Танцуй, ты ведь этого тоже хотела...

Звонок в двери. Пританцовывая, миную расстояние от кухни до входной двери с бокалом мартини в руке. Надеюсь, это Самойлова, а не родители. Поворачиваю ключ, открываю и жадно сглатываю слюну... На пороге во всей своей красе стоит он. Господи, когда же меня уже перестанет прошибать тысячью мелких молний от этого жадного взгляда и от этой наглой ухмылки?! Судорожно сжимаю в руке бокал и переминаюсь с ноги на ногу. Этот тип заставляет моё дыхание рывком падать в пропасть, а сердце испуганно прятаться в самый дальний угол и молча там отсиживаться. Щёки вдруг начинают отчаянно пылать. Стася Лисицина, ты помнишь, когда смущалась в последний раз? Никогда! Вот именно, никогда, никогда раньше я не испытывала этого чувства. А сейчас, сейчас я стою перед ним в одних трусиках, лифчике и белой распахнутой рубашке и чувствую себя, мягко скажем, неловко. – Привет, – он так заманчиво улыбается, смерив меня оценивающим взглядом с ног до головы, облизывается и переступает через порог. – При-ивет, – ну вот те раз, вот только этого мне сейчас не хватало, давай ещё заикаться начнем, и картина вовсе станет плачевной. Собралась, тряпка! Спину ровно! – Чего припёрся? – ну вот, уже лучше, а главное уверенней, уверенней! А как тут устоять перед этим взглядом, перед этим телом, которое с каждым его изящным шагом становится всё ближе и ближе. Сердце вдруг проснулось и трепещет сейчас где-то в горле. – Ну, вот чего ты такая грубая? – он шепчет так, будто боится быть услышанным, очень тихо, едва слышно, очень нежно... Он проводит кончиками пальцев по моей щеке, медленно, мучительно медленно, вниз к подбородку. Его прикосновения словно льдинки пронизывают кожу. Странно, раньше такого не было... – Эм... – промычала я, и только... Что вообще мне сейчас говорить? А ведь надо, надо же говорить... Я и так, наверное, выгляжу глупо... Вот только вчера с ним трахалась, а сегодня, видите ли, стыжусь... – Так зачем ты сюда пришёл? – вздыхаю я. Ком, образовавшийся в горле, сдавливает дыхание и проглатывает всю уверенность в голосе. – Проконтролировать твои сборы на съёмки, – спокойно, глядя мне прямо в глаза, заявил он и подошёл вплотную, нежно провёл ладонью от пупка в бок к изгибу талии, больно сцепил пальцы в хватке и властно прижал к себе. Сердце заметно ускорило ритм и уже бешено колотилось где-то в горле. Часто моргая, я перевела взгляд от его губ к угольно-чёрным глазам. По телу тут же пронеслось много-много крупных мурашек. – Так и знал, – шептал он так близко, что губы его касались моих, – что ты на меня забила, Лисицина. – Я тебе ещё вчера сказала, – рявкнула я, одёрнувшись от него так сильно, что между нами ток проскочил, – плевать мне на твой клип и на тебя тоже плевать. Ещё вчера, уходя из его «Личного кабинета», я сказала, что не нуждаюсь в его подачках, я не выиграла в споре и никуда не поеду. Не знаю, что нашло на меня тогда, но злость на него не прошла до сих пор. Не пойму себя... Мне с ним так хорошо, к нему тянет, с ним получаешь неописуемое удовольствие и забываешь обо всём. Но как только эйфория проходит, меня начинают переполнять совершенно другие эмоции. Меня переполняет злость... На него, на себя, на всё... – Полегче, детка, – процедил он, скривив губы в лёгкой улыбке, – проявляй уважение, когда со старшими разговариваешь, – проворчал учитель, минуя меня, и наглым образом вторгся в чужую собственность. – Я тебя умоляю! – посмеялась я вслед, но слова мои были проигнорированы, он своей лёгкой, грациозной походкой прошёл по коридору, приоткрывая двери в комнаты и заглядывая внутрь. Что за наглость? Как это вообще понимать? Что он себе позволяет? Пару секунд я стояла в ступоре, вскинув брови кверху, ощущая три горизонтальные складки на моём лбу. Бокал мартини звонко цокнул о стеклянную поверхность журнального столика, и я уверенно и быстро зашагала вслед за Красавиным. Нет, что за хам? Сейчас я покажу этому наглецу, кто в этом доме хозяин! Распахнув двери в свою комнату, я была просто ошеломлена... Стоя у моей кровати, спиной к выходу, комкая, он беспорядочно швыряет мои вещи в чемодан. Нет, вот как это понимать?! Что он вообще о себе думает?! – Угу, – протянул он, расправляя на уровне вытянутой руки мои ажурные «стринги» цвета спелой черешни, затем так же швырнул их в чемодан, сгрёб ещё одну охапку моего нижнего белья, затем отстранился и, довольно ухмыляясь, отряхнул руки, похлопав ладоши друг о друга. Взял с тумбочки моё портмоне, открыл его, закрыл и засунул себе в карман, туда же отправился и мой телефон. – Что ты делаешь? – взорвалась я, не выдержав, и подлетела к нему, пытаясь оттолкнуть. Но у меня ничего не вышло. Он сильнее, он намного сильнее меня. Одним махом он отстранил меня, наклонился и, застёгивая молнию, произнёс: – Собираю тебя в поездку. – Я не еду! – зло прокричав, я уперла руки в бока. Не поеду я, ни за что, никогда и никуда я не поеду с этим наглым самовлюблённым типом. Он бесит, бесит меня как никто другой. – Едешь! – обнажив зубы в ехидной ухмылке, он шумно скинул чемодан с кровати. Затем произошло то, чего я никак не ожидала. Это немыслимо, это просто наглость какая-то. Он просто подхватил меня одной рукой, перекинул через плечо и понёс к выходу. Вот просто взял и понёс... Будто я вещь какая-то... – Отпусти... Опусти же меня... Да отпусти ты. Сволочь. Я кому говорю, поставь меня на землю! – горланила я, вцепляясь своими ногтями в его плечи, голову, спину. Царапая и беспорядочно стуча кулаками по его плечам и спине, пинаясь и извиваясь, но всё было тщетно... Он спокойно, не обращая на меня никакого внимания, миновал расстояние от моей комнаты до входной двери со мной на плече и чемоданом в руке. Остановившись у входной двери, он взял с тумбочки ключи и шагнул через порог, а я всё извивалась, кричала, кряхтела и царапалась... Через секунду двери захлопнулись, и я услышала щелчок и три поворота ключа в замке. Тут же Дэн зашагал вниз по лестничному пролёту, спускаясь так плавно, так изящно, держа спину ровно и чеканя каждый шаг. А я по-прежнему болталась у него на плече. – Дэн, отпусти! – рычала я. – И не подумаю! – грозно заявил он, как мне показалось, слегка улыбнувшись. – Моя! Что хочу, то и делаю! – Моя? – ошарашенно повторила я, пытаясь приподняться. – Моя! – рявкнул он, в буквальном смысле рыча сквозь зубы, и побежал вниз по лестнице. Слава Богу, этого никто не видел. Что бы подумали офицеры или их жёны, увидев сию картину. Какой-то мужик в потертых джинсах, кедах и косухе тащит на плече бездыханное тело несовершеннолетней девушки в одном нижнем белье и рубашке, не скрывающей практически ничего кроме спины и плеч. Едва оказавшись пятой точкой на сидении, я с силой уперлась в двери его «Ауди», но мои силы по сравнению с его казались просто смешными. Дверца захлопнулась и тут же заблокировалась. Убрав чемодан в багажник, Дэн сел за руль, швырнул мне мои джинсы и завел машину. – Оденься! – кинул мне Дэн с легкой ухмылкой, – а то солдатиков перевозбудишь! – Кстати, – удивилась я, уставившись на него, – как ты сюда проехал? Как? Вот как ему удалось проехать через КПП? Это закрытая воинская часть, сюда просто так не пропустят, уж я-то об этом наслышана, кому как ни мне об этом знать. Даже меня не выпускают после 22:00 и не запускают без предъявления пропуска. Даже меня! Он посмотрел на меня, слегка улыбнувшись кончиками губ, затем поднял правую руку вверх и показал жестом, потерев большим пальцем о средний и указательный. Мол: «Деньги решают всё!». – Милая, – произнёс он и повторил жест ещё раз. Я лишь хмыкнула, укуталась в рубашку и зло уставилась в окно. К тому времени мы как раз подъехали к КПП, откуда выскочил молоденький солдат и стал открывать шлагбаум. Недолго думая, я вытащила портмоне из кармана Дэна и приоткрыла окно так быстро, что он едва смог сообразить, в чём дело. – Сюда! – окликнула я, маня пальцем солдата, и тот сразу же подбежал и заглянул в окошко. – Представился! – попыталась изобразить грозный командирский тон, ну прям как папа, ей богу. Тот поначалу опешил, но увидев мой «ВИП» пропускной, подписанный самим командиром части, выпрямился по стойке смирно, отдал приветствие, представив правую руку к головному убору, и громко представился: – Дежурный по третьему КПП сержант Ильин, – и тут же замолк. – Чё стоим? – ухмыльнулась я и тут же вернула хмурый вид. – Щас пулей метнёшься и доложишь старшему, что ты допрыгался, сержант! – ух, приятно, однако командовать! – Что? – удивился парень, широко раскрыв глаза. Правда идиот или косит хорошо? – Замечание у тебя, сержант Ильин! – кинула я через окно, показывая свой пропускной ближе так, чтобы он смог разглядеть фамилию, – персональное, от командирской дочки! За эту прекрасную машинку! Сержант тут же поменялся в лице, вновь представил руку к головному убору и отчеканил: – Есть. Понял. Дурак. Исправлюсь. Разрешите идти, Госпожа Лисицина? – Бе-гом! – скомандовала я, и тот сорвался с места, – учти, сержант, я проверю, – крикнула я ему вдогонку и довольно улыбнулась. – Злая ты, – посмеялся Красавин. – Какая есть. Проехав несколько минут молча, он разрушил тишину и вновь приказал: – Оденься, я тебе сказал! Зло, я отшвырнула злосчастные джинсы на панель к лобовому стеклу, так что пуговица звонко цокнула о стекло. – А то что? – с вызовом вопросила я. Он что, собрался указывать мне, что делать? – А то я за себя не ручаюсь, Лисицина! – Да ладно? – усмехнулась я, откинувшись на сидение и бросив на него усмешливый взгляд. Лучше бы я этого не делала. Внутри вновь всё поднимается, будто легким ветерком, и кружит, кружит, кружит. Где-то в самой глубине внизу живота вновь зарождается сладостное, до мурашек знакомое чувство... Он так манит, так притягивает к себе. Хочется прикоснуться к нему, чувствовать его, быть с ним, рассыпаться для него на тысячи мелких частичек. Кого я обманываю, заставляя себя его ненавидеть? Это ведь не так. Это, вероятно, не ненависть, а что-то другое... Какое-то особенное, не знакомое мне чувство. Ведь невозможно вот так тянуться к человеку, которого ненавидишь. – Хочешь проверить? – он вдруг резко давит по тормозам так, что, если бы я не была пристёгнута, впечаталась бы в лобовуху. Не знаю, что движет мной сейчас... Секунда, и я уже сижу на нём верхом, чувствуя под собой его упирающуюся в самое лоно плоть. Его ладони скользят вверх от моих колен, по ногам к ягодицам и сжимают их. Затем, слегка вдавливая ладони в кожу, он скользит ими вверх по моим бёдрам, животику, талии, ещё выше к груди, одновременно покрывая шею лёгкими поцелуями. Моё тело вмиг покрывается тысячами мелких холодных пупырышек, щёки заливаются краской, сердце ускоряет свой ритм... Обхватив мои груди в ладошки, он высвобождает их от ненавистного лифчика, и с губ моих срывается тихий стон, а по телу проходит ещё одна волна мурашек, заставляющая тело содрогнуться. Вижу, как он победно улыбается, но меня это не злит, напротив, разжигает огонь желания. Эта его усмешка, этот язычок, так заманчиво облизывающий губу, эти ярко-чёрные сверкающие глаза, всё это так возбуждает, заставляет всё тело напрячься и ждать... Дыхание моё становится частым и прерывистым, губы пересыхают, а он всё продолжает свои сладостные муки... Одной рукой он крепко сжимает моё бедро, второй ласкает грудь и набухший от возбуждения сосок. Он гладит его, щекочет, покручивает, вытягивает, то же самое его губы делают и со вторым, целуя его, потягивая, облизывая, слегка покусывая... Каждое его движение тут же отдаётся глубоко внизу живота, заставляя бёдра рефлекторно сжиматься и разжиматься. По телу то проносится то жар, то лёгкий холодок, мысли совсем окутываются туманом. Машинально стягиваю с него футболку, тянусь к его ремню и с лёгкостью его расстёгиваю. Дыхание его горячее и прерывистое, тело напряжено. Знаю, он хочет меня так же, как я хочу его, и отвергать это, сопротивляться этому дальше бессмысленно. Слегка привстав, стягиваю его джинсы вместе с сексапильными «боксёрами» от Кельвин Кляйн, высвобождая содрогающийся от возбуждения внушительных размеров фаллос. Закусываю губу, не в силах скрыть желания. От внешней стороны бедра его ладонь резко скользит к внутренней, пальцами он касается края моих трусиков и отодвигает их. Гул проносящихся мимо машин заставляет опомниться. Мы с ним в машине, посреди трассы, среди белого дня... – Нас увидят, – шепчу я, не узнавая собственного, хриплого от желания, голоса. – Плевать, – прошипел он, покрывая страстными поцелуями мою нежную кожу. – Дэн, – задыхаясь, я попыталась отстраниться, но он резко схватил меня за бёдра и прижал к себе. – Плевать, я сказал! – он буквально рычал мне в губы, прожигая насквозь своим угольно-чёрным взглядом, – ты моя! Моя! – твердил он, вдавливая пальцы в кожу. И только сейчас я поняла, что мне это нравится. Нравится, когда он говорит: «Моя». Хочется верить, что он правда считает меня своей, правда хочет, чтобы я была его, только его. – Моя? Ответь мне, Стася, моя? – глядя в глаза, спросил он, его голос сейчас такой нежный, но в то же время настойчивый. Он приподнял меня за бёдра, затем резко насадил на свою эрегированную плоть, заставив испустить протяжный горловой стон. И больше не было никаких мыслей, только два тела, притягивающиеся друг к другу каким-то невероятным притяжением. Только губы, настойчиво целующие друг друга, только языки, сплетающиеся в страстном танце, только руки, жадно исследующие тела. Только стоны, тихие, мои, сменяющиеся его, громкими и до мурашек приятными. Только машины, мчащиеся мимо и надрывисто сигналящие, на которые, было абсолютно плевать... Только мой ответ...