Падение из Тени

   Пока Варрик путешествует с Инквизитором, Хоук с головой бросается в подготовку к кошмарам. Следующие несколько дней она пользуется ресурсами и снаряжением Инквизиции, создавая зелье за зельем. Придумывает стимуляторы, которые поддерживают ее в сознании и от которых все внутри дрожит целых три дня, и сонные вытяжки, от которых сознание уплывает так далеко, что не получается войти в Тень. Хоук часами не вылезает из тесной маленькой библиотеки, читая книги сомниари, которые Дориан повадился оставлять у ее двери с полезными заметками по переводу. Во всем остальном она прорывается сквозь кучи рассказов о Тени, позаимствованных у Соласа. Она пробегает по страницам, подстегнутая действием зелий, и, пока удается держать глаза открытыми, надеется, что хоть какие-нибудь остатки выученного на сей раз останутся при ней.    Ничего не действует. Хоук в итоге скитается по крепости в таком живом полусне-полуяви, что чуть не падает со стены, или валяется в постели до такого состояния, что просыпается без сил и шатается от голода. Варрика нет, следить за режимом дня, разделяя его завтраками-обедами-ужинами, некому, поэтому она начинает бродить по ночам: невидимым призраком блуждает по залам, а днем — прикована к постели и бьется в тисках Страхов.    Однажды в недостроенной комнате она пугается движения откуда-то из глубины, но когда с тревогой запускает туда маленький огненный шар, тот озаряет лишь ее собственное испуганное отражение в треснувшем зеркале, все еще висящем на стене. Хоук таращится на себя, почти не узнавая, — лицо за недели без настоящего отдыха осунулось, темные круги под глазами накинули пару лет, если не десяток сразу. Она еще не отъелась, и одежда висит на костях, словно терзаемые ветром простыни, оставленные сушиться. Хоук больше похожа на духа, чем на человека, будто в любой момент может растаять и воплотиться снова. Почему-то стыдясь, она отворачивается. И зеркала потом обходит стороной.    Днем Хоук избегает компании, но как минимум раз в день целенаправленно разыскивает Лелиану. Глава шпионов дает ей все тот же ответ: о Фенрисе не слышно. Известно, на каком судне он отплыл, — люди Лелианы нашли его имя в портовых записях именно того города, на который им указала Хоук, — но корабль еще не причалил. Путешествие вдоль побережья Вольной Марки как раз занимает столько времени, но… но. Хоук целиком уходит в исследования, читая настолько древние тексты, что едва понимает написанное, чтобы отвлечься от воображаемых бурь и кораблекрушений, которые одолевают ее сердце. Если с ним что-то случится, а она даже не успеет объясниться… нет, Хоук не хочет учитывать такой вариант. Он ее не устраивает.    В зельях, пробах и книгах проходит больше недели, и тогда она сдается. Подозрения оправдываются: кошмары становятся все хуже. Они затаскивают ее в Тень, несмотря на все принятые предосторожности, — и все чаще. С каждой уступкой ей труднее осознавать себя во время приступов — Хоук быстрее и сильнее погружается в иллюзорные жизни. И каждый раз при пробуждении все труднее вспомнить, кто она; вспомнить, что она не та, чей кошмар только что пережила; вспомнить, что ей не надо бояться. Разве ей и без того не хватает собственных яростных демонов прошлого?    Иногда Хоук ощущает в Тени еще чье-то присутствие, будто ее пытаются вытащить, но на это не хватает сил. Иногда, проснувшись, она припоминает волка, но не может понять, почему.    Испробовав последнюю попытку, Хоук приходит в сознание дрожа и не может пошевелиться. Медленно, словно старая кожа, с нее сходят остатки сна, а руки и мысли постепенно и в очередной раз можно признать за свои. Она опустошает кувшин воды, как только собирает достаточно сил, чтобы поднять его к губам, а потом оглядывает остывшую комнату. Судя по холодному пеплу в камине, ее сон продлился два, если не три дня. Дрожа сразу от холода и голода, она выглядывает наружу. Небо почти совсем стемнело, последние отголоски заката еще отражаются от снега между длинными тенями гор. Хоук знает, что должна поесть, вернуть себе силы и попытаться снова. Но у нее иссякли и зелья, и идеи.    Взамен она решает выпить.    Таверна Скайхолда как всегда переполнена. Главное, если не единственное, место, где можно узнать все новости и свести знакомства, никогда не пустует: кто-то постоянно заходит и выходит. Едва войдя внутрь, Хоук жалеет о своем решении. Здесь все горит и сияет, а после ее добровольной изоляции люди кажутся слишком шумными и громкими. Но она уже шагнула за порог, поэтому, мотая головой, чтобы привести мысли в порядок, Хоук направляется к стойке и забирает пинту эля. Она не в курсе, узнал ли ее трактирщик или не стал окликать из вежливости, да и ей все равно. С выпивкой в руках Хоук занимает столик в самом углу, надеясь, что местные хорошенько набрались и не узнают ее. К сожалению, едва лишь заняв место, она видит, как посетители вытягивают шеи, и вскоре поднимается знакомый шепоток, а народ ищет причину пройти мимо.    Делая глоток, Хоук не отводит взгляда от столешницы. Алкоголь жжет прикушенную губу и щеки, и она морщится, ставя кружку назад. Краем глаза замечает, как напившиеся мужчины подталкивают друг друга, собираясь с силами, чтобы подойти к ней. Хоук хмурится, надеясь отбить это желание, пока они не набрались храбрости.    Вместо этого на стол тяжело опускается большая кружка. Испугавшись, она поднимает взгляд — и рядом с ней на стул приземляется огромный наемник-кунари. Хоук не знает, как столь крупный мужчина умудрился подкрасться незамеченным — особенно учитывая, что сидит она в углу — но его присутствие отпугивает любопытствующих. Она забыла, что у него нет глаза, и, не сдержавшись, пару секунд рассматривает повязку. Кунари странно на нее смотрит, и ей вдруг становится понятно, что выражение лица, подготовленное для других, у нее весьма мрачное.    Хоук изображает на лице что-то вроде улыбки:    — Привет. Железный Бык, да?    — Ага, — он не притворяется, будто не подозревает, кто она. — Да уж. Тень, а?    — Ага, — Хоук отпивает эля. Кружка опустела едва ли на треть, но у нее уже покалывает пальцы и язык.    Железный Бык кладет на стол буханку хлеба и нож и отрезает кусок, а потом подталкивает к ней. В этом жесте отсутствует жалость или упрек — есть только непринужденная настойчивость. Хоук расстраивается от того, что ее слабость так заметна, но хлеб все же принимает.    — Ты убила большого демонского паука, да? Хорошая наверняка драка вышла.    Хоук осознает, что он впечатлен, и пожимает плечами.    — Повезло. Я, наверное, должна была умереть.    — Не приуменьшай свои заслуги. Это же как… сразить дракона в одиночку. В окружении сумасшедших демонов. Вот же! — он непомерно много отхлебывает из кружки и, сильно кашляя, со стуком возвращает ее обратно. Когда дым из кружки доходит до нее, Хоук морщится, а глаза начинают слезиться еще за полметра от варева.    Кунари это замечает:    — Я бы предложил тебе выпить в честь драки, но тебя оно скорее всего убьет. По кунарийскому рецепту, — он отрезает еще хлеба, и, понимая намек, Хоук делает то же самое.    — Все равно спасибо.    Несколько минут они сидят в тишине, наблюдая, как порхают над лютней руки барда. Из-за шума у Хоук не получается разобрать слова, но, несмотря на быстрый ритм, мелодия почему-то навевает грусть — пока с перил над головой не раздается крик:    — Бык! Не поверишь, что я нашла, — девушка с растрепанной прической перескакивает через бортик и, на мгновение задержавшись на краю, спрыгивает на пол. Ступеньки всего в паре шагов отсюда, но она вскакивает на ноги, будто делала так уже сотню раз.    — Ты ж знаешь ту служанку с… ой. Это ты.    Хоук встречает раздраженный взгляд девушки, сбитая с толку ее разочарованным тоном.    — Пофиг. Поболтаем позже, Бык, — она отходит, морщит нос, но Хоук успевает услышать бормотание: — …жуть хренова…    Хоук почти до дна опустошает кружку.    — Прости. Сэра может быть…    Она отмахивается от извинения:    — Я не обязана нравиться всем. Да и мне уже пора.    — Не надо…    — Дело не в этом. Люди опять смотрят, кто-то скоро попробует со мной заговорить. Ты хорошо их отпугнул только на полчаса.    — Могу порычать. Или сломать стул напополам.    — Спасибо за предложение, но мне все равно надо вернуться к исследованиям, — Хоук допивает эль, кривясь и от вкуса, и от мысли провести очередной день при мерцающем свете потаенной библиотеки.    Бык пожимает плечами, и она уходит, старательно не встречаясь ни с кем глазами. Хоук не соврала ему, но у нее есть и другая причина уйти — всякий раз при взгляде на него она задыхается, словно легкие наполняет вода.    Добросовестно следуя установившейся привычке, Хоук направляется в башню Лелианы по длинному пути через стену, чтобы избежать встречи с аристократами, собравшимися в большом зале. При ее появлении вороны каркают и щелкают клювами, и Лелиана поднимает взгляд.    — Защитница, — здоровается она с улыбкой, но радости от встречи на лице не заметно. Во все предыдущие разы глава шпионов выглядела разочарованно, но искала Фенриса, надеясь на лучшее. Лелиана не успевает сказать и слова, как Хоук прошибает ужас. Она сцепляет руки за спиной, чтобы скрыть дрожь, и спрашивает:    — Что случилось?    — Не случилось ничего, по правде говоря… почти ничего. Дело в корабле, на котором должен был приплыть Фенрис. Тот по расписанию отправился из Камберленда и остановился пополнить припасы в городке на берегу Вольной Марки, прежде чем отправиться в Джейдер. По-видимому, судно оставалось в порту еще два дня, пережидая шторм. Мои люди сообщают, что при отплытии Фенриса на борту не было.    У Хоук сердце подскакивает к горлу.    — И что это значит?    — После первой ночи видели, как он… спорил с капитаном. А потом он куда-то умчался и на корабль не вернулся.    Хоук прикрывает глаза и спрашивает дальше:    — Что-нибудь еще?    — Боюсь, запомнили только это. Корабль отплыл вчера.    Она борется с желанием вытряхнуть из женщины информацию, которой у той нет, и глубоко вдыхает, впиваясь ногтями в запястье.    — Мы найдем его, Защитница. Можете не сомневаться.    Хоук боится заговорить. Не отвечая Лелиане, она разворачивается и покидает башню. Сбегая по ротонде, пропускает мимо ушей дружеское приветствие Дориана и его обеспокоенный вопрос. Она пробивается через большой зал с затуманившимся взглядом, не обращая внимания на слабые вскрики потревоженных ею людей — вскрики, которые замирают, стоит людям заметить, кто мимо них проскочил.    Хоук ненавидит их всех за то, что они думают, будто знают ее.    Она успевает добраться до подземной библиотеки, прежде чем срывается. Запирает дверь, оседает на пол, прислонившись спиной к книжному шкафу, — и откровенно рыдает впервые за это время.    «Так нечестно», — бьется в голове одна единственная мысль.    Хоук знает, как по-детски и глупо это звучит. Но это правда. Она выбивалась из сил, сражалась и бежала с тех пор, как покинула Ферелден, а остались ей лишь шрамы и нарисованные лица погибшей семьи, потому что настоящие уже стали стираться из памяти. Смотря в зеркало, Хоук иногда видит глаза Бетани на лице, в котором с трудом признает собственное. Последние десять лет она строила семью из разбитых осколков людей, которые попались ей на пути, и пусть поначалу они во многом не сходились, время сгладило острые углы. Но даже они в конце концов разбежались кто куда — и как ни старались поддерживать связь, Хоук чувствовала, что протянувшиеся между ними нити становятся все тоньше. У нее многое забрали, и невозможно было вынести мысль, что та хрупкая жизнь, сотканная из страсти, споров, ярко-красной ленты и извинений, — что и она тоже может сейчас разбиться.    Это не он должен был умереть.    Хоук понимает, хорошенько задумавшись, что Фенрис наверняка жив. Он справлялся и самостоятельно, попадая в сражения и сбегая, да и был в Киркволле, умело встречая с ней рядом почти все сложности. Она не позволила ему идти к Инквизиции, потому что знала: умереть суждено ей. Еще с разрухи в Киркволле Хоук ощущала себя бомбой, только и ждущей, когда бы взорваться. Будто внутри нее песочные часы медленно отсчитывали время, пока она не заплатит миру ту цену, которую он продолжал от нее требовать. Те, кого она любила, пролили уже слишком много крови, — и она не собиралась на ту же судьбу обрекать Фенриса. И если на этот раз что-то пойдет не так, лицом к лицу с последствиями она встретится в одиночку.    Конечно, Хоук ошибалась. Будь Фенрис здесь, он сам бы указал ей на это: «Ты годишься на большее, Хоук, нежели смерть». Она вполне была готова пожертвовать всем, но как-то выжила, изводимая видениями, что почти жалела об этом.    Но Фенриса здесь нет, она не знает, когда он появится, и все это — нечестно. Хоук даже не может погрузиться в собственное горе, потому что в голове, желая быть услышанными, бормочут тени. Со злостью она дергает длинные рукава, разрывая плотную ткань, скрывающую шрамы от тех, кто мог бы их различить.    Но парочку лишних никто не заметит. Доставая нож, Хоук ненавидит сама себя, но ей хочется лишь тишины — и известен единственный способ ее обеспечить.