***
Она уже устала. Пробыла на ногах лишь полдня, и, хотя ей удалось приглушить Страхи, они как обычно начали прорываться обратно. Даже когда сон обходится без побочных эффектов от зелий, Хоук проводит в бессознательности все больше и больше времени. Страхи побеждают. Она подозревает, что вскоре вообще не сможет пробудиться. Увязнет в Тени, а физическая оболочка истает, и она не сможет вспомнить, что была чем-то помимо боли и скорби. Хоук не знает, верит ли еще в Создателя, но что случится, если она умрет? Что если даже смерть не закончит муки? Когда ее душа пролетит по Тени по дороге в… — в куда бы то ни было, если есть куда, — что если даже тогда они ее не отпустят? Вечность в мучениях. Хоук не знает, что делать. Или, скорее, — знает, что нужно сделать, как остановить их, но не хочет. А пережитое давит, и голосок, шепчущий «нет», слабеет и дрожит. Последнее сопротивление падает. Истощенная, она ныряет в постель и снова сдается сну. Перед забытьем на краю сознания мелькает последняя, едва уловимая мысль: «Наверное, я заслужила». Она просыпается, окруженная пламенем, а от крика он лишь разгорается сильнее. Не слышно ни звука кроме рева пламени и треска лопающегося дерева. Двери, до которых она дотрагивается, обращаются в пепел, доски под ногами проваливаются, рушатся. Задыхаясь от дыма, она пробирается по дому и сквозь слезы зовет семью: — Мама?! Ответа нет. Пальчики неуклюже хватаются за замок, открывают защелки, берясь за светящуюся от жара ручку. Она жжется, как жжется пламя под ногами, но огонь не перекидывается на кожу. Здесь бы следовало задуматься. Выбравшись наконец на ночную улицу, она встречает хаос. Деревянные балки стонут, трескаются и падают, обрушившаяся крыша быстро заглушает чьи-то крики. Она может лишь наблюдать, в ужасе раскрыв глаза, не понимая, как оказалась в самом центре разрухи. Пламя ее не трогает — и это напоминает сон. Если бы не смог, разъедающий глаза и забивающийся в легкие, она бы не поверила, что все по-настоящему. Она не понимает, почему никто не идет. Она не понимает, что пламя не тронет своего создателя. Ее находят через три дня. Поднимающийся к небу столб дыма видно издалека, а не получив из деревни ни одной весточки… соседи отправили за храмовниками. Она лежит в пепле, свернувшись в клубок, — так ее и находят. Некоторые развалины еще дымятся. Она ждет у обугленного каркаса древесины, что мог быть стеной ее комнаты. Когда она пытается спросить о своей семье, они смеются и качают головами. Они не специально так жестоки. Просто их натренировали, что она больше не настоящий человек. — Ты что, не видишь, что натворила? — Спаси Создатель, она сама дотла сожгла всю деревню? Да ей не больше пяти, — бросает один спутнику, когда они рывком поднимают ее на ноги. У нее нет сил идти, поэтому мужчина в сверкающем серебре вздыхает и поднимает ее на руки. Покидая деревню, он краем сознания вспоминает, что держит не просто одержимого в глазах Создателя, а ребенка. — Как тебя зовут? — угрюмо спрашивает храмовник. — Вив, — отвечает она. Ей не известно, куда они идут. Известно ей лишь то, что они ее спасли. И что она никогда больше не увидит свою семью, и в этом виновата сама. Она даже не знает, что означает обладать магией. Но уже понимает, что никогда не наколдует огня.***
Хоук долго лежит с открытыми глазами и размышляет. Огонь погас, но в комнате еще не холодно, из-под двери просачивается свет. Наступило утро, прошло меньше суток с тех пор, как она отправилась спать. Не так уж долго по сравнению с другими «ночами», но проспать столько лишь после полудня бодрствования… Хоук тяжело вздыхает. С самого возвращения она эгоистично забыла о долге, а так не может продолжаться вечно. Один демон уже проник в этот мир, и тяжесть того решения с каждым днем все сильнее давит на плечи. Сколько из-за этого умерло, сколько жизней разрушены? Никак не узнать, и от этого лишь хуже. Хоук понятия не имеет, где Меливиа, какие сеет разрушения, но считает виноватой себя. Она не позволит проникнуть в мир другим демонам. Хоук знает, что если дожидаться Фенриса, она не сможет дойти до конца, какими бы ни были последствия. А если он не приедет… что ж. Тогда боль от этой потери все равно станет не важна. «Так правильно», — говорит она себе, не обращая внимания на леденящий ужас. Хоук одевается, долго сидит, глядя на сундук с пожитками, стоящий у подножия кровати. Наконец, тянется и достает бутылочку, перед выходом с осторожностью убирая ее в карман.***
Командор Каллен находится в своем кабинете на стене, где устало перебирает стопку отчетов или же описей, Хоук не знает. Она долго стоит в дверях незамеченной, успокаиваясь, а потом делает шаг вперед. Каллен вскидывает взгляд и подрывается с места, чуть ли не отдавая честь. — Защитница, — приветствует ее официальным кивком. — Простите, что не встретился с вами раньше. Но дела здесь никак не отпускают, и… — Вашего внимания требуют более важные вещи, — в лоб заканчивает Хоук, не позволяя ему и дальше извиняться. — Я… гм, — он неловко откашливается. — Вам чем-нибудь помочь? — Вообще, да, — Хоук подтаскивает из угла стул и ставит его перед столом. Каллен следует ее примеру, усаживается напротив, молитвенно сложив пальцы и опершись руками на стол, и ждет, пока она заговорит. — Вы храмовник, — звучит утверждение. Каллен заметно вздрагивает: — Нет. Уже нет. Я покинул орден, когда вступил в Инквизицию. Моя преданность принадлежит ей. — Но вы обучались на храмовника, — не отступает Хоук. — Вы знаете все приемы. — Ну… да. Но это больше не важно, — он нерешительно замолкает, но все-таки продолжает, не дождавшись ее слов. — Я перестал принимать лириум. Хоук вскидывает брови. Она знает, как лириум влияет на не-магов и какими губительными могут оказаться последствия, пусть даже не сталкивалась с ними напрямую. Она обдумывает полученную информацию, а Каллен ждет, недоуменно хмурясь. — Но отвыкание происходит постепенно, — наконец решает она. — Вы все еще кое-что можете. — Полагаю, что могу. Сейчас я этим не особо интересуюсь. В чем дело, Хоук? Хоук глубоко вздыхает. «Больше незачем ждать. Говори по сути». — Мне нужно, чтобы вы отрезали меня от Тени. Стул громко скрипит ножками по половицам, в ярости сдвинутый назад — Каллен вскакивает на ноги. — Простите, — вежливо проговаривает он. — Наверное, я неправильно вас услышал. Вы только что попросили меня… — он замолкает, не в силах закончить фразу, и недоверчиво разглядывает Хоук. Она спокойно встречает его взгляд. — Вы услышали. Я не прыгаю от счастья от такой просьбы, но теперь она необходима. — Необходи!.. — Каллен выходит из-за стола и потрясенно расхаживает по маленькой комнате. Хоук молчаливо наблюдает за ним. — Вы не понимаете, чего просите. Вы не жили в Башне, вы не видели, как от этого меняются люди. Это не то, что можно сделать и потом отменить, поняв, что вам вообще-то не нравится — а это даже не важно, потому что я ни за что не соглашусь! — Слушайте, — терпеливо начинает Хоук. Если она упустит спокойствие, то почувствует сразу все. Озвученная просьба вызывает у нее панику, удушающую вину, но еще — и горькое облегчение от шанса на побег. — Кое-что… произошло. В Тени. Я не могу себя достаточно контролировать. Если так продолжится… Я не могу позволить себе стать одержимой, а вам и так хватает забот. Я обуза. К Каллену приходит понимание, и он смотрит на нее смягчившимся взглядом. — Кошмары? — тихо спрашивает он. — Простите… это ваше личное дело, но об этом говорилось в медицинских отчетах. И… я знаю, как трудно жить дальше после того, что вам довелось пережить. Особенно если от того демона осталось что-то в голове. Но вы сильная. Вы справитесь. Дыхание Создателя, вы спасли Киркволл — спасли множество раз, скажу я — значит, поборете и собственное прошлое. Поверьте. Я не понаслышке знаю, как оно может преследовать. — Знаете ли? — чуть слышно переспрашивает Хоук, поднимая к нему лицо. — Вы правда думаете, будто понимаете, что со мной? — несмотря на все старания сдержать эмоции, в груди Хоук разгорается горячий гнев. — До перевода в Киркволл я служил в Круге Ферелдена. Том, который пал. Почти, — Каллен проводит рукой по волосам, затронутая тема болью колет сердце. — Что я пережил… — Что вы пережили? Я знаю, что вы пережили. Хотите посмотреть? Хоук со злостью хватает его за запястье, с силой смыкая пальцы на коже. — Что… — Каллен удивленно дергается, но она не пускает. Сосредотачиваясь, Хоук делает вздох — и выпускает вопящие внутри Страхи-воспоминания, позволяя прокатиться по сознанию безудержной волной. На один миг наступает облегчение от того, что наконец-то можно снять мысленные рамки, но тут же перекрывающие друг друга голоса поднимаются до привычного воя и ударяют по разуму. — Вы остались последним, — задыхается она, пытаясь сильнее уцепиться за реальность, а перед глазами все головокружительно двоится: на маленький неприбранный кабинет накладывается изображение каменного зала Башни. Призрачный пол завален трупами, а воздух пропитан тяжелым запахом крови. — Вы думали, они вас убьют, но убийства им наскучили. Вы остались последним… Ей не нужно говорить — она все еще видит Каллена перед собой; у него от ужаса распахнуты глаза, и сам он застыл от ее слов. Но Хоук видит его и в Круге, видит, как подходит смеющийся демон, и знает, что Каллену доступно то же зрелище. С ней он возвращается в кошмар, о части которого даже не подозревал. Хоук теряет себя, а демон приближается, скрываясь за лицами погибших товарищей. Они вместе раз за разом пересматривают ужасающие смерти. Иногда демон принимает обличие кого-то из его семьи. Иногда — его самого. Когда пытка начинается всерьез, Каллен кричит от разрывающей боли — и в ночи раздаются оба их голоса, молящие о пощаде.***
Хоук не знает, сколько это продолжается, но не так долго, случись оно во сне. Она медленно приходит в себя, растеряв все силы в попытке не упасть в обморок во время испытания. Снова приходится загонять страхи на край сознания, заново возводя вокруг них мысленную стену. Хоук вдруг понимает, что упала на колени перед бывшим храмовником и не может подняться. Он не шевелится подобно статуе, тяжело дышит, пока видения наяву стираются из их разумов. Тут же накатывает вина за то, что она вынудила его окунуться в худшие моменты ужаса. Но Хоук не жалеет. Ей нужны его способности, даже если он не хочет их применять. Она всегда ладила с людьми. Убеждала, уговаривала помочь — бесценный навык на улицах Киркволла — и вот опять. — Как… когда вы поняли, — шепчет он. Каллен пустым взглядом смотрит мимо нее. Несмотря на неподвижность, у него трясется рука, за которую держится Хоук. — Про ваше? Только лишь когда вошла, — отвечает она, устав хранить секреты. — Других? Сперва не понимала. Не все приходили от знакомых людей. Большинство я не знала. Но когда я рядом с кем-то… — Хоук медленно выдыхает, закрывая глаза. — Они становятся громче. Будто могут говорить. А затем я в них теряюсь, потому что они сильные, каждый раз, как ложусь спать. Каждую ночь. Когда мы добрались сюда, тогда я заподозрила. А потом снова встретила Быка, и после этого… — она останавливается, не желая выдавать потаенные кошмары, заключенные внутри. Это неправильно, как неправильно знать их самой. Хоук часто не может заглянуть кому-то в лицо, не увидев страх, коим с легкостью можно его расписать, не услышав шепотки историй, которые не получается заглушить. Не важно. — Они набираются сил, — шепчет она. — Когда-нибудь я не смогу проснуться. Если от меня еще что-то останется, после того как они разорвут мое сознание. А что потом? Захватят тело? Или проходящий демон захватит оболочку, которая даже не сможет сопротивляться? — Вас не захватят, — нерешительно отвечает Каллен. — Я не смогу это остановить, — настаивает Хоук. — А даже если смогла бы? Перед лицом уничтожения, вечной муки. Он бы предложил мне побег — и я бы согласилась. — Вы сильнее, — и Хоук не знает, кого он убеждает: себя или ее. — Нет, — все равно произносит она, не сдерживая в голосе печали. — Я тоже так думала. Но теперь знаю лучше. В памяти всплывают издевательская улыбка Меливии, идеальные зубы и холодный, жестокий взгляд. Что бы она ни думала о пределе своих сил, теперь Хоук знает: все — ложь. — Я небезопасна. И пока я небезопасна, все остальные рискуют. Вы клялись Инквизиции защищать ее. И сейчас я вам говорю: я угроза. Она всегда, с горечью проносится в мыслях, ладила с людьми. Не поднимаясь с колен, Хоук перехватывает его руку и прижимает ладонь к своему лбу. — Это ваша обязанность, — шепчет она себе и ему, пытаясь не вспоминать яростные зеленые глаза и тоску по второй половинке, о месте нахождения которой она не имеет ни малейшего понятия. — Я… — Каллен все-таки смотрит на нее со страхом и растерянностью. — Должен же быть кто-то, кто сумеет вам помочь. Кто излечит. — Вы последний вариант. У меня не получилось все это исправить, а ведь Инквизиция располагает лучшими ресурсами. Целители пытались. Дориан пытался. Солас пытался. Вы, как и я, знаете, что случившееся нельзя обернуть вспять. От него никуда не денешься. Не отводя от Каллена взгляда, она достает из кармана голубую склянку. Вкладывает ее в его свободную руку, которая безвольно висит вдоль туловища, и чувствует, как он машинально сжимает пальцы. По его телу проходит дрожь — лириум ощущается даже сквозь тонкое стекло. До прихода сюда Хоук не знала о его ломке, но она отмахивается от чувства вины, а на лице Каллена проступает невольное желание. Они оба орудия, а она знает, что случается с орудиями, в которых отпала нужда. — Пожалуйста, — шепчет Хоук. — Усмирите меня.