Танцуй, ты ведь этого тоже хотела...

Последний ожидаемо охеренный учебный день перед предстоящими охеренными каникулами, с утра начался как-то херово. Проснувшись, я обнаружила Красавина спящим рядом, но не почувствовала ничего, кроме холодности, отчуждённости и отстранённости. Как там обычно просыпаются девки в одной постели с мужиком? Я не знаю, не доводилось ещё. Да и не было особого желания спать с кем-либо в одной постели. Ну могу предположить, что в обнимку. Как это обычно описывают в дешёвых любовных романах?! Ты спишь на его плече, тебе тепло и уютно, и ты чувствуешь себя защищённой. Открыв глаза, ты сразу же встречаешься с его взглядом. Взглядом полным любви, тепла и нежности. А дальше он просто берёт тебя за талию, далее вы оба таете. Таете, растворяясь друг в друге до последней капли. Ну, наверное, что-то типа этого. А что имеем мы?! А нихера мы не имеем! Хотя он периодически имеет меня, в разных позах имеет, хорошо так имеет. Но достаточно ли мне этого? Он спит, повернувшись ко мне спиной, на самом краю кровати, отстранившись, будто боясь меня задеть, укрытый пледом. Пледом. Пледом, блять, взятым с кресла, когда я укрыта довольно большим одеялом, под которым спокойно уместились бы двое. Двое любящих. Ах, да, любящих. А любим ли мы друг друга?! Вряд ли. Только сейчас поняла, что никогда не слышала от него этого слова, да и сама не знаю, что оно значит, сама никогда его не произносила. Какая там любовь, нет любви, просто привязанность, просто потребность в сексе. Инстинктивно съёжившись, отползаю подальше, на другой край, оборачивается. А глаза такие недовольные, чужие, холодные. Просто смотрит, не целует, как это обычно делают в фильмах, не желает доброго утра. Ничего не делает. Как-то обидно, что ли, неприятно. Поднимаюсь, укутываясь в одеяло, и молча ухожу, волоча за сбой шлейф одеяла. Отчего-то хочется спрятать своё тело от его глаз. Неприятно, и именно сегодня, проснувшись, я чувствую себя не иначе как использованной. Молча в душ, так же молча готовлю кофе на кухне. Заходит, побритый уже, одетый. – Привет! – сухое, с ехидной ухмылкой и жадно поблёскивающим взглядом, в принципе, как обычно. А чего я ждала от Красавина?! Он не умеет по-другому. Я раньше тоже не умела, да и сейчас, наверное, не умею, а с таким мужчиной и учиться не хочется. – Привет, – так же сухо в ответ, и чашка чёрного горького кофе звонко брякает о блюдце. – Я смотрю, ты сегодня слегка не в себе, Лисицина, – ухмыляется, отпивая свой кофе. Боже, как же хочется плеснуть в него этим кофе, послать на три буквы и выставить за дверь. Нереально. Ещё вчера ведь тонула вместе с ним, поднималась вместе с ним ввысь, а сегодня так чуждо всё. – Напротив, – говорю, наткнувшись на мысль, пролетевшую в моей голове, – кажется, я именно в себя и вернулась. Смеётся, звонко, саркастически. Умеет портить настроение. Бесит. – Может, просто критические дни близко? Раздражает. Соскакиваю с места, хватаю кофе, выплёскиваю в раковину, ухожу и курю на балконе. – Я же, кажется, запретил тебе курить, – подходит сзади, выхватывает сигарету и, даже не соизволив её затушить, швыряет вниз. Резко схватив за плечи, оборачивает к себе лицом и впивается в губы жадным поцелуем, не давая ни единого шанса отстраниться. Определённо, если бы утро началось вот так, не было бы моей раздражённости. Обмокаю в его крепких руках, на мгновение забывая и холод, и сарказм. Его всё равно не изменишь, но целуется он охрененно, как и трахается, в принципе. А мне ведь и не надо всех этих цветочков, конфеток, ресторанов, кино, ужинов при свечах... Или надо?! Так. Стоп. Отстраняюсь. Всё, что мне надо, так это разобраться в себе. – В школу опоздаем, – буквально рявкаю, вырвавшись из цепких объятий, и ухожу. – Поехали, мне как раз нужно с тобой поговорить перед школой, – говорит мимолётом, глядя на туфли, которые обувает, облокотившись одной рукой о стену, второй снимая косуху с вешалки. И всё-таки, каким бы холодным он ни был, он жутко сексуален. Спокойно выезжаем через КПП, будто так оно и надо. Похоже, Красавин тут всех подкупить успел. Что уж скажешь, закрытая воинская часть. Папы на них не хватает. И по дороге в школу я от совершенно спокойного Красавина узнаю новость, от которой прихожу в ярость, от которой и он должен прийти в ярость, но почему-то спокоен. Как оказалось, вчера на педсовете ничего хорошего не решилось. Ну как, для директора, конечно, всё решилось как нельзя хорошо. А вот для нас нет. Ничего мы своей выходкой на сцене не добились, наоборот, ещё больше раззадорили нашего директора-извращенца. Директор наш, одно название, оказался намного умнее и проворнее и убедил ошарашенных от увиденного учителей и родителей в том, что ничего плохого и развратного в нашем выступлении не было. Что всё так и было задумано и обсуждено с дирекцией школы и спонсорами с большими кошельками. И что контекст песни и её глубокий смысл совсем не в том, о чём они подумали. Ибо учитель, профессионал своего дела, взрослый мужчина, никогда бы не допустил такого и, о, боги, ни за что не стал бы сам в этом участвовать. Красавину он сделал выговор и лишил очередной премии за перегнутую палку и впредь попросил быть более сдержанными, но продолжать в том же духе. А если он вдруг решит снова перегнуть ту самую палку, ему грозит увольнение. Заебись просто! В школу доехали быстро, настроения было ноль. Меня абсолютно не пугала перспектива частого выступления, мне это, напротив, безумно нравилось. Бесило лишь то, что нас заставляли это делать, приказывали, что петь и как выступать. Вместе покинув его Ауди, как будто в этом нет ничего неестественного и странного, мы в шаг направились к дверям в здание школы. Ага, прям вот так на глазах у публики, разве что за руки не взялись, а то бы «куклы» из 10 «Б» и вовсе пластом бы тут легли от увиденного. И так рты разинули, как птенцы голодные. Курицы. Утрешнего гнева на Красавина как и не бывало, сейчас я была зла на кого угодно, на директора, на кукол этих безмозглых, откровенно пялящихся на Красавина и истекающих слюнями, на ребятню, летающую сломя голову, едва ли не сбивающую с ног, но только не на него. Он шёл прямо как греческий бог, чеканя каждый шаг, держа осанку, гордо приподняв подбородок и смотря ровно перед собой. Под стать ему, я, также приподняв голову, шла рядом и всем своим видом показывала свою гордость. Так и хотелось насолить этим куклам, прошипеть им в самое лицо: «ОН МОЙ». Будто читая мои мысли, прямо у входа в здание, где на лестнице толпились девчонки, он взял и властно обнял меня за талию, ехидно ухмыльнувшись при этом. Одна из них даже поперхнулась колой. Сказать, что я офигела, – ничего не сказать! К моему глубокому удивлению, скрывшись от ошарашенных взглядов, он не опустил своей руки, напротив, ещё сильнее сжал в объятиях и притянул ещё ближе к себе, так сильно сжав рёбра, что на мгновение у меня даже перехватило дыхание. В ту же секунду он прижал меня к стене и впился в губы настойчивым жарким поцелуем. На его губах всё ещё присутствовал горький привкус утреннего кофе. Мы стояли посреди рекреации и просто целовались, нафиг позабыв обо всём и обо всех. Резко отстранившись, он цыкнул через плечо на кучку мальчуганов из начальных классов, стоявших посреди рекреации с разинутыми ртами и увлечённо смотрящих в нашу сторону. Малышня, громко ойкнув, пустилась в рассыпную, а Красавин, сжав мою талию, тихо прорычал, подобно хищнику: – Ещё раз увижу, как эти молокососы на тебя пялятся, трахну у всех на виду! С этими словами, он обрывисто чмокнул меня в нос и скрылся в школьном коридоре, ведущем прямиком в хореографический зал. Я же с затуманенным разумом поплелась вверх по лестнице на третий этаж, где у нас должна была проходить история. На меня пялятся?! Да ну, по-моему, пялились там только на него, и не молокососы, а молокососки. Лишь только я переступила порог кабинета истории, как меня оглушили аплодисменты. В кабинете были лишь три местных курицы во главе с Алёхиной и пара-тройка парней, двое из которых и вовсе мне не знакомых, залётных каких-то. – А вот и местная шалава нарисовалась, – прокудахтала Алёхина в свойственной ей манере. Присутствующие дружно заржали, как табун лошадей. – Ну и как тебе новая роль? – продолжала стерва, гордо и демонстративно встав с места, – как на мой взгляд, так она тебе очень к лицу. – А как на мой взгляд, так тебе к лицу отлично подойдет слегка разукрашенное ебало и вырванные космы, – прошипела я и в сию же секунду, бросив сумку на пол, ринулась прямиком к блондинке, ядовито ухмыляющейся и откровенно сомневающейся в том, что я смогу начистить ей физиономию. Одним резким движением я вцепилась в её космы и потянула на себя. Задев боком парту и повалив стул, блондинка, запищав, повалилась на меня. Пытаясь вывернуться, она стала махать головой и царапать мою руку, которой я волокла её за космы. Из класса тут же с криками и воплями вылетели её так называемые «подруги», парни, находившиеся в пределах нашего класса, попытались нас разнять, но выходило у них, мягко говоря, не очень. Перевернув блондинку лицом к себе, я швырнула её спиной на парту и схватила за горло, та стала хрипеть, отчаянно цепляться ногтями в парту и дёргать ногами. В тот момент, как одна моя рука нависла над её жалкой физиономией, в кабинет влетел Стас, откинул от нас двух парней и стал оттаскивать меня от бьющейся в конвульсиях блондинки. – Лисенок, нам труп тут не нужен, – как-то ласково шептал парень мне у самого уха, и, мягко приобняв за талию, попытался оттащить. – Я тебе ещё покажу, как связываться с Лисициной! – прорычала я в лицо блондинки и сделала то, чего желала: медленно скользя ногтями по коже её щеки, спрятанной под тонной тоналки и наслаждаясь её визгом, я провела три толстые красные полоски от самого глаза вниз до губ. Отряхнув ладоши и пихнув Стаса, молча удалилась из кабинета, по дороге заметив, как за мной выходит Стас, а в кабинет хлеще урагана несутся медичка, историк, и, на моё огромное удивление, Красавин. Умывшись и приведя волосы в порядок, я как обычно просидела и прослушала урок истории, на котором никто, включая учителя, и не вспоминал об инциденте, произошедшем несколькими минутами ранее. Только Стас присылал восторженные смски с комплиментами, и Вика как-то странно косилась в мою сторону. Уж не знаю, что произошло в кабинете после того, как я ушла, но ни парни из нашего класса, ни две оставшиеся без покровительницы курицы и взгляда не поднимали в мою сторону. А мне о произошедшем напоминала лишь саднящая на руке царапина. После истории, 11 «Д» так же хмуро отсидел урок химии, после чего воодушевленные, будто обретшие второе дыхание, помчались на урок танцев. – Красавин тебя убьёт! – тихо шепнула Вика с опаской в голосе, в то время как мы шли по коридору по направлению к танцевальному залу. – Это ещё с какой такой радости? – ухмыльнулась я, удивлённая таким предположением подруги. Пару часов назад, кажется, он хотел меня трахнуть, ну никак не убить. Что она вообще может знать о Красавине, чтобы делать такие предположения. – Он там так рвал и метал, когда увидел, во что ты превратила Алёхину. Упс. Вот это поворот. Ему-то какое дело до этой швабры?! Мне кажется, он меня должен защищать или нет?! – Что? – нахмурилась я. – Да он как увидел её, так давай там всех парней за шкирки таскать, приказывать, чтоб молчали обо всём, потом пригрозил, что по стенке размажет ту сволочь, которая это сделала. С каждым словом подруги мои глаза расширялись всё сильней. Это что ещё за хрень такая из-под ногтей?! – Интересненько, – протянула я и зашла в раздевалку хореографического зала. Спустя десять минут мы уже стояли в строю и ждали Красавина. Но ни через минуту после звонка, ни через пять и даже ни через десять он так и не появился. И когда уже порядком подуставший слоняться туда-сюда по залу 11 «Д» решил дружно забить на пару танцев и слинять из этого ада по-тихому, в зал хлеще смерча весь в мыле ворвался Красавин. Он был взъерошен и зол, очень зол, безумно зол. В его расширенных зрачках красным пламенем горела ярость, а по стиснутым кулакам и скулам было понятно, что он едва контролирует свои эмоции. Это чё, он реально что ли об Алёхиной так печётся?! С какого это перепуга-то?! – Лисицина, ко мне в кабинет, – прорычал он суровым тоном. – Чё?! – удивилась я, не сумев сдержать ехидный смешок. – Я сказал живо, – прокричал Красавин, будто громом разверзая тучи. В этот же миг я почувствовала на запястье стальную хватку, его влажные холодные пальцы больно въелись в мою кожу, заставляя в ту же секунду посинеть. Не успела я толком ничего сообразить, как он волоком потащил меня в кабинет. За спиной все молчали, видимо, пребывали в шоке. Как только дверь за моей спиной захлопнулась и послышался поворот ключа, сильно толкнув, он припечатал меня к стене. Боль от локтей, ударившихся о прохладную кирпичную стену, мигом распространилась по всему телу. До жуткой боли стиснув зубы, собрав всю свою силу и волю в кулаки, я оттолкнула озверевшего мужчину как можно дальше. – Да что происходит то, нахер! – взорвалась я, и пофиг, что мой ор слышат не только одноклассники, но и, наверное, ученики из соседних кабинетов. Если этот мудак сейчас же не объяснит, какая, блять, муха его укусила и по какому такому праву он так себя ведёт, я ещё не такое тут устрою. – Какого хрена, ты, мать твою, руки распускаешь? – прорычал Красавин сквозь стиснутые зубы и больно вцепился мне в руки чуть выше локтей. – Ты мать мою не трогай! – прокричала я тем же тоном. Отступать не собираюсь и не буду. Что он возомнил о себе. – Я, кажется, предупреждал, чтобы ты и близко к Алёхиной не подходила. Предупреждал?! Предупреждал, чтобы ты и пальцем её трогать не смела? Да, припоминаю что-то похожее, похожее на бред. Родители влиятельные или что-то типа того. Что несёт этот ненормальный?! Неужели он так взъелся из-за влиятельного папочки этой идиотки?! – Если ты её хоть пальцем, хоть мизинцем тронешь, Лисицина, – продолжал рычать учитель, сжимая пальцы в кулак прямо у моего лица. – Что тогда? Что? – вскрикнула я, со всего маху ударив по его руке, – с каких это пор ты о ней так печёшься, с каких пор? С тех, когда она скучать по тебе стала, или с тех, когда ты её трахать начал? – Думай, что ты несёшь, – он вновь подступил, но я успела увернуться и была уже не в таком безвыходном положении. – Ты, вероятно, всех своих учениц перетрахать решил, да? Тогда глобус тебе в руки, катись с миром! – столько гнева к нему я ещё никогда не испытывала. Мне так мерзко стало, я не собиралась больше находиться в его обществе. Развернувшись на сто восемьдесят градусов, я собралась было провернуть ключ в замочной скважине, как меня схватили сильные прохладные руки и потянули на себя. – Постой, – его голос был уже не злым, другим, как раньше, как тогда, когда я застала его здесь с бутылкой виски, тревожным, что ли, или раздражённым. Но меня это уже не волновало, – просто, не трогай её и всё! – продолжал мучитель, осипшим голосом. Нервы как струны, натягивались до предела и готовы были вот-вот лопнуть! Это бред какой-то! – Да с какой стати? – тишину прервал мой рык, и стук кисти, вырвавшейся из его хватки и больно ударившейся о двери! – Даже не думай! – оттолкнув мужчину, руки которого поползли по моему телу, процедила я сквозь зубы, душа в себе обиду. Никогда, никогда я не стану страдать из-за подонков. – Иди и трахай тогда её! В чем проблемы! Раскрыв дверь, я выскочила в зал, где меня встретили 20 пар ошарашенных глаз. – Настя, – протянул учитель. – Для Вас, Денис Сергеевич, – Анастасия, – процедила, выплескивая всё накопившееся во мне за этот день, – А-НАС-ТА-СИ-Я! Настями будете шлюх своих называть, типа Алёхиной, – проорала я как можно громче, чтобы все это слышали, пусть слышат! Влепив Красавину звонкую пощёчину, я резко развернулась и покинула зал, а потом и школу. Заебись каникулы начались!