Степени

Он снова очутился на складе. Питер знал это по запахам и особенной нетишине, присущей только этому месту, состоящей из странной гулкости, и едва различимых звуков с улицы. Открывать глаз не хотелось. Но затягивать с ближайшими планами не хотелось ещё больше. Поэтому он достал из кармана записку Адама и, часто моргая, невидяще уставился на неё. Как и час назад, он почему-то совершенно не мог на ней сконцентрироваться, думая о чём угодно, только не о том, что в ней было написано. Помимо этих злободневных проблем было бы логично перемалывать в памяти встречу с Нейтаном, но разум упорно обходил и эту тему для размышлений, оставляя на её месте зияющую чёрную дыру, притягивающую, но пугающую, и дающую о себе знать лишь эмоциональным шлейфом: широким, охватывающим практически все ощущения, но слабым, и поэтому почти незаметным за остальными мыслями и чувствами. Впрочем, чувств у Питера сейчас почти не было, видимо, большая их часть осталась там, в кромешной черноте. Мыслей было много, но они были крайне хаотичными. Важных вещей, в том числе и не терпящих отлагательства, было невообразимое количество, а его одолевал всякий бред о том, как легко ему стали даваться перемещения, и пошёл бы он четыре месяца назад к мистеру Бишопу, если бы уже тогда мог настолько контролировать свои способности. А может, вообще не стал бы бомбой, и не насовершал бы кучу нелепых и непоправимых ошибок. Он успел порядком погрузиться в игру в сослагательные наклонения, когда за его спиной раздался новый звук. Моментально обернувшись, он вскинул в защитном жесте руку, готовый испустить электрический разряд в потенциального противника. - Питер! Ты чего? Это же я. Из-за коробок с какой-то рухлядью, с небрежностью в походке, но предосторожностью во взгляде, к нему вышел Адам. Не чувствуя ни радости, ни удивления, ни раздражения, вообще ничего, выжатый досуха, Питер опустил руку и отрешенно ответил: - Привет. * * * Какое-то время Нейтан стоял неподвижно, сверля взглядом то место, откуда только что исчез Питер. Потом подошел к нему ещё ближе, глядя практически себе под ноги, словно не веря в то, что брат вообще здесь был. Мысль о том, что всё это могло ему привидеться, была такой лёгкой в своём безумии, что он бы поддался ей, если бы не помятая фотография, принесённая Питером и оставшаяся лежать на углу комода. Потом он долго вышагивал от комода до стола, и обратно, смотря поочерёдно то на снимок, то на американский флаг на своей кружке. Долго – пока не понял, что никаких иных возможностей, кроме как ждать, Питер ему не оставил. Почувствовал злость и почти что обрадовался ей: любая эмоция, связанная с братом и не похожая ни на убивающую боль, ни на въевшийся страх, ни на свежий стыд, казалась ему теперь удивительной и чудесной. Теперь, когда он точно знал, что Питер жив, сидеть в четырёх стенах посреди бурлящей вселенной, казалось ему одновременно и немыслимой пыткой и неподобающим роскошеством. Остановившись у снимка, Нейтан взял его в руки, разгладил, согнул по старому следу и сунул в карман. Убедился у зеркала, что по сравнению с последними неделями выглядит вполне прилично, всё же причесал ставшие совсем непослушными вихры и отправился в полицейский участок, на ходу доставая телефон, собираясь сделать пару полезных для его намерений звонков. Кажется, он оказал всё возможное содействие следствию, Паркман должен быть доволен: найденный групповой снимок основателей компании наполовину раскрывал дело, осталось лишь найти оставшихся в живых. Вот пусть и ищет. А ему пора бы уже забрать мать домой. Хватит с неё. Тем более, что скорее всего половина познакомившихся с ней копов втайне мечтают от неё избавиться. Хотя о чём это он. Не стоит обижать маму. Наверняка, об этом мечтает уже подавляющее большинство. Охваченный нервным возбуждением, Нейтан и не обратил внимания, что не увидел в зеркале никого и ничего, кроме собственного отражения… * * * - Ну что, готов изменять историю? – нарочито непринуждённо спросил Адам, не сводя с Питера пронизывающего взгляда. Отстранённый вид его главного козыря в предстоящей авантюре не слишком-то его радовал. В последний раз, когда он видел Петрелли, тот был бодрым, активным, и чуть ли не подпрыгивал от желания бежать спасать мир. Нынешнее же его состояние гарантировало разве что неспешную прогулку и упущенные возможности. А это никуда не годилось. - Теперь да, – не слишком загоревшись от поступившего предложения, согласно ответил «козырь». - Теперь? - У меня была амнезия. Адам чертыхнулся про себя. Понятно, почему тот пропал без вести. Компания пустила в ход тяжелую артиллерию. - Значит, гаитянин промыл тебе мозги? - Гаитянин? – впервые проявив хоть какую-то заинтересованность, спросил Питер, смутно припоминая тяжёлую ладонь на лбу, леденящий ужас и тёмный силуэт в сужающемся проёме двери контейнера. - Один из них, – отмахнулся Адам от более подробных объяснений. – Значит, ты всё вспомнил. Ты в курсе, что это практически невозможно? Впрочем, с твоими способностями возможно и не такое. Особенно при желании. Ты исцелился, – прищурившись, констатировал он. Питер ни возразил, ни прокомментировал. Он стоял и молча смотрел на Адама, препарируя своё к нему отношение. Что-то изменилось. То ли в прошлый раз он был так сосредоточен на спасении Нейтана, то ли его эмпатия увеличилась со временем, но эмоции, исходящие сейчас от Адама не очень ему нравились и не совсем соответствовали произнесённым им словам. Это не был негатив, скорее скрытность, но чем она вызвана, понять было сложно. Адам как будто всё время был начеку, но это могло быть вызвано как защитной реакцией после всего пережитого, так и попыткой утаить не самые хорошие намерения. Нет, Питер по-прежнему верил в то, что тот желает спасти мир, но безоглядно ему доверять нынче почему-то было сложнее. - Ты был прав, – наконец, откликнулся он, – миру грозит опасность. Там, в будущем, почти все погибнут от вируса. - Вируса? – оживился Адам, – а как он назывался? - Шанти, – ответил Питер, и, заметив всплеск заинтересованности, спросил, – ты что-то знаешь об этом? Ну ещё бы. Адам с трудом сдержал дрожь нетерпения, охватившую его при названии вируса. Не иначе как судьба смилостивилась над ним, послав в качестве помощи этого чудесного агнца, невероятным образом взращённого семейством хищников. Тот не только помогает ему осуществить его план, тот ещё и транслирует гарантии его выполнения прямо из будущего! Святые небеса! Он отблагодарит их очищением матери-земли от населяющего её убожества! Если парню повезёт – он переживёт это чистилище, а пока – время для очередной сказки. Выудив из закромов куртки фотографию с основателями компании, Адам предъявил её Питеру. Тот, нахмурившись, уставился на знакомые лица, чувствуя, что ничего хорошего сейчас не услышит. И Адам, разумеется, его не «разочаровал». То, что компанией родителей была та самая, которой сейчас управлял мистер Бишоп, стало для Питера откровением. Как и то, что все три месяца своего заточения он, оказывается, мечтал о «лекарстве», послужившим впоследствии причиной гибели мира. В это всё очень легко вписывалась история некоей миссис Виктории Пратт, безразлично взирающей на него с общего снимка, в своё время стоящей у истоков создания вируса. Тридцать лет назад. Пресловутые, сидящие в печёнках, тридцать лет. Она собиралась сделать из него смертельное оружие, но программу прикрыли, а она уволилась и больше никогда не появлялась в стенах компании. Это казалось правдой. Так или иначе, Питер видел в доме родителей почти всех, кто был на этой фотографии. Рыжеватая женщина на размытом изображении была ему незнакома. Адам продолжал заливаться, в красках расписывая моральные качества людей, посмевших поднять руку на всё человечество в целом, и на него – спасителя – в частности, и уже перешёл к пункту о грехах отцов и страданиях детей, когда Питер прервал этот мучительный для него поток измышлений. - Надо найти Викторию, она наверняка многое знает. - Читаешь мои мысли, – по-лисьи ухмыльнулся Адам, и, не давая остыть первому проблеску инициативы своего вновь ожившего друга, энергично направился к выходу, – ну пойдём, спасём мир. Некогда волшебные слова. Заводившие раньше с пол-оборота – так, что Питер и думать ни о чём больше не мог. Сейчас же он просто зашагал, следуя за спиной Адама, надеясь, что тот знает, что им делать дальше. Смертельный вирус в будущем, три месяца тюрьмы и таблеток в прошлом, месяц в Ирландии и полчаса с братом – душераздирающая карусель. Питер не был уверен, что для этих безумных переменных есть единое простое решение, и он уже практически сдался в попытках его найти. Всё, что ему сейчас хотелось – это побыстрее разобраться с планами Адама. Потому что чем быстрее он это сделает, тем быстрее вернётся домой. И потому что – он только что вспомнил об этом – мама сказала, что Нейтан погиб в самом начале эпидемии. А на листовках из будущего началом эпидемии считалась завтрашняя дата. Медлить было категорически нельзя. * * * Хиро Накамура, маленький поборник мира и чести, занесённый поисками убийцы своего отца в далёкие семидесятые, спрятавшись в одном из закутков совсем недавно созданной компании, собственными глазами наблюдал за тем, как развивались события, повлёкшие за собой столько последствий. Он видел, как уводили по коридору человека, безумного в своём поражении, никак не желающего смиряться с тем, что его остановили и не дали распространить вирус, а теперь собираются запереть – и это единственное, что они могли с ним сделать, ведь он был бессмертным. Это искажённое злобой и одержимостью лицо, крючками впившиеся в собственные ладони пальцы, резкие срывающиеся выкрики… Это было ужасно. Это был убийца отца. Это был Адам Монро, и, наверное, единственный человек в мире, к которому помимо привычной к злодеям жалости Хиро испытывал чувство, наиболее близкое к ненависти. Он видел горечь и разочарование, текущие по щекам Виктории, совсем ещё молодой и ещё недавно верящей в людей, с которыми работала, с которыми вместе поднимала компанию, собирающуюся созидать на благо мира. Отказ остальных основателей прекращать исследования и уничтожать вирус после чудом остановленной катастрофы стал для миссис Пратт последней каплей, и ни арест Адама, ни уговоры Кайко Накамуры не смогли остановить обрушения её веры. Это был её последний день в этих стенах. Это был день её увольнения. Она отказалась участвовать в дальнейшем развитии компании. О чём Хиро не узнал, так это о том, что она не просто уволилась, а оставила всю свою прошлую жизнь, уехав в неизвестном направлении и известив о месте своего пребывания лишь пару человек, кому ещё хоть как-то могла доверять. Для всех остальных она предпочла исчезнуть. * * * Вопреки предположениям Нейтана, последним чувством, которое мог бы сейчас испытывать Мэтт Паркман, было удовлетворение. Сказать по правде, он был взбешён. Отчасти это было из-за того, что миссис Петрелли привычно вытягивала из него последние нервы, отчасти – из-за себя самого, из-за нарушенного обещания Нейтану не допрашивать больше его мать, тем более без его присутствия. Самооправдания – что Петрелли сам виноват, раз неожиданно решил забрать мать из участка именно сегодня – помогали слабо. Но он ведь видел, видел, что она что-то знает! Что-то важное! То, что поможет раскрыть это чёртово запутанное родительское дело! Что сталось с той смиренной и сочувствующей пожилой леди из палаты – он не понимал. Миссис Петрелли как-то слишком внезапно меняла личины. Его надежды, вспыхнувшие тогда в больнице, на маломальскую лояльность с её стороны таяли, как кусок масла на раскалённой сковороде. Задорно и со шкворчанием. С тех пор, как она вновь вернулась в полицию, она насмехалась над ним каждый миг, что они находились рядом. Он пытался поговорить с ней по-хорошему. Он взмок и дошёл до белого каления, а она даже ни разу не повела бровью. Смотрела, как из засады, и даже не всегда снисходила до ответа, считая достаточным просто поджать или скривить губы, в зависимости от того, что хотела выразить: презрительное возражение или презрительную усмешку. А если и отвечала, то только для того, чтобы не упустить возможность порадовать себя очередной шпилькой в его сторону. Наверное, это и вправду было смешно, гневный неуклюжий вспотевший увалень, бессильный рядом с хрупкой беззащитной вдовой. Она словно проверяла его добросердечность, провоцируя на то, чего он так старался избежать. Мэтт долго держался. Но Петрелли должен был подъехать уже через полчаса. Внутренне собравшись, памятуя о прошлом её ментальном противостоянии, он подавил в себе несвоевременную вспышку милосердия и в который раз за сегодня зашёл в допросную, искренне надеясь, что миссис Петрелли одумается, и ему не придётся идти дальше, чем до сих пор позволяла совесть. Миссис Петрелли не одумалась. Он ещё не успел зайти, а она уже, кажется, знала обо всех его злонамерениях. Он ещё раздумывал, читать ли её мысли или нет, а она уже подстёгивала его, приторно оживлённым тоном сообщая вслух, что в этом он и в подмётки не годится своему отцу. Слишком оживлённым. Мэтт успел узнать её за эти дни. Не слишком, но всё же. Там, за вызовом и надменностью в глазах, за насмешкой и заигрыванием в голосе, за свежими царапинами на лице, скрывался страх. Дикий, неподконтрольный даже такому стоику, как госпожа Петрелли, и Мэтт подозревал, что по сравнению с ним отступал даже страх смерти. Часы тикали. Петрелли был где-то на пути к участку. Паркман, даже не дёрнувшись на последний выпад миссис Петрелли, завис над ней гороподобной тенью. - А вы были рядом, когда он начал не только читать мысли? – ровным голосом спросил он, со смешанным чувством злорадства и стыда наблюдая за тем, как меняется её лицо, как сходит с него хладнокровие, а в глаза пробирается ужас, – когда приём стал передачей, и он стал навязывать мысли? - Не надо, – её голос дрогнул, раздрабливая последние крохи достоинства. Проклятье, он не посмеет! Ответный взгляд следователя красноречиво говорил том, что посмеет… Надо признать, что, даже зайдя за эту черту, он не кинулся сразу лезть дальше, сминая всё, что попадалось его пытливому уму, как это делал его отец. Тот наслаждался властью над людьми, Мэтт же касался лишь того, что его интересовало. И, тем не менее, это тоже было пыткой. Болезненной, унизительной пыткой. Миссис Петрелли сопротивлялась до предела своих сил: физических, и психических, и какие там ещё могли у неё быть. Она сжимала зубы и жгла вторженца яростью покрасневших от боли глаз. Если бы она не противилась, всё было бы куда легче. Да что там, если бы она всё сказала ему сама, этого всего вообще бы не было. Но, кажется, ей было принципиально это сопротивление, даже когда стало понятно, что оно в любом случае будет безуспешным. - Кто на самом деле убил Кайко Накамуру? - Адам. - Адам Монро? Ваш сын сказал, что вы заперли его тридцать лет назад. Почему? - Он был опасен! - Почему? Он мог всех погубить? – вопросы сыпались без перерыва. Он спрашивал вслух, используя ментальные способности только для подавления её упрямого отпора. - Нет, хуже! Мы думали, он может только исцеляться. Но оказалось, что он вообще не может стареть. - Сколько ему? - Четыреста лет. Мэтт замолчал, переваривая услышанное. Допрашиваемая смотрела на него настороженно, измученно и гневно, боясь и ожидая продолжения. - Вы знаете, где сейчас Адам? - Я знаю, что он жаждет мести за то, что мы его заперли, – она всё больше сходила с лица, переводя все силы с внешней защиты на внутреннюю, – и он не успокоится, пока мы все не погибнем. - Да уже почти все погибли, кроме Боба, моего отца и этой женщины! – практически заорал, не сдержавшись, Паркман, – кто она!? - Прошу… не надо… Вот оно. Мэтт почти физически ощутил задетую и зазвеневшую струнку. Ту самую, которую миссис Петрелли защищала не только из принципиального желания сохранить своё пресловутое достоинство. - Говорите правду, – устало и жестко подстегнул он её. - Правда в том, что мы тогда пошли на всё, чтобы уберечь вас, – буквально выплюнула она, щурясь и на несколько секунд возвращая взгляду презрение, – проявите уважение! Хватит уже скулить по папочке! Отстаньте от нас! Ах ты… Поверженный было противник напоследок взмахнул ментальным ножом, целясь в самое открытое место? Полоснул и снова рухнул? Ну да, защипало на новой ране. Но какой в этом был смысл? Облизнув, вместо виртуального пореза, губы, Мэтт возразил. - Я бы очень рад, поверьте, но Адам на свободе, а эта женщина – следующая. Вслух. Очень спокойно. Параллельно усугубляя метальное давление, буквально ввинчиваясь туда, где звон охраняемой струны был невыносим до оглушения. Сравнение с насилием всё больше приобретало буквальный характер. - Она просто хочет побыть одна, я обещала, – с трудом выговаривая слова, продираясь сквозь охватившую разум железную сетку, снова вернулась к вежливому общению миссис Петрелли, чем вызвала ещё большую досаду своего незадачливого насильника. Тот вгрызался взглядом в её глаза, сосредоточившись лишь на том, что выуживал из её мыслей, не видя ничего вокруг. - Но если вы и эту тайну выпытаете, то вы не просто похожи на своего отца, – миссис Петрелли разорвала их спёкшийся взгляд, и провела пальцем над верней губой, смазывая натёкшее мокрое тепло, и предъявляя его своему ошарашенному дознавателю, – вы и есть он. Её взгляд, переведённый с красной кляксы на указательном пальце на лицо мистера Паркмана, был весьма выразителен, но Мэтт уже слишком много сегодня натворил, и был слишком близок к цели для того, чтобы сейчас отступить.