Степени

- Питер, рад тебя видеть! Молодец, что заехал! – выбравшись из-за стола, и обняв недоумённо озирающегося брата, Нейтан увлёк его с террасы в сторону дома. Да хранит Господь всю его семью: Пита, всегда умеющего появится в «нужный» момент – и инициативную маму, практически хитростью заманившую старшего сына в действо под названием «традиционный семейный бранч», коих у них отродясь не было, разыгранное для известного и ушлого представителя Нью-Йорк Джорнал, по имени Оливер. Это и так походило на безумное чаепитие, несмотря на общую внешнюю чинность, а уж с приходом Питера всё и вовсе грозило превратиться в цирк. Закрывая брата своей широкой спиной и заводя в большую гостиную, Нейтан предостерег его: - Что бы тебя ни привело, сейчас не время! - Чарльз Дево умер сегодня утром… Контраст серьёзности этого известия по сравнению с разыгрываемым на террасе спектаклем, приглушил нервность Нейтана. - Сожалею, – ему действительно было жаль. И Чарльза, тот запомнился ему славным человеком, и Питера, который в последнее время был к нему гораздо ближе, – ты был с ним? - Нет, не был…, я бросил работу, чтобы разобраться, что происходит с нами. - Пит… прекрати бредить об особом даре, – устало попросил Нейтан - Не могу! – ну как же он не понимает?! – мне нужна твоя помощь! - У меня гость! – возмущённый ещё более неуместной, чем обычно, настойчивостью брата, Нейтан ужесточил тон и ткнул пальцем в сторону террасы, – он из Нью-Йорк Джорнал, и он готовит обо мне статью! Мне нужен один! Семейный! Бранч! С улыбками на лицах! - То есть я не гожусь в члены твоей семьи? – завёлся Питер. - Нет, не годишься, – ничуть не смутившись чреватостью формулировки, резко перебил Нейтан, и предупреждающе уточнил, – и если… если ты вздумал сорвать выборы… Да начхать ему на выборы! Его волнует совсем другое! Отогнав приступ безнадёги, Питер умоляюще посмотрел на брата: - Только одно… помоги достать мне одну картину. Её купил Линдерман… - Эй-ей-ей, мы не хвастаемся этими семейными связями, – тихо оборвал его тот. - Всё ясно! – он и не собирается бежать и сообщать об этом всему миру, – просто позвони ему и спроси про картину! – что в этом сложного? - Пит…, – Нейтан весомо положил руки на плечи брата, и, для пущей значимости, придавил его самым тяжёлым из своих взглядов, – извини,… но тебе лучше уйти. Этого с избытком должно было хватить, чтобы оставить любого, а особенно Питера, пригвождённым к месту, без всякой надежды на продолжение разговора. Но ведь в последнее время редко что происходило как обычно. Нейтан уже развернулся в сторону террасы, когда Питер, сменив тактику, резво обошёл его, перегородил пути к отступлению и провокационно махнул в сторону трапезничающих: - А знаешь что? Может упорхнуть прямо отсюда? Нет? – Что, капитан Америка, не ожидал такого от младшего безропотного братца? – Эй! Я умею летать! – Игнорируя утомлённый и неподъёмный взгляд Нейтана, Питер с горящими глазами схватил его за плечи. – И ты тоже! Давай устроим показательные гонки, – он придвинулся вплотную к брату, и заговорщицки выдохнул, – полетаем вокруг статуи свободы. - Ты не посмеешь, – с каменным лицом процедил Нейтан. - Почему нет? – искоса прищурившись, Питер отпустил его, и, нагло улыбаясь, направился к остальной семье. Похолодев от неприятного предчувствия, и вынужденно признавая, что на этот раз Пит уделал его по всем статьям на его же поле, Нейтан досадливо передёрнул физиономией, и упреждающе окликая брата, кинулся за ним. * * * - Извините, Нейтан отчитывал меня за горячность, – сев за его место во главе стола, Питер задорно оглядел лица присутствующих: улыбчивое у Хайди, вопросительное у матери и заинтригованное у журналиста, и нарочито сокрушённо вздохнул, – и я пообещал держаться в рамках. Паршивец. Всё-таки устроил представление. Проглотив недовольство и улыбнувшись с еле заметной кислинкой, Нейтан чуть сильнее необходимого хлопнул брата по спине: - Рад, что ты с нами! – и опустился на соседний стул. * * * - Лично я буду голосовать за Нейтана! – не переставая жестикулировать и между делом таскать с большого блюда виноград, Питер всего себя отдавал на предвыборное дело любимого старшего брата, – если он начнёт заботиться об избирателях, как о родном брате – то это будет интереснейший город! Зрительный зал не очень отличался отзывчивостью, особенно Нейтан, сидящий как на мине, и мама, тоже без особой радости наблюдающая за младшим сыном, но вот журналист – он был весь внимание. - У вас весьма необычная семья! - Это ещё что! – радостно подхватил Питер и дерзко уставился на Нейтана. Тот, олицетворяя собой фразу «только попробуй», припечатал его многообещающим взглядом, и на самый мизер, не заметный никому, кроме Питера, угрожающе склонил голову. - Очень вдохновляюще, – продолжал тем временем Оливер, – однако меня удивляет, что в вашу компанию вложил средства Линдерман. Вот оно что. Неприятно, но предсказуемо. Отвлёкшись от переглядок с Питером, Нейтан переключился на свой привычный режим прожженного публичного деятеля. - И что тут удивительного? Мистер Линдерман был другом моего отца. - То есть вы не отрицаете, что встречались в Лас-Вегасе с мафиози? Нейтан понимающе усмехнулся: - Вы поэтому сюда пришли? - Я говорил с бывшим сотрудником вашей охраны, – в голосе журналиста появилась вкрадчивость (этот Петрелли – он что, думает, что эта встреча только ради давно всем известных фактов?) – и, похоже, вы там всех немного перепугали… Не переставая улыбаться, Хайди вопросительно посмотрела на почему-то напрягшегося мужа. - …исчезли из казино на несколько часов, и в этом…, – медленно продолжил Оливер, наслаждаясь каждым произнесённым словом и цепко отмечая эффект, произведённый ими, – …была замешана блондинка. Наверное, часто самое страшное случается в самой простой обстановке. Наступившая тишина была бы оглушающей, если бы не щебетание птиц в цветущем вокруг саду. От слабого приятного ветерка, разгуливающего по террасе, внезапно потянуло холодом. Нейтан понимал, что затягивание паузы подобно смерти, но чем судорожнее он пытался что-то придумать, тем более пустыми были его мысли. Сам виноват. Мог бы заранее придумать хоть какую-то отговорку! Но он и представить не мог, что эта его история выплывет на поверхность! Не сдаваясь, он открыл рот, надеясь, что слова – хоть какие-нибудь уже! – сами придут на язык, когда справа от него раздался растерявший вдруг всю свою былую весёлость голос Питера: - Ничего, Нейтан… можешь рассказать. Не зная, пугаться или радоваться, тот осторожно подхватил брошенный ему круг, общими фразами что-то там начиная говорить в ответ, но Питер, словно человек, только что решившийся на что-то тяжёлое и нуждающийся в том, чтобы один раз начав – дойти до конца, озвучить всё самому, снова его перебил: - Вы… вы, конечно, наслышаны о моих проблемах с психикой… – с отчаянной решимостью произнёс он, опустив глаза, и всем своим видом выражая внутреннюю борьбу. Удивлённый Оливер мысленно подобрался – ещё бы, то полускандальное заявление сложно было пропустить мимо – и приготовился внимать новым подробностям жизни младшего брата мистера Петрелли. Он уже понял, что Питер, несмотря на полное отсутствие информации о себе, ввиду полной непричастности к политическим делам брата, являлся куда более значимой, чем это можно было бы предположить, фигурой в жизни последнего. - Из-за этого мне даже пришлось бросить работу. И мой брат…, – Питер поднял на Нейтана такой светлый и вдохновенный взгляд, что тому стало не по себе, – по сути… он спас мне жизнь… убедил меня принять помощь, в которой я нуждался. Как много противоречивых чувств можно испытывать, оказывается, в одну секунду к одному человеку. Посрамленный и благодарный, возмущённый и восхищённый, всё ещё напряжённый, но уже чувствующий, что пропасть позади, Нейтан пристально смотрел на брата, уже не пытаясь подхватить его историю, но не упуская из неё ни одной детали. - Рядом с Лас-Вегасом находится одна частная клиника… Нейтан ездил туда, чтобы поговорить с врачом. Женщиной-врачом. Я взял с него слово, что об этом никто не узнает, даже семья… но сейчас… мне всё равно… Голос Питера почти не изменился, то же смирение, та же приглушённость, но Нейтан не мог не уловить зыбкий переход от игры к откровенности, и последняя фраза полоснула его особенно сильно. Эта часть выступления явно была лично для него. - Я не хотел ничего говорить, не обсудив это с тобой, – вернулся он, наконец, к жизни, во всём своём самоуверенном, чуть было не потерянном, обличье. - Вот видите, какой он? – указал на него Питер, предлагая всем присутствующим занести это беспрецедентное благородство в анналы семейной и не только семейной истории, – даже посреди избирательной компании находит время, чтобы помочь заблудшему брату… И пока все смотрели на Нейтана, позволил тени укора промелькнуть на своём лице, исключительно для брата, чьи глаза в тот миг были единственными обращёнными на него. Хайди могла бы засомневаться в собственном муже, но Питеру она не поверить не могла. Оливер слегка жалел о развенчанной истории с блондинкой, но сюжет с маленькой тёмной тайной младшего брата тоже был неплох. Благодарность во всём облике Питера, поддержка на лице Нейтана – первый ряд зрительного зала остался доволен. Мать не могла ими налюбоваться, олицетворяя собой молчаливую гордость – это была её стихия, и её сыновья, и ей не нужно было читать либретто, чтобы понимать разыгранное. Питер был потрясающ! Она определённо его недооценивала! Нейтан мог бы поменьше совершить ошибок в Вегасе, и пораньше прийти сегодня в себя, но, в конце концов, он всё-таки собрался. Так что эту рыбу Оливер проглотил вместе с крючком. Обед удался на славу. * * * И всё-таки Хайди спрашивала потом у него. Про Питера, про клинику. Смотрела снизу вверх из своего инвалидного кресла и спрашивала, правда ли это, а глазами умоляла дать ей надежду – на то, что когда-нибудь у них будет всё, как прежде; и причину – для того, чтобы продолжать бороться за возможность ходить. А он слушал, смотрел на неё и понимал, что даже если бы в её голосе не было мольбы, даже если бы она стояла перед ним на своих ногах – это не изменило бы его ответ. Он дал ей эту надежду. Ласково улыбнулся, глядя в глаза, и солгал. Последнее, в чём сейчас нуждалась его жена, так это в объяснениях, почему её мужу так была необходима ночь с кем-то, к кому он не испытывал чувства вины.