Падение из Тени

К концу спуска по ротонде маска вежливости сползает с лица Хоук, сменяясь хмуростью. Фенрис замечает характерный изгиб бровей и принимает вид человека, готового ко всему. — Ты злишься на меня. — Не злюсь. Я... расстроена, — Хоук свободной рукой трет висок. — Потому что я поддерживаю взгляды Вивьен на Церковь. — Нет, — ей не хочется говорить, но в их жизни было уже столько лжи, что эта капля правды — такая малость. — Потому что она тебе понравилась. С изумлением вскинув брови, Фенрис замирает посреди главного зала. — Что? — Ты с ней поладил. Тут же, хотя она маг. Да, она с тобой соглашается, но в Киркволле ты даже не подумал бы... сесть и вообще поболтать с магом, каких бы взглядов он не придерживался... Фенрис давится смешком. — Помнится, мы довольного много разговаривали даже до того, как стали... — Вот именно: и даже это стоило нам целых трех лет. Конечно, я в восторге, что ты смог перебороть конкретно это предубеждение... Фенрис ворчит, но Хоук упорно договаривает: —... но я просто не привыкла, что тебе так... спокойно в компании других магов. Хоук не думала, что брови могут подняться еще выше, но в его взгляде появляется понимание вперемешку с искрами веселья, чего она не видела уже... Не видела с отбытия в Скайхолд. — Хоук... ты ревнуешь? — Ой, тише, — шикает она, оглядывая по счастью пустующее помещение, и тащит Фенриса дальше. Хотелось бы надеяться, их слова на балконе не расслышать. — Нет. — Хоук, моя способность запросто болтать с магами — в высшей степени твое влияние. В его голосе — смех, и ей в лицо бросается краска. — Знаю! Это хорошо. Поверь, я рада, что ты не убиваешь теперь с первого взгляда... — Обижаешь. Помню, я стоял смирно, пока ты помогала отступникам сбегать. — Ладно, это незаслуженно, ты прав. Хорошо. Я немножко ревную, — она выходит на лестницу, ведущую во внутренний двор крепости. Фенрис вздыхает и прижимается к ее руке губами. — У тебя нет причин, — бормочет он, Хоук неопределенно хмыкает. — Знаю. В тебе я не сомневаюсь. Просто она такая... безупречная. Чистая. Старшая чародейка, которая еще и политикой занимается при дворе Орлея, советница Императрицы... — она издает нервный смешок. — А тут я, в мятой мантии, на которой еще и пятна крови отыскать можно. Такое вот неприятное напоминание, до чего я докатилась. — Хоук... Она лишь качает головой, обрывая его. — Извини. Мне не должно быть до этого дела. Кажется, я пока еще... резко все воспринимаю, — Хоук кривовато улыбается. — Заговариваюсь. Может, еще один побочный эффект. Фенрис хмурится, но оставляет тему. — Куда мы идем? Она выводит его на грязную лужайку. Теплые дни в сочетании с морозными ночами превратили островки травы в чавкающее месиво, которое взбивали ногами туда-сюда снующие рабочие Инквизиции. В лужах отражается ярко-голубое небо. Видимо, пока она мучилась последним периодом забвения, прошел дождь. Хоук целеустремленно хлюпает по грязи. — В таверну. Фенрис щурится. — Вряд ли тебе стоит пить. — Я не пить, — уточняет она. — Еда в замке мне надоела. То чересчур изысканная, то почему-то сырая и безвкусная. Видимо, в Орлее престижно питаться как «селяне», правда, не понятно, почему те ели бы странный сыр и фрукты, но вообще забыли про печи. Не знаю, но после сегодняшнего утра я бы убила за кусок мяса. Фенрис молчит, но крепче сжимает ее руку, когда они подходят к таверне. Дверь то и дело распахивается и со стуком закрывается, выпуская людей к послеобеденным делам. — Все хорошо, — успокаивает Хоук. — Я справлюсь. Не вечно же прятаться. Перед глазами встают лица утренних служанок: расширенные зрачки, быстрые движения не скрывали тревоги — страха? — за вежливыми улыбками. Уподобилась призраку, и вот что вышло. И все же, на пороге в «Приют Вестницы» ее волной ударяют шквал криков и энергетика, и Хоук сбивается с шага. Из-за толпы под кожей перекатываются страхи, пробираются в мысли. Хоук озирается по сторонам в поисках выхода, но с другого конца помещения ей уже приветственно машут массивной серой рукой — видимо, посчитав, что она ищет свободный столик. — Эй, — Железный Бык перекрикивает гам, хоть и не громким, но низким голосом, что проносится по таверне. — Давайте к нам. Сбегать поздно. Хоук машет в ответ и ввинчивается в толпу. — Стоит ли? — на ухо бормочет Фенрис, следуя за ней. — Ага. Бык из Бен-Хазрат. Или уже нет? Не знаю. Не поднимай эту тему. — Что... — не успевает он уточнить, как они выходят к длинному столу, где расположился Бык с компанией. Те уже подтащили два стула к более-менее свободному месту. — Наконец-то ты вышла в люди, Защитница, — встречает их кунари. — И тебя рад видеть. Я Железный Бык, — он протягивает руку Фенрису, и тот ее жмет, а за столом кто-то громко скандирует «он трепло, не слушайте его!». За столом раздаются смешки, Бык дурашливо сердится, а Хоук с озадаченным эльфом рассаживаются на пустые места. — А за длинный язык с тебя выпивка, – Бык разворачивается к ним, рога проносятся над макушкой сидящего рядом гнома. — Что будешь? — Рагу. Борюсь с холодом. Фенрис заинтересованно заглядывает в кружку кунари. — Что у тебя там? Тот хохочет. — То, что не пьют на голодный желудок. Зато Кабо получил поставку из Антивы и еще не вскрыл хорошее вино. Скорнячка, иди-ка выбей у него чего. Отколовшая шутку эльфийка, закатив глаза, поднимается. — Как скажешь, шеф. Гомон за столом отвлекает, не позволяя упасть в темную яму воспоминаний, что с удивительной легкостью разворошили в ее разуме Страхи. Бык представляет всех наемников, те по очереди дружелюбно машут, и к концу круга Скорнячка возвращается с кружкой воды для Хоук, бокалом вина для Фенриса и плошками с едой. Фенрис ориентируется в толпе незнакомцев гораздо легче своей спутницы. — Что это? — любопытствует она, пережевывая рагу, когда взгляд падает на коричневую бумагу по центру стола, на которую навалены овощи длиной с палец. — Это сегодняшняя развлекаловка, — довольно сообщает Крэм, подцепляя красную штуку, и помахивает ей перед Хоук. — Перец, — поясняет Бык. — Посылка из Сегерона. У вас ее хрен найдешь. Фенрис с интересом склоняется над горкой овощей. — Несомненно. Даже не мечтал еще раз его увидеть. — А это... редкость? — уточняет Хоук. Наемники с восхищением и страхом глазеют на Крэма: тот разглядывает стручок, намереваясь съесть. — Просто смотри, — советует гном. Глыба? Крэм закрывает глаза и разом засовывает перец в рот. Секунду спустя он тонко взвывает от боли, по лицу стекают крупные слезы, но он жует. Стол взрывается криками, одной Хоук беспокойно, но даже Фенрису кривит рот улыбка. Крэм сглатывает и открывает рот, доказывая, что съел все от и до, а потом опрокидывает в глотку эль и сотрясается от кашля. Хоук хмурится, закидывает в себя еще ложку рагу, и склоняется к Фенрису. — Что происходит? — Этот перец растет в джунглях Сегерона, — объясняет он. — Раньше его выращивали специально, но потом он разросся. Чрезвычайно острый. Воины Тумана добавляли его в еду. Бык одобрительно кивает. — Точно так. Здесь на холоде перец не вырастет. — Воины Тумана? — с любопытством повторяет человек, чье имя Хоук не запомнила. — Ты ж с ними сталкивался, а, шеф? — Ага, — Бык рассеянно почесывает шрам на голом животе. — Пришли-ушли, мы моргнуть не успели. Суровые ребята, но ни одного рабочего на рынке не тронули. Класс. — Я жил с ними, — поясняет Фенрис под заинтересованными взглядами, и на «Быков» это производит должное впечатление. Хоук наполняет неуместное чувство гордости, быстро сменяющееся волной тревоги. Фенрис не часто говорит о Воинах Тумана: лишь когда пьян и подавлен. — Значит, перец острый? И что такого? — она поспешно меняет тему, пока никто не спросил, как он оказался на Сегероне — и почему ушел. — Не просто острый, — возражает Скорнячка, подхватывая стручок и бросая его в угрюмого мужчину, которые еще не проронил ни слова. — Эй, Хмурик, твой черед. Тот ловит перец и откусывает сразу половину. Лицо краснеет моментально, равняясь цветом со стиснутым в кулаке огрызком. С губ срывается безмолвный стон, мужчина неистово трясет головой и под смех «Быков» осушает кружку до последней капли. Крэм, не обретший еще способности говорить, по-дружески хлопает того по спине. Хоук утаскивает с бумаги один перец и внимательно разглядывает. Всего-навсего овощ. Если принюхаться, пахнет обычной зеленью. Когда не оставалось времени варить целебные зелья, ей не раз приходилось жевать эльфийский корень. Да будет ли хуже? У Фенриса округляются глаза, от находящего ужаса застывает улыбка, но ее пальцы уже подносят красный плод ко рту, и крик «Стой!» раздается, когда зубы смыкаются на кончике. Мгновение Хоук чудится, что магия опять вышла из-под контроля: во рту и горле столбом взвивается пламя. Ужас парализует тело, губы застывают полуоткрытыми, а жар плавит язык в извивающийся кусок плоти. Удар сердца, и к ней разом возвращается здравомыслие, вынуждая запоздало понять, что это безобидный с виду овощ и есть источник неослабевающей боли. Хоук непроизвольно раскашливается, жар стекает по горлу, и не остается выхода, кроме как проглотить откушенное как можно скорее. Вторая половинка перца буквально смята в руке, по пальцам размазаны сок и зернышки. Хоук бессознательно хнычет. Кажется, даже ладонь горит. Фенрис что-то говорит — она не слышит сквозь бушующее пламя — и подсовывает ей тарелку с рагу. Хоук глотает ложку за ложкой, только лишь бы умерить зверское истязание во рту. Даже губы обожжены до нечувствительности. — Это, — свистяще говорит она, поднимая голову от тарелки на выкрики соседей, — не еда. По лицу бегут ранее не замеченные слезы, и Хоук прячет нос в поданном Долийкой платке, разглядывая остальных мутными глазами. — Прости, — извиняется Фенрис. — Стоило рассказать подробнее, — но он, предатель, тоже смеется. Она сверлит его взглядом, наполняя рот нежной говядиной и мягкими кусочками моркови. К разгоряченному телу неприятно липнет мантия. — Нет, нет, — Бык широко скалится, — я рассчитывал именно на такой эффект. У вас, ферелденцев, фрукты пресные, я мечтал подсунуть кому-нибудь перец, но Сэра даже на слабо не повелась. Ха! Для убедительности Хоук и его пригвождает взглядом. — Бери, — кунари толкает к ней тарелку с хлебом. — Поможет. Она запихивает в рот сразу два куска — пускай впитывают демонский сок. Жар потихоньку спадает, дышится свободнее, и пост-ощущение выходит... не таким уж плохим. Встряхнувшись, она понимает, что напирающие Страхи сметены этой вспышкой безумной боли. Вопреки окружающей их толпе, в голове прояснилось даже лучше, чем после сна. Хоук шмыгает носом — внутри все горит — и оглядывается. За перец принимается Бык, и справляется он гораздо лучше них. Единственный глаз слезится, сероватая кожа темнеет до фиолетового отлива, но кунари дожевывает уже с ухмылкой. — А ты, Воин Тумана, попробуешь? — подначивает Скорнячка, лукаво усмехаясь. — Тебя там угощали? Фенрис без слов тянется через стол, изящным движением тонких пальцев подхватывает самый большой перец. Хоук зачарованно смотрит, как он целиком помещает его в рот и жует, не сводя глаз с эльфийки, решившей взять его на слабо. Стол затихает в благоговейном ужасе, на резких чертах лица Фенриса ни тени гримасы. С довольным вздохом проглотив перец, он улыбается. — Ни капли не испортился, — отмечает и берет вторую штуку. Наемники разражаются криками и хлопают, другие посетители таверны с интересом оборачиваются на громовые раскаты смеха со стороны и не так не самого тихого стола. Хоук неотрывно наблюдает, как второй перец постигает судьба первого. — Как ты и говорила, — Фенрис озорно улыбается. — Готовят здесь совершенно безвкусно. Из оставшихся «Быков» кто-то рискует попробовать перец, кто-то воздерживается, а Хоук категорично отказывается. Над благоприятным эффектом от острой пищи она поразмышляет позже, но сейчас на вторую попытку ее никто не уговорит. Да и вообще, в стремлении заесть остроту она столько всего в себя закинула, сколько не ела уже порядочное время. Вероятно, за все пребывание в Скайхолде она съела меньше. Когда желудок не обжигает огнем, Хоук понимает, что объелась. — Пойду воздухом подышу, — предупреждает Фенриса. — И лягу, наверное. Фенрис заглядывает в бокал, где на донышке плещется вино. — Подождешь меня у дверей? — Конечно, — Хоук прощается с Быком, а остальные не отрывают глаз от Скорняжки: та торжественно отрезает кусочек перца и засовывает его в нос. Хоук выскальзывает в заднюю дверь — вслед ей несется крик боли — и с удовольствием вдыхает вечерний воздух. До сумерек еще далеко, но солнце необыкновенно рано опускается за макушки гор: равнины в Киркволле грелись под ним гораздо дольше — и на мокрую землю ложатся длинные тени. Этот уединенный дворик пустует, лишь солдаты Инквизиции несут дозор высоко на стене. Даже Кассандра закончила выбивать из мишеней пыль. Хоук наслаждается коротким уединением за пределами темной комнатки в крепости, с восторгом глядя на величественно развевающиеся стяги Инквизиции. Она глубоко втягивает морозный воздух, и как раз тогда чья-то рука в перчатке текучим движением зажимает ей нос и рот. Не дав сообразить, что происходит, Хоук утягивают глубже в тень под деревянные стены. Пронзает острая мысль, что это не ошибка, и она приглушенно кричит и впивается зубами в чужую руку. Но кожу перчатки не прокусить, и противник обхватывает Хоук за туловище, фиксируя руки по бокам, а потом разворачивается, вжимая ее лицом в грубые деревянные доски, наваливается всем весом, что ей не остается ни пространства для маневра, ни возможности привлечь внимание стражи на стене. Никто не слышит ее криков. Сквозь доски, врезающиеся в щеку, до нее доносятся громкие возгласы, но не видно, есть ли кто на стене или все разбрелись, оставляя ее беспомощной. — Замрешь — и все пройдет быстро и безболезненно, ясно? — шепчет в ухо голос с тяжелым орлесианским акцентом. Хоук взбрыкивает сильнее, но даже адреналин не придает вялым мышцам сил. Она рычит в мужскую ладонь и заглядывается внутрь себя, направляя гнев в огненные чары, чтобы отбросить нападающего, пусть бы и загорятся ближайшие здания. Но... слабый запах дыма, легкое покалывание в пальцах — и ничего больше. Пальцы зажимают нос, перекрывая воздух. — Ш-ш, — влажное дыхание касается уха, и Хоук трясет от отвращения. Ее пытаются задушить. Тихая смерть, ведь она одна и не хватает сил отбиться. Он исчезнет беззвучно, как и появился, и никто не узнает, пока не найдут ее синий раздувшийся труп, которому уже не помочь. Хоук раз за разом обращается к магии, но даже не находит внутренние запасы маны. Ни-че-го. Магия иссякла, покинув хозяйку, ведь та не обращалась к ней и не ценила. Противник даже не замечает сопротивления, а легкие уже горят от недостатка кислорода. Ужас лишь лишил ее дыхания, и Хоук старается глотнуть, втянуть воздух сквозь вакуум из кожи, но пальцы стиснуты так плотно, что не прорывается и струя воздуха. Лучше бы он накинул на нее удавку — руки бы остались свободны. Или как всякий приличный убийца захватил с собой кинжал. Неослабевающий напор и прижатое к ее спине тело вызывают дрожь омерзения по позвоночнику. Мужчина явно больше и выше нее, спиной даже ощущается каждая пуговица его камзола. Лишь от отчаяния Хоук прикусывает себе язык, наполняя рот медным привкусом, но паника не дает сосредоточиться и хотя бы призвать магию крови ради спасения. Та утекает вместе с самообладанием, перед глазами пляшут разноцветные круги, и нужно еще как-то не подавиться стремительно наполняющими рот слюной и кровью. Из последних сил Хоук суматошно рвется, сумев удивить противника, и выдергивает из его хватки руку. Вывернув ее, целится в лицо, пальцы встречают нечто холодное и твердое, ногти безуспешно скребут по гладкой поверхности. Мужчина безостановочно вбивает Хоук в стену, выдавливая из легких последние крохи кислорода. И тогда, наконец, ее ищущие пальцы цепляют выемку, и она с силой туда тычет. Мужчина раздраженно ворчит, а затем вскрикивает — Хоук попадает ему ногтем в глаз. А потом, как по волшебству, он взвывает, хватка ослабевает, и она судорожно вдыхает, выкашливая кровь. Тяжелое тело больше не давит на спину — убийца пятится, и Хоук, рывком развернувшись, опирается на стену, иначе упадет. Ноги подкашиваются. — Сука! — рычит мужчина, лихорадочно растирая глаз, маска уже валяется на земле. — Что это за яд? Хоук не представляет, о чем речь, но скалится: в кои-то веки остроумие подводит, остается лишь чистая ярость да безумный страх, подстегнутый адреналином. Вот теперь он достает кинжал, надвигаясь на нее с мрачной решительностью в единственном зрячем глазу. Другой опух, из-под полузакрытого века одна за другой стекают слезы. Неужто она так сильно его поцарапала? — крутится в голове, пока сама Хоук вспоминает, что чтобы бежать, нужно шевелить ногами. Раньше ей не приходилось бегать от схваток. Она сталкивалась и с мечами, и со стрелами, и с чем похуже, но ничто не внушало ей такой ужас от собственной слабости как этот тонкий стилет. Не такая у нее судьба. Это не вспышка славы, которую она ждала и иногда желала. Это... грязная игра. Неблагородная. Совершенно не такая, какая ей представлялась. Мужчина глумливо ухмыляется. — Ты мне еще ответишь... Вспышка голубого света, и тошнотворный звук разрываемой плоти. Глаз орлесианца округляется и закатывается, а тело безжизненно валится наземь. Татуировки Фенриса светятся сквозь одежду ярче самой луны, сердце в кулаке конвульсивно выталкивает кровь. — Хоук! — вырывается хриплое, и с диким взглядом он срывается к ней, бросив кровоточащий орган на труп несостоявшегося убийцы. — Фенрис, — Хоук давится всхлипом, сдаваясь на милость крупной дрожи. Она почти падает, но Фенрис ловит, прижимает к груди до хруста ребер, и эти объятия не имеют ничего общего с мерзкими тисками мертвеца. На шум сбегается толпа, все что-то кричат. — Он... он хотел меня задушить, — между всхлипами бормочет Хоук. — Магия не послушалась. Просто про-пропала. И ч-чары... Ладонь на спине сжимается в кулак, сминая мантию. Фенрис рычит и оглядывается на тело, будто раздумывая, не убить ли его второй раз. — Защитница! Жозефина с разлетающимися юбками сбегает к ним по ступенькам. Неподалеку крутится Бык, сдерживая подавленного Кабо, остальные наемники рыскают по двору, ища пособников и оружие. Посол останавливается рядом и тихо вскрикивает, наткнувшись взглядом на труп. — Вы целы? Что произошло? — Убийца, — Хоук старается прийти в себя. Тянется вытереть глаза, но Фенрис ловит ее руку и внимательно разглядывает. — Ты попала ему в глаз? — Да. Поцарапала, наверное, и он меня выпустил. Он хмурится, не обращая внимания на недоумение Жозефины, и легонько касается языком пальцев Хоук. — Перец. Хоук распахивает глаза и тоже подносит пальцы ко рту, коротко лижет кожу. Во рту тут же начинает печь. — Я раздавила половину, — вслух припоминает она. Рука подрагивает, и Хоук цепляется за Фенриса, утыкаясь носом тому в шею, пока не разрыдалась снова. — Пойдемте внутрь, — торопливо предлагает Жозефина. — В мой кабинет. Мы с Калленом были там до вечера, сейчас нам никто не помешает. Хоук покоряется и уходит в крепость, тело наливается тяжестью и потихоньку цепенеет от переутомления. Вокруг собирается толпа из любопытствующих, все глазеют на истекающее в грязи кровью сердце и перешептываются. Хоук на них не смотрит, но замечает, каким взглядом провожают окровавленную руку Фенриса, что отблескивает краснотой будто стручок перца на летнем солнце. За ними с грохотом захлопывается дверь крепости.