***
С заходом солнца снова появляется шепот голосов. Инквизитор и ее спутники возвращаются в лагерь лишь поздним вечером, усталые и с ног до головы в пыли. Хоук сидит перед огнем, рассеянно смотря в пламя, и пьет восьмую чашку чая. Когда ей на колени падает длинная тень отступника, она поднимает взгляд. — Можно присесть? — спрашивает Солас. Хоук кивает: — Чаю? — указывает она на котелок у ног. — Нет, спасибо, я… что там? — с выражением плохо скрытого отвращения он заглядывает ей в кружку. — Чай. — Там какие-то… куски. — Глубинные грибы. И эльфийский корень. Все это подкрепляет силы, — Хоук глотает и кривится. — По отдельности они действуют слабее. Вы хотели о чем-то поговорить? — Именно. Пара вопросов, если вы не против, — эльф медлит, внимательно ее рассматривает и заговаривает вновь. — Пока вы лежали без сознания, я попытался отыскать вас в Тени. Потрясенная, Хоук поднимает руку, заставляя его замолчать. Поднимается, допивая последний глоток: — Не здесь. Где-нибудь, где никто не услышит. Взвинченный ученик целителя озабоченно смотрим им в след, когда они с отступником выходят из лагеря, но Хоук кидает на него сердитый взгляд, и парень ее не останавливает. На равнине почти невозможно уединиться — виднеются лишь редкие кустарники да обрушившиеся со скал булыжники. У искривленных деревьев, прятавшихся за неприятной мрачной статуей, едва в сотне шагах от лагеря, Хоук разворачивается и ждет, когда маг заговорит. — Что случилось? — спрашивает он. — Когда я вас нашел, вас окружали призраки страха. Я даже не смог подобраться, чтобы вас увидеть, только ощутил нечто мрачное, что искажало целую область Тени. Потирая виски, Хоук опускается на камень: — Я надеялась, что когда выберусь из Тени, они останутся в ней, — просто отвечает она. — Они не остались. — Но почему они к вам пристали? Духи изводили вас все то время в Тени? — Вы их так видите? Похоже, если ты там не физически, то они другие, — задумчиво говорит Хоук. — Нет. Они теперь… внутри меня. Вот такой вот бонус от убийства паучка Кошмара. — Внутри вас? — Это не одержимость. Они не духи, это точно. Они украденные воспоминания. И сейчас они у меня в голове, — Хоук пожимает плечами. — Это не обычная память. Я просто не знаю всего. Слышу их, они постоянно шепчут. А если шепот усиливается, я их переживаю. Она рассказала слишком много. Делиться этим она не собиралась; по крайней мере, не с незнакомым магом, которого едва встретила. Хмурясь, Хоук впивается ногтями в бедро в поисках временной ясности, которую приносит боль. — Воспоминания?.. Ну да. Как те, что вернула Инквизитор. Никогда не предполагал, что можно их передать кому-то, кроме владельца. Видимо, когда дух умер, им больше некуда было деться, — его взгляд серьезен. — Прошу прощения. Я должен был искать вас сразу, как мы вернулись. Вы пожертвовали ради нас всем, а мы даже не проверили, на самом ли деле вас больше нет. — Откуда вам было знать. Даже я была уверена, что умру. …мертвы, все мертвы, тельца со сломанными крыльями разбросаны по двору… — Но все же. Мы оказали вам медвежью услугу, а вы отказались от всего. Если я как-то могу помочь… На миг ей хочется рассказать Соласу все. Вместо этого она медленно качает головой: — Можно как-нибудь от них избавиться? Вы же знаток Тени, да? Должен же быть способ вытащить их, — Хоук не пытается скрыть в голосе умоляющие нотки. — Никогда не слышал о таком явлении, но я поищу всевозможную информацию. Можно поставить охранные чары на то время, пока вы спите, возможно, они помогут сопротивляться воспоминаниям. — Я на всю жизнь выспалась. Но спасибо. Буду признательна. Хоук поднимается, но не собирается идти за Соласом. — Еще кое-что. Инквизитору не нужно ничего знать. У нее много своих дел, а с этим я разберусь сама. Эльф теребит висящее на груди костяное ожерелье: — Боюсь, уже поздно. Ваше состояние до пробуждения не осталось незамеченным. — Тогда пусть хотя бы не сильно насчет меня беспокоится, — Хоук со вздохом трет глаза. — Идите. Мне надо побыть одной. За мной постоянно следили с тех пор, как… я проснулась. Эльф смотрит на нее обеспокоенно, но затем склоняет голову и уходит. Стемнело, костры отбрасывают на палатки длинные тени. От выпитых чая и зелий Хоук переполняет нервная энергия, но тело так и не оправилось от усталости. Она слышит их, когда темнеет. Мягкие шаги по мостовой, приглушенный смех под окном. Хоук судорожно вздыхает. Когда она не спит и не в Тени, воспоминания давят не так сильно, но они с лихвой берут свое, как только у нее закрываются глаза и приходится через силу их распахивать. Хоук медленно достает из сумки на бедре кинжал, рассматривает лезвие. Он верно служил ей много лет — обернутая красным рукоять удобно и знакомо ложится в руку как и посох. Хоук закатывает до плеча рукав и успокаивает воспоминания единственный известным ей способом. Когда она возвращается в лагерь, порезы уже вылечены. Недавно кровоточащие раны не более чем еще парочка шрамов на лоскутной коже, заметных только ей.***
Той ночью Хоук не спит. Совместное действие кофеина, эльфийского корня и грибов не дает телу успокоиться, поэтому в уединении целительской палатки она по уши зарывается в карты и отчеты. Хоук знает, что остальные думают, будто она отдыхает, но с нее уже хватило Тени, да и пропустила она немало. Орлей еще не оправился после приема в Зимнем Дворце; раскрыты приспешники Корифея, и порушены его планы; ежедневно находят все больше разрывов, и Инквизитор бросается их закрывать. Загадка и опасность красного лириума за ее отсутствие будто бы только возросла. С рассветом лагерь просыпается. Даже с долгожданной добавкой кофе, который удалось наскрести для Инквизитора, ее друзей и самой Хоук, после целого дня на ногах она чувствует себя истощенной. Лучше уж так, а не иначе, мрачно думает Хоук, проталкивая в себя завтрак, пока они готовятся к отъезду. Она даже не жалуется, когда ее сажают на лошадь, хотя не ездила верхом давным-давно. На улицах Киркволла не было места верховым животным — их скорее бы украли и ночью продали мяснику в Нижнем городе. Теперь их пятеро, и она с Инквизитором и ее приближенными покрывает как можно большее расстояние на пути вдоль Эмприз дю Лиона обратно в Скайхолд. Во время путешествия остальные ничего не говорят ни на ее молчание, ни на то, что по вечерам она на час ускользает из лагеря. Хоук знает, что если бы они что-то подозревали, то остановили бы ее. Ночью она лежит под одеялом, но, несмотря на выматывающую усталость, не дает себе забыться сном. Она надеялась вымотаться так, чтобы не видеть снов, но каждый раз, как она закрывает глаза, Кошмары тут как тут, ждут: надменные, резкие слова на неизвестном ей языке; хруст разбитого стекла под тяжелыми ботинками; холодок, что ползет по спине пастуха при резком вое одинокого волка. За веками так и мелькают картинки, мерещатся обрывки не ее жизней, но все же не сны. Хоук держит глаза открытыми, пока они не закрываются от усталости. Хоук закрывает глаза, пока они не распахиваются от страха.