Падение из Тени

      Пробуждение больше похоже на постепенное возвращение к жизни; на понимание, что где-то за пределами блаженного красного тумана лежит физическое тело вкупе с массой проблем реального мира. Медленно и нехотя Хоук опускает стену, скрывающую ту сторону себя.       Фенрис трясет ее за плечо, не грубо, но руки напряжены, впиваются пальцами в кожу, что вырывает ее из мутного забытья.       — М-м-м, — тянет Хоук и переворачивается на живот, зарываясь лицом в подушку. Чувствует, как Фенрис с облегчением устраивается рядом, со вздохом опуская голову. Дневной свет заливает комнату, смягчая резкие черты его лица, и она улыбается. — Что?       — Я... ничего. Только убедился, — он отводит со лба серебристую прядь и устраивается поудобнее.       — М-м-м? — разум разбирает слова легче, чем прошлой ночью, но те не до конца пробиваются сквозь ватный барьер, не впускающий в ее голову что-либо извне.       Он хмурится, встречаясь с ней взглядом, а Хоук даже не помнит, когда он повернулся.       — В прошлый раз ты не проснулась. Я беспокоился.       — Ох.       Она пытается что-нибудь придумать, но из руки выпадает тупой нож и гремит по столу, Хоук шарит по дереву и возвращает его на тарелку. В другой руке оказывается намасленная булка, и волной накатывает головокружение, когда организм понимает, что уже сидит, а не лежит. Они уже пришли завтракать? Хоук морщится, косясь на зажатый в ладони хлеб.       Бородатый страж разговором прерывает ленивое течение ее мыслей. Она неловко подбирает вилку и чуть ли не роняет ту, подцепляя кусочек фрукта. Забавно, ведь раньше руки тоже дрожали — но от истощения. Странно, что сейчас контролировать себя сложнее.       Запястья касаются знакомые пальцы, выражая беспокойство. Фенрис всегда умел скрыть ее нездоровое состояние от других, когда единственный его замечал. Хоук поворачивается и усмехается. Кончики пальцев греют кожу, но сквозь облака в сознании не пробирается ничего. Ни-че-го.       Она разворачивается к тарелке, но фрукты исчезли. Смотрит на руку, но и там пусто, булки нет. Съела, наверное.       — ...скоро должны вернуться. Они послали весточку, когда выбрались с Глубинных троп, но и во Внутренних землях есть, чем заняться. Не удивлюсь, если они задержатся, — ответ Кассандры медленно преодолевает туман, а Хоук, оказывается, согласно кивает. Есть не хочется, на тарелке Фенриса тоже пусто, он мягко сжимает ее расслабленные пальцы. Неужто так трудно уследить за собственными руками? Отчего-то становится весело, она давится смешком. Потом удивляется, зачем это, и фыркает уже в открытую. Ловит взгляд Фенриса, но тот лишь растерянно на нее смотрит. Ну и ладно.       — Шутку вспомнила, — оправдывается она, прогуливаясь по главному залу. — Что?       Остановившись, он окидывает ее взглядом, солнечный свет, витражом разбитый на сотню мерцающих лучей, режет глаза.       — Ты только что предлагала мне тренировать воинов Инквизиции, — хмуро напоминает Фенрис.       — Ой. Ладно. Ты бы им пригодился.       — Это ты тоже уже сказала.       — Разве? — теперь Хоук припоминает. Помещение кажется ярче, чем следовало бы в это время дня, и она щурится, когда на глаза попадается трон, стоящий под цветными арочными окнами. Гул в ушах переходит в жужжание, а глухое биение сердца оповещает о подступающей головной боли, пока прячущейся где-то на задворках сознания.       Напряженно ждущий Фенрис все смотрит и смотрит. Приложив значительные усилия, Хоук собирает бессвязные мысли, заставляя голову сосредоточиться на разговоре.       — Большинство солдат — это те же беженцы, многие до этого даже меча в руках не держали. Каллен их нещадно тренирует, но он один... Ты бы им очень помог и нашел себе занятие, — ощущение вины тяжко давит на плечи, пока Хоук тщательно излагает мысли. А что? Правда ведь. Фенрис пригодится им гораздо больше, нежели она.       Он ловит ее руку, увлекая внимание бледными линиями, обвивающими пальцы, очаровывая завитками, что подсвечивает неровный свет, льющийся из окна. Держит осторожно, словно боясь, что она разлетится на осколки, сожми он крепче.       — Мы можем уйти, — в тишине зала раздается негромкий голос, и он снова глядит ей в глаза. — Уйти домой, — цветные блики прыгают по его лицу, оттеняя и так резкие черты.       — Не могу, — Хоук опускает глаза на его руки. — Я не закончила поиски.

***

      Может, она сказала «Мне нужны средства». Или даже «Я им нужна». Как бы то ни было, ложь якорем цепляется за ребра, а тяжесть в животе напоминает тошноту. Хоук не помнит, что ответила и как вообще оказалась здесь, в тусклом и пустом коридоре, зажимая ладонью рот и спиной прижимаясь к холодной каменной стене.       Соскальзывает вниз, садится на пол, прижав колени к груди. Начинает кружиться голова, отчего тошнит еще сильнее, но Хоук глубоко дышит через нос, пока не проходит дезориентация. Прижатая к губам ладонь дрожит, а за ней трясется и вся Хоук.       В коридоре все еще ни души; это один из тех пыльных, завешанных паутиной коридоров, ведущих из заброшенной комнаты в заброшенную же в глубинах подвалов Скайхолда. Вряд ли здесь ее кто-нибудь найдет, так что она закрывает глаза и упирается лбом в колени, пережидая суматошное биение сердца. Стены перестают плясать перед глазами, желудок успокаивается, зато тупая пульсирующая боль в голове выходит на передний план.       «Льда», — думает она и накрывает рукой лоб, но магия не слушается и ускользает. Выплескивается, убегает из-под пальцев, пока не стопорится, и теперь вся рука, от кисти до плеча, покрывается серебристой коркой. Тяжелый лед потрескивает, посыпая Хоук снежинками, и она резко вдыхает.       «Ладно», — плохо соображая, говорит себе. Ладно. Эффекты от магии крови выветривались, а боль в голове теперь сопровождалась знакомыми и ненавистными шепотками. Она слишком сильно окунулась, не успев привыкнуть, вот и все. Сила опьянила и оказалась болезненно сладка, Хоук и не думала, что зашла так далеко. Но теперь она знает и просто будет осторожнее.       Внутри зудит желание воспользоваться силой и плевать на последствия. Барьеры восстановились, боль с голосами снова отступит, даря ей время на подумать. Тошнота не отступает окончательно, приходится сдерживать. Сегодня она утратила бдительность; кто знает, о чем неосознанно проболталась, пропадая в провалах времени. Нельзя вызывать подозрений. К ней и так присматривается не только Фенрис, но и другие члены Инквизиции.       В последний раз рвано вздохнув, она поднимается на ноги, лишь чуть оступившись. Не отрывая пальцев от стены, ступает на ведущую наверх лестницу.

***

      Хоук с трудом досиживает вечер, постепенно понимая, что наделала с магией крови и какие эффекты та оказала на сегодняшнюю слабость. Отгородиться от части разума, где томились воспоминания, оказалось сложнее ожидаемого — чужая память слишком тесно переплелась с самой ее сутью. Отрезая от мира их, она отрезала и часть себя. Но теперь Хоук чувствует грань, пределы возможностей чар — и что может выйти за рамки.       Она кивает на вежливые реплики в разговоре, будто попав в бесконечный цикл извинений и переходов из зала в зал. На стене находит Фенриса, который наблюдает за тренирующим солдат капитаном. Он еще не помогает, нет, но присматривается, обдумывает.       Хоук садится у его ног, боясь перевалиться через парапет. Раскрывает на коленях книгу — одну из тех, что давным-давно одолжила у Дориана — хотя перед глазами все плывет, что читать невозможно, зато книга позволяет притвориться занятой, а Фенрису хватает в тишине рассеянно поглаживать ее по волосам. Мысли текут своим чередом, пока она внезапно не замечает, что почти стемнело. Казалось, прыжки во времени держались под контролем, но минуло как минимум несколько часов: мышцы задеревенели, из-за остывающих камней ныла спина. С трудом потягиваясь, Хоук поднимается, кидает взгляд во двор: солдаты разбредаются, устало удаляясь в крепость.       — Можно попросить, чтобы ужин прислали в комнату, — предлагает она, утыкаясь лицом в плечо Фенриса, осмотрительно не касаясь обнаженной кожи. Металл и кожа доспеха приносят прохладу, облегчающую острую боль в голове. Одна только мысль, что придется сидеть за шумным столом и делать вид, что прислушиваешься к разговорам, лишает сил. Последние следы вчерашней ночи испарились, и не получается спрятать легкую дрожь в руках.       — Ты нездорова, - Фенрис смотрит мрачно. Это не вопрос.       — Просто голова болит, — а теперь мрачнеет больше.       — Тебе нужно к целителю.       — Я сама умею все то же самое, — напоминает Хоук. — Ничего страшного, правда, обычная... усталость.       Фенрис не спорит, препирательства о ее горячей нелюбви к целительству — обычное дело, которое он привык проигрывать, хоть и чисто символически сопротивляется. Хоук, страдая, всегда ждала до последнего, считая, что лучше уж так, чем терпеть неудобства чужой помощи. А теперь, когда помощь бы пригодилась, некому было ее оказать.       Садится солнце, оставляя место сумеркам, но мерцание факелов за стеклом все же больно ударяет по глазам, пока они возвращаются, огибая толчею. Хоук замирает на пороге, нацепляя на лицо жизнерадостную улыбку:       — Ты иди, я еще подышу тут минутку.       Фенрис доверчиво кивает, а у нее разрывается сердце. Хоук сворачивает на балкончик и там останавливается. Не хочет ему врать, но приходится. Так она его защитит.       Поменьше силы, покороче срок — это ключевой момент. Придется подкреплять заклятие, сбегая каждые пару часов, что будет непросто. На этой мысли Хоук хмурится. Рисковать не привыкать, а у нее бывало и хуже.       В этот раз все выходит быстрее, снятый с пояса нож прорезает лишь две длинные линии на предплечье. Она действует осторожнее, ощущая окутывающую мягчайшим шелком силу. «Только на ночь», — убеждает себя Хоук. Несколько часов отдыха. Утром она повторит. Утром, может быть, подумает о других вариантах.       В темноте на пороге их комнаты у Хоук почти получается притвориться, что двух новых шрамов не существует.