Танцуй, ты ведь этого тоже хотела...

Я позвонила Вике, как только Красавин уснул, попросила привезти мне мою одежду по адресу, который удачно запалила в окно. И спустя полчаса я уже ехала на такси обратно в ночной клуб. Больше я Красавина не слышала, не видела и вообще видеть не желала, но, к сожалению, это невозможно! Потому что осенние каникулы закончились, а так уж вышло, что он, сука, мой учитель! И вот я стою со всем классом, за исключением Маркиной, в хореографическом зале в ожидании этого самого учителя. И спустя секунду после звонка он, чеканя каждый уверенный шаг, выходит из своего кабинета, сжигая всё на своём пути властным взглядом, крутя на указательном пальце правой руки несколько резинок для волос. Но меня это уже не трогает. Мне хватило. Сполна. Достаточно! Больше я не поведусь. Больше мне это всё не нужно! Я стою, полностью уверенная в себе, контролируя эмоции и держа руку на пульсе, чтобы не поддаться его чарам. А он проводит по мне взглядом, с ног до головы, буквально касаясь тела, не пропуская ни единого миллиметра, совсем так же, как в первый день... Но я же сильная, я выстою! Всё выстою! И это пламя, зарождающееся внутри, потушу. Уже почти потушила, хоть он всё ещё смотрит. До сумасшествия медленно: грудь, шея, губы... Дыхание на миг сбивается, но ногти тут же больно впиваются в кожу ладоней. И глаза в глаза... Гром и молнии! А я ничего не хочу чувствовать, ничего не хочу! НИ-ЧЕ-ГО! Встряхиваю головой, отгоняя наваждение, но, кажется, приведя этим жестом в замешательство Красавина. Что, Денис Сергеевич, обратили-таки внимание? Неожиданно, да? Знаю, что не стоит мне этого делать, но я просто не могу контролировать этот порыв. Просто беру, снова медленно встряхиваю головой. Да! Эту резинку, Дэн Сергеевич, сегодня вы сможете надеть разве что себе на хер! Ехидно прищурив глаза, я сладко ухмыляюсь и провожу кончиками пальцем по волосам... По коротко стриженным в боб каре волосам. Он злится, я уверена в этом на все сто. Сжимает резинки в кулак так, что вены на его руках грозятся вот-вот лопнуть, а зубы – раскрошиться в мелкую крошку от такого сжатия! Он со всей силы швыряет одну резинку Алёхиной, а вторая, та самая, с шумом приземляется где-то далеко возле музыкальной установки. Он ничего не говорит, лишь даёт задание разминаться и уходит. А мне ничего и не надо. Больше никаких ходов, больше никаких мыслей об этом самовлюблённом придурке. Больше ни одной мысли об Алёхиной. Нужно переключиться на что-то другое, а возможно, на кого-то другого. Очень удачно о себе даёт знать Стас, замечая, что эта причёска ещё более секси, чем высокий хвост, и предлагает разминаться вместе, ненароком так добавив, что для Дэна это был явный удар ниже пояса. Такой облом! Сам Красавин, собственно, соизволил вновь почтить нас своим вниманием спустя минут пятнадцать. Аккурат тогда, когда мы со Стасом делали растяжку. Вместе. И видела я уже только последствия, а не сам взрыв, к сожалению. Красавин был не просто зол, он был в ярости, когда с силой впечатывал в стену моего бедного одноклассника, но потом как-то резко пришёл в себя, и дальше дело не пошло. Он шумно выдохнул и оповестил нас, что мы уже достаточно размялись и теперь будем разминать голосовые связки. – А то совсем забыли, наверное, как это делается, – оскалившись, проговорил он приторно сексуальным голосом. – Не иначе как на шесте все каникулы вертелись, судя по разогреву... Тварь! Сука! Ненавижу! Как же я его ненавижу! – И не надейтесь, – цежу я, прежде чем включается мозг. – И не только на шесте вертелись! Далеко не только... – выпаливаю, до боли закусывая нижнюю губу, но выдержав его взгляд. Ох, Стася, нарываешься! – Учтите, – заявил вдруг Красавин, – получившие балл ниже «отлично» в следующем концерте участвовать не будут! Я вас предупредил! Первой, естественно, под расстрел его взгляда пошла я. Уверенно так пошла, дав знак Стасу, чтобы он мне помог, и соединив телефон с установкой. Проигрыш был недолгим, но Красавин уже точно знал, что это за песня. Стоял, плечом облокотившись о стену и так эротично потирая подушечкой большого пальца правой руки нижнюю губу. Ну, погнали! И здравствуй буря, прощай штиль, Она не тонет, это не её стиль. Начинаю я, не сводя с него взгляда. Ракеты в воздух, прощай Вьетнам, Опять хрипит бит по радиоволнам. Из полуслова, из пары фраз Она начнет всё с нуля в который раз. Я отлично отрепетировала эту песню, я готовила её на выступление. Но раз уж так вышло, придётся импровизировать, пока Стас тщетно пытается подстроится и бегает взглядом по экрану телефона. Давай, уже резче, я не привыкла сдаваться! И ты стоишь на краю, когда ты рядом с ней, И я чувствую – ты глобально теплеешь Ты прожигаешь дыры в слое озона, Весь становясь эрогенной зоной. Да, импровизация, конечно, так себе, но я не проиграю, ни за что. О-о-о-у... Ты эрогенная зона! Мой голос становится более эротичным, и в ход идет тяжёлая артиллерия в виде плавных движений телом. О-о-о-у... Ты эрогенная зона! Пою, не сводя с него взгляда, руками поглаживая изгибы своего тела, так нежно, так маняще. О-о-о-у... Ты горячая точка! Мурлычу я. До свидания той, её любовь непрочна. На мгновение перевожу взгляд на Стаса, тот даёт знак, что он готов, и я продолжаю, вновь смотря Красавину в глаза: Молчало небо, стучала кровь, Причал кричал: «Зачем топтать мою морковь?» – подпевает мне Стас. И я продолжаю протяжно мурлыкать в микрофон, телом совершая всё более эротичные движения. Из полуслова, из пары фраз, Она начнёт всё с нуля, в который раз. Свои дороги, свои пути, Лишь бы только были ноги, чтоб идти. И здравствуй буря, прощай штиль, Она не тонет, это не её стиль. Дальше поёт Стас. Неплохо так поёт, даже не сбиваясь с ритма, медленно подходя ко мне. Я говорила ему, что хочу спеть эту песню вместе с ним на одном из концертов, но он всё откладывал и откладывал репетиции, предпочитая танцы до утра в ночном клубе. И я стою на краю, когда я рядом с нею, Я чувствую – я глобально теплею. Я прожигаю дыры в слое озона, Я весь становлюсь эрогенной зоной. О-о-о-у... Тяну я, слегка потираясь попкой о тело Стаса, так близко подошедшего ко мне сзади. Ты эрогенная зона! Выдыхаю... О-о-о-у... Ты эрогенная зона! Облизываю губу, не сводя взгляда с Красавина. О-о-о-у... Ты горячая точка! До свидания той, её любовь непрочна. И у меня есть время на передышку. Стас не мешкает ни секунды, его дыхание обжигает кожу моей шеи, и он поёт: Между нами спрессовано время к нулю. Его руки вниз по моим изгибам, от груди вниз до талии… Между нами лютый, высокий ток бьет максимум, абсолютный. Его тело очень близко, мне это не особо приятно, но видя, как это не нравится Красавину, я жмусь к парню ещё сильнее, позволяя приподнимать мою майку кверху, скользя пальцами по обнажённому телу. Мы в зоне, где не ловит связь и нет курсов валют. Поёт Стас, выводя узоры вокруг пирсинговой жемчужинки, а затем спускаясь ещё ниже… Сердце разуму твердит, как по кабелю я рулю. И ещё ниже, приспуская на ходу резинку моих лосин... От твоего тату-арта я чуть не встретился с тротуаром. Он оголяет моё первое, свежее тату, находящееся справа, в самом низу живота, очень-очень низко... Там красуется маленькая лиса с красной голландской розой. Его пальцы обводят контур татуировки, и я замечаю, как Красавин делает уверенный шаг в нашу сторону, рыкнув так, что Стас мешкает. Вдруг по залу разносится властный голос Дэна: У тебя жажда до миллиарда, смотри, не простуди гланды, Судьба тебя ещё сделает в нарды, а я ещё тот котяра, хотя. И я стою на краю, когда я рядом с нею. Он просто нагло обхватывает меня за талию, властно притягивает к себе, вырывая из объятий Стаса. Я чувствую – я глобально теплею. Рычит учитель, выдыхая мне в губы. Я прожигаю дыры в слое озона. Его дыхание опаляет мою шею, его губы касаются мочки моего уха, и я почти пропадаю, но из последних сил держу себя в руках. Я весь становлюсь эрогенной зоной. Протяжно постанывая, Красавин поёт, прижимая мою ладонь к внушительной, твёрдой, пульсирующей выпуклости на его джинсах. О-о-о-у... – стону я. Ты эрогенная зона! О-о-о-у... – едва заметно касаясь губами его губ. Вырываюсь и, уходя прочь, допеваю: Ты эрогенная зона! Он с секунду стоит в замешательстве, а потом приказывает всем остальным петь по очереди по одному куплету и одному припеву и, швырнув микрофон Женьке, уходит на пуф. Дабы не слышать писка резаной свиньи в исполнении Алёхиной, я вставляю наушники в уши, делаю звук mp3-шника на максимум и ухожу на маты. Я больше не смотрю на него, он не смотрит на меня и безразлично пишет что-то в классном журнале. Но теперь я уверена, так просто это не закончится! В следующую минуту, в подтверждение моих догадок, Красавин строит класс и, напомнив о концерте, диктует оценки, оставив нас со Стасом напоследок. Все четвёрки, ни одного «отлично». – Лисицина и Комаров – три! – безразлично заключил Красавин, захлопнув журнал. И прежде чем я успела высказать своё мнение, о себе дала знать Алёхина. – Да, конечно! – фыркнула блондинка, сложив руки. – Ты ей и раньше тройки ставил! Видели мы те тройки! На что Красавин вновь открыл журнал и сунул его ей под нос. – Тройбаны! – воскликнула Алёхина, широко выпучив свои узенькие глазёнки, а затем захохотала. – Что ты о себе возомнил? – не выдержала я, уверенно выходя на шаг вперёд из строя. – Ты чем-то недовольна, Лисицина? – ухмыльнулся так называемый учитель своей самой ехидной ухмылкой. – Недовольна! – выпаливаю, едва контролируя бурю, рвущуюся наружу. – И чем же? – вопрошает он, буквально смеясь мне в лицо. Вот же негодяй! – Несправедливостью! – цежу, не собираясь сдаваться. – Да, – заявляет Красавин, делая шаг мне навстречу и так игриво облизывая нижнюю губу кончиком языка. – Ты права, Лисицина, эти оценки несправедливы. Всё, что вы двое заслуживаете, учитывая вульгарность, дерзость и похабщину, это пара единиц! – Что? Да как ты... – возразила было я, но он меня перебил. – Но ты всегда можешь отработать, – взглядом указывая на ширинку, усмехнулся Красавин. Не выдержав, отвешиваю ему хлёсткую пощечину, так что рука болит, и тут же оказываюсь в объятиях Стаса, утянувшего меня подальше от пришедшего в ярость учителя. – Урок окончен, – прорычал он так, что, кажется, даже окна задребезжали, резко развернулся на пятках и зашагал в свою каморку. – Лисицина, придёшь мыть полы после всех уроков. Можешь прихватить с собой Комарова. – Разбежалась! – Диня, – вновь активизировалась безмозглая часть нашего класса в лице, видимо, бессмертной Марины, опять прервав меня на полуслове. – А кто же тогда будет петь на концерте? Ты не поставил ни одной пятерки. – Никто не будет, – заявил Красавин как ни в чём не бывало. – Это мы ещё посмотрим! – не выдержала я, уперев руки в бока. – Даже не думай! – в голосе Красавина слышалась сталь. – Уже подумала! – а я не собиралась отступать. Не в моих правилах! Если он хочет войны, он её получит! – Я предупредил! – А я не из понятливых! На том и закончили. А если быть точнее, то только начали… Начали новый этап этих недоотношений. Естественно, я не собиралась мыть полы, а вот на предстоящем концерте выступить собиралась. И ещё как!