эти годы осело у него в голове, невыгодно отпускать его живым. Жаль. Но заниматься прежним делом он уже не сможет – не после того, как увидел мучения Феличиано. Нужно лишь дождаться его выздоровления – и тогда он откажется от сотрудничества со Скоттом и Артуром. Нежное касание к смуглой щеке спящего парнишки – и Людвиг кивает сам себе. Все правильно. Так и должно быть.