Степени

- Всё, всё… спокойно, парень… – Питер выбрался из кошмара под звук голоса Нейтана как раз в тот момент, когда во сне выскальзывал из его рук. Он очнулся с неимоверно кружащейся головой и в первый момент не сразу понял, где он и почему. Рядом стоял брат и держал его за плечо, весь на подхвате, готовый помочь выбраться на свет, вернуться к реальности. Вот только к какой реальности? Вопрос о том, что случилось, заставил Нейтана странно замешкаться, а потом, с беспредельно участливым видом, рассказать интересную историю том, как он, Питер, на взводе от вчерашней ссоры, решив умереть, забрался на крышу здания и спрыгнул вниз. И всё это медленно, проговаривая каждое слово, прицельно, словно кидая камни, и внимательно следя после каждого «броска» за реакцией брата. Но нет, этого не могло быть. Он не пытался покончить с собой. Туман в голове быстро отступил, обнажая в памяти все подробности сегодняшнего утра. Всё ведь было совсем не так – Питер это отчётливо вспомнил. Почему Нейтан говорит неправду? Он мог не верить раньше в его сны, но отрицать очевидное? Это было чересчур даже для него. Не вступая сразу в активные возражения, Питер спокойно и ровно изложил свою версию. Свою правду. О том, что он прыгнул, а Нейтан, стоящий внизу, взлетел… Чем вызвал у брата только нервный смех. Что, впрочем, не помогло тому скрыть растущую тревогу, и Питер, почуявший эту неуверенность, не сдаваясь и не поддаваясь охватившей его физической слабости, компенсируя её горячностью и блеском глаз, откинувшись на подушки, тихо продолжил настаивать на том, что тот взлетел и поймал его. Бесполезно. Ни дуэль взглядов, ни убеждённость Питера в своих словах не заставили Нейтана признать его версию. Включив режим политика, тот добавил в свой вариант пару новых деталей, типа пожарной лестницы и своей – так и быть – помощи, но не во встречном взлёте, а стаскивании бессознательного брата по лестнице вниз. Буквально пару минут назад выбравшись из тумана, Питер чувствовал, как отгородившийся от него Нейтан снова погружает его обратно в темноту. Такого брата ему было очень сложно «читать», но всё, что тот сейчас говорил, было так связно, так логично, и, пусть холодно, но так… обычно. Сглотнув подступающий к горлу ком, Питер почти умоляюще посмотрел на Нейтана. Но тот, сдвинув брови над потяжелевшим взглядом и угрожающе понизив тон, поставил точку в их разговоре. - Это всё, что было. Остальное – просто бред. * * * Нельзя сказать, что Нейтан совершенно разуверил его в том, что показывала ему собственная память, но выводы в любом случае напрашивались неутешительные. Если прав был брат, то Питер оказывался совершенно без почвы под ногами, жизнь теряла всякий смысл, и что делать дальше – не представлялось ни под каким углом зрения. Если прав был Питер, то поведение Нейтана не укладывалось ни в какие рамки и, пожалуй, легче было бы считать, что брат потерял память, чем осознанно пытается теперь ввести всех в заблуждение. Последнее было бы совсем прискорбным, и если быть абсолютно откровенным с самим собой, ранило бы сильнее всего. Ранило бы… Ранило… Питер словно вернулся на двадцать лет назад, когда он был совсем маленьким, и не всегда понимал, когда взрослые говорят ему правду, а когда заговаривают зубы. Иногда он видел откровенную ложь, но никогда – от Нейтана. Хотя – сейчас он задумался об этом – неужели тот ни разу его тогда не обманывал? Сколько он помнил, тот говорил ему правду, даже если она была не самой приятной и лёгкой. Всегда учил смотреть в лицо тому, что представало перед ним, будь то страх, опасность или истина. И насколько страстно он желал, чтобы его воспоминания о полёте брата оказались верными, настолько же отчаянно боялся узнать то, что тот ему врёт. Параллельно с размышлениями он, никогда не рисующий, зачем-то накарябал карандашом на обрывке бумаги символических человечков – себя и Нейтана. На фоне города. Брат – точно такого же вида человечек, как и Питер, только с галстуком – стоял на ногах, а он сам, оттолкнувшись от какого-то выступа, летел к нему. Смешная получилась картинка. * * * Визит матери подкинул очков в пользу версии Нейтана. Пока Питер несмело улыбался и прятал от неё рисунок, она, обрушившись на него с вопросами, но, так и не дождавшись объяснений о том, что именно ему понадобилось на крыше, довольно спокойно и как-то очень буднично рассказала ему некоторые подробности о смерти отца. Будто бы это был не инфаркт, а попытка самоубийства. Уже не первая, но окончательная. Эти факты скрыли, чтобы не портить репутацию семьи, и пусть это была ложь, но во спасение. Это не слишком вязалось с образом отца, каким его запомнил Питер, но признаваться самому себе, что его второй раз за день обманывают не просто близкие, а ближе просто некуда, люди, было крайне тяжело. Практически невозможно. Как будто одного Нейтана было мало. Разум разводил руками, отказываясь подсказывать ответ, теряясь от подкинутых ему многочисленных вероятностей, а сердце изводилось, не помогая, а только увеличивая растерянность. Зачем все эти подробности? Почему именно сейчас? Нет, он понимал, куда клонит мать, но ему было нужно, чтобы она сказала это вслух. И мать не отступила. Сообщила, что у отца был маниакально-депрессивный психоз. С двадцати трёх лет. Что это решили скрыть от сына, так как болезнь наследственная, а Питер всегда был слишком впечатлительным. А почему сейчас?… Потому что от иррациональных идей всего один шаг до самоубийства, и ему пора разобраться со своей жизнью. И если хоть что-то можно изменить, то она готова на всё. Он бы, может быть, всё-таки усомнился, но то, с какой решимостью мама произнесла последнюю фразу и то, как после, склонившись к нему и не скрывая увлажнившихся глаз, сказала, что боится потерять его… Как можно было не поверить?! Скрыв за ответной улыбкой дрогнувший подбородок, он опустил голову, пряча глаза. При матери он тоже не слишком любил плакать.