Степени

Он прочёсывал город, по большому счёту, только для того, чтобы хоть чем-то себя занять. Час за часом, день за днём. Он цеплялся только за свои собственные слова: «всё, что меня сейчас держит – это знание о том, что мой брат жив». Тот факт, что время здесь течёт по-иному, тоже успокаивал. Но недолго. Неделю, может, две. А потом неизбежно стали появляться сомнения – а вдруг с его появлением здесь всё пошло иначе? Вдруг время решило вернуть своё, и теперь, пока он считал дни, ожидая Сайлара – Нейтан пролистывал не секунды, а годы, седея, сгорбливаясь и теряя по капле жизнь? Или не по капле. Что, если она обрывалась водопадом? Что, если кроме Питера больше никто не мог его удержать? Что, если?… * * * Питер успел несколько раз сбиться со счёта и почти потерять надежду выбраться отсюда. Первичное возбуждение давным-давно улеглось, последовавшие за ним страхи – притупились. Если он не слишком запутался – то прошёл уже месяц. Месяц! Сайлар так и не давал о себе знать. Только опосредованно, через город, всё больше омертвляя его. Однажды Питер заметил отсутствие запахов. Ещё через несколько дней понял, что почти не слышит собственных шагов. Для верности крикнул – и не дождался эха. Подстёгнутый случайно объявившейся вспышкой наития, нашёл в одном из пустых зданий плеер, и с тех пор ходил с забитыми музыкой ушами. Звуки пропадать перестали. Зато начали тускнеть цвета. Питер не понимал – это было медленным самоубийством со стороны Сайлара, или попыткой, осознанной или не очень, о чём-то сообщить незваному гостю? Может, имело смысл найти краски и пойти раскрасить что-нибудь в ответ? Деревья – зелёным. Обнаруженный недавно старый баннер с кандидатом Петрелли (зачем он тут Сайлару?) – красным и синим. Светофоры, здания, разметку, детские площадки – всеми цветами, что найдёт Город. Весь город. Может, даже получится повернуть время вспять и дать этому скопищу серых улиц и зданий снова обрасти жизнью. И, может, Сайлар захочет найтись. «Ну давай же, Габриэль Сайлар Грей», – мысленно взывал он к нему, рыская в поисках краски по художественным лавкам и незаконченным стройкам, – «позволь помочь нам всем выжить». Банки были тяжёлыми, каждая по килограмму или по два, но именно сейчас терять время на несколько ходок не хотелось, а из всех способностей у Питера осталась здесь одна эмпатия, да и ту, в отсутствие чужих эмоций, было сложно проверить. Он затащил их на крышу все разом – волок в огромном мешке по ступеням, наслаждаясь грохотом и болью в ладонях – хоть какой-то пищей для оголодавших органов чувств. Открыл, выстроил у самого края в один ряд – на том же месте, откуда когда-то впервые шагнул в провал между домами – и столкнул банки вниз. И долго потом смотрел на распластанную на асфальте кляксу, то ли восторженно – от новых значительных ощущений, то ли разочарованно – от так и не случившегося чуда, сам не зная, чего ждал. Сайлар так и не объявился. Наступило оцепенение. * * * Питер перестал считать дни и практически поселился на крыше. Смотрел сверху на город, самоистезающе барахтаясь в мыслях об оставленной снаружи реальности. Пытался представить себе, что уже никогда не покинет этот город – но никак не мог: картинка получалась надуманной и плоской, не вызывая никаких чувств. Настолько никаких, что он даже не мог всерьёз этого испугаться. Он привыкал. Воспоминания о реальности всё больше напоминали не уколы игл, а тупые толчки, от которых не столько болело, сколько укачивало. Может быть, ничего этого и не было? Ни бед, ни счастья, ни Нейтана, ни Сайлара, ничего и никого. Ему показалось, что он даже почувствовал тот миг, когда поверил, что этот пустой город – единственная данность, которая существует, а всё остальное – это болезнь несогласного с этим сознания. Он вытянулся струной, окидывая смирившимся взглядом бетонные владения и, впуская этот миг в себя, услышал за спиной то, чего уже и не ждал: - Так зачем я был тебе нужен? * * * В ту первую встречу он так и не смог ничего толком ответить Сайлару. Едва не свалившись от неожиданности вниз, застыл на краю в напряжённой неудобной позе, судорожно силясь за несколько секунд прокрутить в обратном порядке всю свою здешнюю эволюцию. Как оказалось, месяцы накапливаемого оцепенения не так то быстро можно было стряхнуть. Сайлар не стал долго ждать. Исчез также мучительно резко, как и появился, оставляя остолбеневшего гостя в сомнениях – а не привиделось ли это всё тому. - Ты бы хотел, чтобы меня никогда не было? – спросил Сайлар на следующий день, и Питер, готовившийся к совсем другому вопросу, снова не успел ничего сказать. Да что за новые игры-то? Что за долбаные прятки? На третий день он ждал его подготовленный. Не с ответами на бумажке, а просто – готовый ко всему. Двух суток и адреналиновой злости более чем хватило, чтобы стряхнуть с себя многомесячный каталепсический туман. Хотя теперь ему мнилось, что с момента его появления здесь прошло не больше недели, настолько однообразно-неделимыми они были. - Ты бы простил меня, если бы я на самом деле убил Нейтана? – знакомо раздалось за спиной. Вот интересно, кого Сайлар больше цеплял этими вопросами – гостя или самого себя? Устало вздохнув и отчего-то сегодня совершенно не боясь ничего испортить, Питер обернулся, подошёл к подобравшемуся, уже готовящемуся исчезнуть, хозяину, и буднично поинтересовался: - У тебя новая способность? Сайлар вопросительно нахмурился. - Исчезать через десять секунд молчания на твой вопрос, – разъяснил Петрелли и склонил голову, глядя ожидающе и терпеливо. Молча приняв этот взгляд, и не торопясь ни отвечать, ни исчезать, Сайлар двинулся ему навстречу. Но, не дойдя до него, смешливо хмыкнул и притормозил. Обогнул сурово смотрящего гостя и прошёл к месту, откуда было хорошо видно цветное пятно внизу. - Свою первую, основную способность… – начал он, не отрывая задумчивого взгляда от разноцветных брызг, – ты хорошо её помнишь? - Основную? – Питер рефлекторно вытянул шею, вслед за Сайларом заглядывая вниз, за бетонные тумбы, будто хотел убедиться, что там, на асфальте, всё ещё сияли катастрофические последствия его разборок с десятком банок с краской. Убедился, отпрянул. - А у меня она не была первой. Первыми были сны – от мамы. Потом… – он резко умолк, подавившись непроизнесённым именем брата; запрокинул голову и упёрся взглядом в серое небо, – потом я полетел… * * * Они проторчали в тот день на крыше до самого заката. На этом шатком пике покоя. Как два дурацких клоуна, запрыгнувших с двух сторон на одну качающуюся на этом пике доску. Понимая, что любой из них в любой момент может с этой доски спрыгнуть и развалить всю конструкцию к чёрту, и что ищи-свищи потом опять по жуткому пустому миру этот пик. Быть может, это месяцы молчания сделали своё дело. Сайлар изредка что-то спрашивал. Питер – говорил. Хотя что такого он мог поведать о способностях тому, у которого их было в несколько раз больше, чем когда-либо было у него самого? Но Сайлар внимал, как ребёнок, слушающий на ночь сказку. И Питер так и не нашёл подходящего момента, чтобы остановиться. Рассказал про Клэр и человека-невидимку. Как понял, что умеет копировать дары и как учился их контролировать. Умолчал про своё прошлогоднее отчаяние, но это и так помнили они оба – Кирби-Плаза не оставило подобных тайн. Дошёл до момента, когда отправился в будущее за жаждой. Изначально собираясь заостриться на этом дьявольском даре, «по пути» Питер постепенно замедлил темп, невольно останавливаясь на совсем иных подробностях. О фартуке и шипящей сковородке. Вкусном запахе. Полосах света на полу и на столе. Изрисованной маркером стене и цветных наклейках на дверце шкафчика. О маленьком мальчике напрямую не было вымолвлено ни слова, но всё остальное подсвечивало невысказанное пылающим ореолом. От Сайлара не доносилось ни вздоха, ни шороха. Питер не смотрел на него, но от исходящего от того отчаянного сдерживания застывало сердце. Он неоднократно улавливал подобное. От Нейтана. Но ни разу это тому не помогло. - …когда я зашел в дом, то был готов к чему угодно, – не меняя интонации, абсолютно серьёзно продолжил он, – но только не к тому, что ты радостно меня облапаешь. Сказал – и замолчал, всё также отстранённо глядя на растворяющийся в сумерках силуэт города. - И что, ты не отскочил, как ошпаренный, и даже не попытался убить меня на месте? – спустя несколько практически принудительных вдохов хрипло поинтересовался Сайлар. - Нет, – лаконично ответил Питер, но не выдержал и улыбнулся, – но не думай, что мне не хотелось. - Герой не делает ничего, не оглянувшись на мир? – Сайлар поднялся на ноги, скупыми движениями сгоняя онемение с уставших от долгой неподвижности мышц. - Не на мир, – обернулся к нему Питер, – на самого себя. Странно на него посмотрев, Сайлар поправил пиджак, неуверенно – как будто впервые это делал – махнул рукой, и ушёл. На сей раз вполне по-человечески. * * * Он приходил каждый день почти в одно и то же время. Питер перестал слишком ждать. И слишком вздрагивать при его появлениях тоже перестал. Не лез, не торопил, ни о чём не спрашивал. Сознательно. Как бы тяжело это сознательное «бездействие» ему ни давалось. Человек не вырастет быстрее, если на него орать. Яблоко – не созреет, если его упрашивать. Не взорваться бы только от этой мудрости по пути. Иногда Сайлар просто молча усаживался рядом, и так и сидел до самого вечера, изредка кидая ничего не значащие фразы. Иногда спрашивал о чём-то, и довольно благодарно потом выслушивал. Иногда рассказывал о чём-то сам, причём не всегда Питер был уверен, что тому в эти моменты требовался собеседник. Это всё походило не то на терапию, не то на эксперимент, не то на самодельные курсы «как научиться общаться». - Я бы сдох от счастья в детстве, узнай я о том, на что буду способен, – заявил Сайлар однажды, и разразился монологом, в котором Питер с удивлением распознал ответ на свои собственные откровения. * * * Если смотреть совсем со стороны, то, наверное, всё это могло бы показаться даже милым. Сайлар осторожничал. Но, не встречая ни отторжения, ни агрессии, с каждой новой встречей позволял себе откатываться в своём эмоциональном развитии на кучу лет назад, практически до состояния ребёнка, перемалывая в себе всё то, что когда-то не смог пережить в режиме реального времени. Переживая это сейчас. Пусть сжато, скомкано, и нестройно – но именно переживая. Переходя от напористого «я могу сломать любую вещь в мире» – к апатичному «я могу починить всё, что угодно… кроме себя самого». Поначалу рагребаясь преимущественно по-детски и больше с самим собой, постепенно всё чаще «оглядываясь» вокруг, то выплёскивая подростковое несогласие, то удивляя не просто взрослым, а каким-то даже нечеловеческим самообладанием. И никогда, никогда не забывая цеплять и провоцировать: - А с тобой интереснее, – злорадно, после того как вечер напролёт рассказывал о своём местном бытие в роли Нейтана, и едва не довёл Питера до крушения всех его миротворческих замыслов. Последний краснел, бледнел, раздувал ноздри и пару раз чуть не смылся с крыши – чем чрезвычайно развлекал Сайлара – но так и не сбежал, и даже ни разу не сказал заткнуться. - Если бы вместо меня с тобой тут был он, то вы, наверное, нескоро бы засобирались в реальность, – ядовито, после того как Питер мало-помалу выработал иммунитет и перестал менять цвет лица и подавать прочие поводы для развлечения. - Зачем мне выпускать нас отсюда? – сухо, после того как понял, что Питер и откровенничать с ним больше не спешит, – здесь почти всё, что мне нужно. Целый мир, которым я могу управлять. И ты в довесок. - Зачем мне нас отсюда выпускать? – снова и снова, постепенно превращая эти слова из провокации в самый обычный вопрос. Вопрос на миллион поводов рискнуть начать жить заново. Снова и снова. А Питер, легко делясь ничего не значащими фразами, на этот вопрос – всё молчал и молчал. Упрямо сжимая губы. То злясь, то прячась, прикрывая глаза, то наоборот, пристально вгрызаясь многозначительным взглядом. Лишая мишени одну из самых колких издёвок, и разворачивая её острием к самому Сайлару. Сметая с того и защитную бесстрастность, и злорадство, оставляя вместо них замешательство и поднимая внутренний мятеж. Делая ответ на вопрос жизненно необходимым. Пусть Сайлар и знал, что честный ему вряд ли понравится, а желаемому он не поверит. Важным стало услышать хоть что-нибудь. Он уже перестал верить, что когда-нибудь дождётся этого, но там, где не сработали ни насмешки, ни настырность, неожиданно помогло смирение. И Питер – возможно, добрав последнюю каплю, а, может, и почувствовав найденную Сайларом правильную грань – поддался. - Ну что ты хочешь от меня услышать? Что ты мне нужен? Ты и так это знаешь! – вымученно начал он, ткнув пальцем в сторону насторожившегося от этого выпада Грея. - Или что ты мне нужен просто так, сам по себе, и плевать, что от этого зависит жизнь Нейтана? Что я и дня там без тебя не смогу прожить? Да чёрта с два! – он быстро заводился, повышая тон и продолжая наступать. - Но если мы станем с тобой друзьями или даже братьями, если так сложится – отлично! Если нет – ну, значит, нет! Это жизнь, Сайлар! Будем обходить друг друга стороной и не пересекаться, но я должен буду – всегда, везде – знать, где ты, как ты, и что с тобой! И быть уверен, что ты – не опасен! Я не вправе этого требовать, но, чёрт, вот тебе моя честность! Этого ты хотел? Чёрт, чёрт, чёрт… Пнув в сердцах бетонный выступ, он прижал к переносице кулак и отскочил в сторону. А Сайлар, только что стоявший столбом, отмер и неожиданно блаженно расхохотался. Что-то изменилось. Он ещё не совсем понимал, что, но ему было так легко, как не было никогда. - Это лучший ответ, Питер! – восторженно прокричал он на весь свой пустой город, – лучший из всех возможных! – и, отсмеявшись и продышавшись, повернулся к смурному гостю и широко, безо всякого сарказма, улыбнулся, – ну так что, попробуем отсюда убраться?