Степени

Момент, когда утерянное прошлое стало значить для Питера несколько больше, чем поиски реальных убийц и фантомных монстров, был, конечно же, им пропущен. Да и не было какой-то отдельной черты, за которой всё вдруг резко стало не так, как раньше. Было много маленьких штрихов, заманивающих его дальше и глубже – вроде бы не особо важное содержимое шкатулки, странные рефлексы тела, эмоциональные дежавю. Растущая вера в то, что он называл про себя знаками судьбы, а по сути – в собственную интуицию. Готовность шагнуть вперёд, не видя перед собой земли, невзирая на страх перед неизвестным и сомнения в собственных силах. Способность сделать этот шаг ради любой, даже самой призрачной надежды. Жизнь на полувдохе. Быстро. Немедленно. Именно сейчас. Хотя факты по-прежнему не желали открываться и заполнять пустующие ячейки памяти, отношение к миру и восприятие самого себя становились всё более сформированными. Уже не приходилось напряжённо задумываться, пытаясь понять, что нормально, а что нет, и многое из того, что каких-то пару недель назад требовало мучительного выбора, теперь делалось и переживалось на автомате. Однако чем яснее становилось собственное осознание, тем отчётливее чувствовалось отсутствие какой-то важной части самого себя, без которой он не воспринимал себя полностью цельным – какой-то то ли опоры, то ли отдушины, то ли укрытия – Питер не только не мог определить, чего именно, но даже и не осознавал всё это до конца в полной мере. Просто иногда мерещилась пустота там, где её не должно было быть. За спиной, хотя в тот миг он мог стоять у стены. Под рукой, хотя рядом была Кейтлин. Как будто не на кого было оглянуться. Как будто отсутствовал какой-то мотив. И эта пустота не желала ему отдаваться, обретать очертания и указывать перстом на то, что могло бы её заполнить. Она молча и подспудно тащила его вперёд – или назад? – к прошлому, совсем не гарантируя в нём разгадок, но не оставляя Питеру выбора, обещая, что не сделав этот шаг, он никогда не сможет обрести покоя. * * * Денег, найденных в шкатулке, хватило на пару билетов до Монреаля. Кейтлин поехала с ним. Ей хотелось лично встретиться с теми, кто убил её брата, и взгляд, с которым она приводила этот довод, не сулил этим людям ничего хорошего. Но, кроме того – и эту причину она не стала озвучивать вслух – она боялась, что, отпустив Питера, больше никогда его не увидит: как бывает страшно моргнуть при взгляде на чудо, зная, что оно существует лишь до тех пор, пока ты на него пристально смотришь. Питер был её личным чудом. Хотя сам об этом и не знал. Найти перекрёсток уже известных улиц оказалось несложно. Картина, нарисованная Питером, обрела реальность, воплотившись в дверь на затенённой улице, скрывающую тёмное, загромождённое старыми вещами помещение, напоминающее не то склад не распроданных на аукционе вещей, не то закулисье заброшенного театра. Чуть не застонав от разочарования, Питер, переполненный желанием куда-то бежать и что-то делать, резво обошёл заставленный мебелью периметр. Гонимый поисками ответов, он обнаружил прицепленную к старинному зеркалу карточку со своим именем, но те несколько фраз для него, что были написаны на обратной стороне, только добавили новых вопросов. «Мы не ошибались насчёт компании. Мир в опасности. Только мы можем помочь. Адам.» Кто такой Адам? Что за компания? Что ещё за опасность, и что ему теперь делать? Кейтлин успокаивающе бормотала – разберёмся… – и обнимала его, а он мотал головой, словно все эти картины и записки были лишь большой нелепостью, обнимал в ответ, и пытался уткнуться ей в плечо, но получалось как-то нескладно, как-то не так, как должно было быть. Пустота запульсировала с новой силой, раздосадованная его растерянностью и слепотой, заставляя ещё крепче держаться за Кейтлин, зажмуриваться и стискивать зубы в попытке задавить это ноющее нечто внутри себя. Получалось плохо. Точнее, не получалось вообще. Он всё ещё не осознавал эту пустоту, но уже не мог игнорировать боль, которую она вызывала. К нему снова начало подбираться ощущение повторения. Не того, что происходило сейчас, а того, что вот-вот должно было произойти. Мучительное желание узнать о том, что ждёт их в будущем, раскрученный донельзя внутренний генератор, покалывание во всех мышцах, лёгкое головокружение – всё это было знакомо ему, но было скорее ожиданием, предвкушением того, что должно было случиться после. И уже за мгновение до того как открыть глаза, он понял, что вокруг всё изменилось. Не было больше ни склада, ни Монреаля. Был Нью-Йорк – почему-то Питер не сомневался, что это был именно он – его пустые улицы, и ветер, гоняющий по ним мусор и обрывки каких-то бумаг. Кейтлин растерянно озиралась, а Питер, почти не удивлённый, пытался справиться с достигшим своего пика пронзительным чувством дежавю, настолько сильным, что у него перехватило дыхание. Всё это – покинутый город, безысходность, пробирающая в своей реальности постапокалиптичность – уже тоже когда-то было, как бы невероятно это ни казалось. Среди усыпающего улицы мусора он обратил внимание на самые часто встречающиеся листовки, и, наклонившись к ближайшей, поднял её. Приказ об эвакуации… датирован следующим, две тысячи восьмым, годом… Будущее? Опустив руку с листовкой, Питер взволнованно всмотрелся в отрисованные как по линейке и тающие между каменными исполинами нью-йоркские улицы. Ни звука. Ни шороха. Никого. Город казался не просто пустым. Он казался вымершим. * * * Их отловили, как животных. Когда они уже решили, что кроме них, в этом остановившем своё движение городе больше нет ни единой души, но ещё не подумали, что будут делать дальше, кто-то словно щёлкнул пальцами, и мир, встряхнувшись, закружился с бешеной скоростью, не давая ничего ни понять, ни тем более что-то сделать. Из подъехавшего фургона высыпали нервные люди в спецодежде, и, выкрикивая что-то непонятно-вопросительное о симптомах и самочувствии, сгребли их и, не обращая внимания на протесты и попытки вырваться, насильно затолкали в машину и куда-то повезли. Потом была дезинфекция, обработка, сжигание одежды. Страх и неверие на лицах привезших их – словно они были одновременно и чумой и чудом. Страх в глазах Кейтлин, когда его повели «поговорить», а ей указали идти совсем в другую сторону. Страх и обреченность, пропитавшие всех встречаемых по пути людей, всё это место, сам воздух. Питера усадили за стол посреди какого-то пустого ангара и сообщили, что по документам он покойник, что Кейтлин, как иностранку, депортируют, и после некоторых достаточно накалённых препираний поверив, что он абсолютно не в курсе происходящего, удивительно сговорчиво поведали историю катастрофы. История была короткой, но с трудом умещающейся в сознании. Мир поразил вирус. Первый случай инфицирования был зафиксирован около года назад, и очень скоро эпидемия приобрела глобальный характер. На сегодняшний день погибло девяносто три процента населения планеты. Остальные жили в карантине и надеялись отыскать лекарство. В это было сложно поверить, несмотря на увиденное на улицах города, и тогда Питера отвели в комнату, из которой сквозь большое окно с крепким стеклом можно было посмотреть на тела людей, умерших за последнюю неделю. По инерции подойдя к самому стеклу он отшатнулся от него в тот же момент, когда понял, что именно он за ним видит. Машинально выставив вперёд руку, не зная, то ли отгородиться ею, то ли прикрыть глаза, Питер попятился назад, но, даже сойдя с пределов видимости этого кошмара, он всё ещё воспринимал его отпечатавшуюся на сетчатке копию перед собой. Это было самое большое помещение из всех, что он видел в жизни. И оно почти доверху было заполнено упакованными в пластиковые пакеты трупами. Аккуратно. Рядами. Только за последнюю неделю… И все они погибли от вируса. * * * Год назад мистер Бишоп был уверен, что вирус у них под контролем. Совсем недавно добравшись до возможности использовать все накопленные компанией за тридцать лет ресурсы, он искренне полагал, что идёт по пути истинного благодетеля человечества, вкладывая все свои силы и время в разработку препаратов, позволяющих подавлять способности особенных людей. Мистер Суреш-младший стал центральной фигурой в разработке безопасного штамма вируса – лишающего дара, но оставляющего жизнь – и как выдающийся учёный, и как носитель крови, являющейся основой для вакцины против вируса. Первые случаи инфицирования были стихийными. Одна смерть – тридцать лет назад. Несколько излечений – сейчас, благодаря крови Суреша. Мистеру Бишопу этого было недостаточно. Мистера Бишопа одолевало нетерпение. Он настаивал на целенаправленном введении вируса людям, которые желают избавиться от своего дара – конечно же, не наобум! конечно же, под наблюдением! – но Суреш уверял, что это преждевременное желание, что вирус очень быстро развивается и меняется, и прежде чем начинать активное его использование, нужно убедиться в полной его подконтрольности. Когда-то компания уже занималась этим. У первого заболевшего, которого так и не смогли спасти, была взята кровь, и на её основе был создан вирус. Но, вовремя осознав всю его опасность, те, кто в то время стоял у руля, спрятали пробирку в секретном хранилище, о котором было известно только основателям компании. Их было двенадцать человек. И они, под самыми громкими лозунгами, наворотили немало дел в своё время. Мистер Дево, мистер Линдерман и мистер Петрелли были уже мертвы. Остальные девять были живы, но волей различных обстоятельств разобщены, и кроме мистера Бишопа делами компании ныне больше никто не занимался. У каждого были на то свои причины. Кто-то, как миссис Петрелли и мистер Накамура, предпочли основные свои силы тратить на собственные семьи. Миссис Пратт, разработчик того самого первого штамма вируса, разочаровавшись в целях компании, полностью отошла от дел и исчезла с официального горизонта, сообщив о своём местонахождении лишь самым близким, доверенным лицам. А кто-то, как Адам Монро, на те самые тридцать лет оказался заперт на самом охраняемом уровне компании без права на что-либо. И у людей, заперших его, было на то основание. * * * Первым «чёрную метку» – обрывок группового фотоснимка основателей компании, с собственным лицом, перечёркнутым особым символом – получил мистер Накамура, отец Хиро, юного японца, умеющего повелевать временем и пространством. Отправить её мог только кто-то из оставшихся в живых девятерых. Понимая, что это приговор, и что жить ему осталось не более суток, он купил билет до Токио – в надежде, что удастся спастись; а незадолго до отлёта назначил срочную встречу миссис Петрелли, на крыше здания Чарльза Дево – сообщить о предстоящей им всем опасности. Со всем своим японским спокойствием он принимал тот факт, что его страданиям в любом случае не будет конца. За боль, что они причинили. За убитых ими, пусть даже во имя каких-то благородных на первый взгляд целей. Он знал, что пытался искупить грехи, помогая Хиро выполнить его предназначение и спасти мир. Но не знал, зачтётся ли ему это. Два его последних в жизни дела оказались напрасными. Миссис Петрелли одарила его пощёчиной за вопрос – сделала ли она всё для спасения своего сына. Самолёт в Японию отправился без одного пассажира. Ещё до исхода дня мистера Накамуру скинули с той самой крыши, спустя совсем короткое время после ухода оттуда его собеседницы. * * * Полиции не пришлось слишком напрягаться, чтобы определить главного подозреваемого. Точнее, подозреваемую. Свидетель был однозначен в своих показаниях: миссис Петрелли была на той крыше, она ссорилась с убитым и даже дала ему пощёчину. Задержанная не казалась ни испуганной, ни растерянной, она ничего не отрицала, отвечала бодро, высокомерно, с усмешкой, и даже когда молчала, не давала никому из присутствующих в допросной комнате усомниться в том, кто здесь выше всех. Факт встречи подтвердила. Снимок вспомнила. В символе опознала логотип адвокатской конторы её мужа. Почему ударила мистера Накамуру? Потому что он непозволительно высказался о её сыне. И это было единственное «почему», на которое она ответила хоть сколько-то информативно. На все остальные она лишь ещё чуть выше вздёргивала уголки губ и с издевательским спокойствием отвечала «не знаю». Мэтт Паркман, волей случая присутствующий при этом спектакле, полагал, что задержанная невиновна, но видел, что она что-то скрывает, всё более насмешливо бросая своё «не знаю» на каждом новом круге допросов. Да она врала, даже не отводя глаз! И, безмерно всем этим раздражённый, он не удержался и залез в её мысли, и, переварив подслушанную правду, идущую вразрез с основной линией допроса, вкрадчиво спросил: - А никто не мог ему мстить? – и ещё более вкрадчиво добавил, – или вам… Его напарник недоумённо замолчал, а подозреваемая, мгновенно замкнувшись и окаменев лицом, потребовала адвоката. Когда же Мэтт, разгорячившись, настойчиво продолжил требовать от неё ответа на последний заданный вопрос, она пристально уставилась в его жаждущие отклика глаза, возмущённая его бесцеремонностью, и вышвырнула из своих мыслей ментальным воплем, чуть не взорвавшим его полностью настроенный на восприятие разум. «Прочь из моей головы!!!» Какая наглость! Миссис Петрелли торжествующе посмотрела на отпрянувшего от неё шокированного Мэтта и презрительно поджала губы. Больше она не скажет им ни слова. И, пожалуй, пора выбираться из этого неприятного места, пусть для этого и придётся немного переступить через себя.