Океан

Незаметно для себя засыпаю. Ночь, длившаяся одну минуту, проходит, уступая место ярким краскам рассвета. Я иду в школу. Отсиживаю положенное мне время за партой, стараясь придать своему лицу выражение крайнего неудовлетворения и безразличия, уподобляясь всем ученикам этого места. На самом деле я бы давно уже сбежал отсюда, оставляя за спиной удивленные лица учителей. Перед моими глазами стоит лишь бордовая макушка. После звонка мчусь во двор, с него по дороге и на берег. Я уверен, что он там. Подбегаю к Кенсу, здороваясь. Он, как всегда, взирает на океан, но, увидев меня, машет рукой. Хочется обнять весь этот мир от осознания того, что кто-то меня ждет. Но снова этот эгоизм вылезает из меня – важно ведь не только, что ты кому-то дорог. Важно то, что ты тоже чувствуешь теплые чувства к человеку. А когда они взаимны, это вдвойне приятней. - Слышишь? – говорит мне Вишня. - Что? – недоумеваю я. - Послушай, сегодня он совсем тихий, - я прислушиваюсь, понимая, что сейчас действительно штиль. - Странно, обычно осенью океан не бывает так спокоен. Кенсу начинает расспрашивать меня о моей жизни. Я отвечаю ему, пытаясь передать все краски, как положительные, так и отрицательные. Хорошие впечатления – свежие, яркие мазки кисти, плохие – темные, коричнево-черные, вязкие, как резина. В результате картина получается мрачной, погруженной в траур, и лишь кое-где проглядывают мягкие лучики радостных воспоминаний. Например, тех, когда я жил у того богатого бизнесмена, позволяющего мне все, или то время, когда каждый день перед сном мама дарила мне свой легкий поцелуй в лоб, или когда отчим днями не появлялся дома… Чудесные мгновения. Затем, вдоволь наболтавшись, я иду домой. Я не знаю, когда уходит Кенсу, потому что он остается на берегу. Затем я ложусь в постель, и, едва одеяло окутывает мое тело, тут же засыпаю. Раньше мне снились серые сны, одинаковые, наполненные грустью и ненавистью. Сейчас они красочные, и в большинстве из них мелькают янтарные глаза и волосы цвета переспелой вишни. С той первой встречи с Кенсу мои дни наполняются впечатлениями, постепенно вытесняя однообразность. Каждый раз, направляясь в школу, я помню, что после нее меня будут ждать. Теперь чувство отвращения к больным детям постепенно пропадает: я понимаю, что большинство из них не виноваты в своей болезни, их и презирать не за что. Понимание приходит благодаря моей Вишне. Мать уже привыкает к поздним приходам, и не обращает на это внимания. Видимо, ей никогда не было до меня дела. Вся моя жизнь превращается в одного человека с замечательной улыбкой. Каждый день я уверен в нем. Мы разговариваем обо всем на свете: он рассказывает мне о своих путешествиях, о людях, которых он встретил, о своей семье. Она у него дружная, Кенсу очень любит своих родителей. Я же могу ему рассказать лишь о книгах, которые прочел. - Знаешь, - говорит он мне, - я поражаюсь тому, как в пучине этих жестоких людей ты сам не погряз душой и не уподобился им. Ты сильный. У тебя тут даже друзей нет, - он опускает голову, ковыряясь в песке, а затем поднимает глаза, - я бы так не смог. Я так тоже не могу. Теперь просто не представляю жизни без моей Вишни. А когда он уедет, что я буду делать? Гляжу на безграничную соленую воду. Сильный ветер треплет мои волосы, которые лезут в нос и глаза. - Черт, - ругаюсь я, убирая их с лица. Кенсу смотрит на меня, улыбаясь. Внезапно в его глазах вспыхивает какой-то огонек. Это означает, что он что-то задумал. Он хватает меня за руку, поднимается с остывшего песка и тянет меня за собой. Я кое-как успеваю подняться, и мы бежим в сторону городка. - Куда мы? – спрашиваю я на бегу. - Подстригаться, - мои глаза округляются, а Вишня закусывает губу, стараясь сдержать смех. Я вижу, как он воодушевлен. - Мы в парикмахерскую? – недоумеваю я, а Кенсу заливается смехом, так и не сумев сдержаться. - Почти. Мы подходим к большому особняку, каких в нашем селе не так уж много. Такие могут позволить себе только отменные богачи. - Заходи, - Кенсу открывает ворота и пропускает меня. Он живет тут? Осторожно ступаю по вымощенной плиткой дорожке. Аккуратный дворик с экзотическими растениями. Невольно сглатываю, видя две высокие белые колонны, которые подпирают крышу над дверью. Но Вишня лишь тянет меня за собой, и я онемевшими ногами ступаю на крыльцо. Мы входим в огромную гостиную, наполненную всевозможными скульптурами и картинами. А у меня дома даже моей детской фотографии нет. К нам выходит молодая девушка. Наверное, сестра Кенсу. Почему он не рассказывал мне о ней? -Мам, это Кай, - Вишня, как маленький ребенок, держит за руку и тычет в меня пальчиком. Мама? Это его мать? Что ж, тогда по тому, как выглядит моя мама, ее смело можно считать моей прабабушкой. Я лишь киваю головой. Мне нельзя говорить. Даже с матерью Кенсу. Он несколько секунд недоуменно смотрит на меня, а потом прикрывает рот ладошкой, будто сболтнул чего-то лишнего. Я подавляю смешок. - Э, - мнется Вишня, - он немой, мам. Мы пойдем, да? – женщина лишь открывает рот, как он уже вприпрыжку мчится по лестнице на второй этаж, волоча меня за собой. Впервые вижу, чтобы в жилом доме была лестница. Он забегает в одну из комнат, и, прикрывая за собой дверь, сажает меня на стул спиной к зеркалу до того, как я успеваю осмотреться. - Это моя комната, - поясняет он, - не поворачивайся к зеркалу, пока я тебя не подстригу. Я лишь улыбаюсь одними губами. Откуда в человеке может быть столько энергии? Я усаживаюсь удобнее, закрываю глаза и полностью отдаюсь во власть рук Кенсу. Я чувствую, как металлические щетинки расчески холодят кожу, чувствую пальчики Вишни в волосах. Даже не видя его, я знаю, что сейчас он от усердия высунул кончик языка. Вот уже первые черные пряди срываются с головы и рассыпаются веером по моим плечам, коленям, полу. Раньше меня всегда стригла мама. Но это было давно. Так давно, что я уже и не помню, когда, потому что жизнь разделилась на две части: до встречи с Вишней и после. - Я закончил, - слышу мягкий голос. Открываю глаза и уже хочу посмотреть на свое отражение, как слышу крик «Стой!», а затем этот ураган хватает меня за руку и снова тянет куда-то. Мы заходим в ванную. Там Кенсу снова химичит с моими волосами, мочит их, чем-то натирает, снова мочит, сушит, а затем с гордым «Готово», поворачивает меня к зеркалу. Я вижу… блондина? Я несколько секунд разглядываю в отражении симпатичного юношу со светлыми волосами, а затем поворачиваюсь к Кенсу, щеки которого почему-то приобрели пунцовый оттенок. - Тебе нравится? – спрашивает он, пряча глаза за челкой. - А тебе? – шепчу я. Почему-то его мнение меня волнует больше, чем мое собственное. - Очень, - он поднимает на меня глаза, и я вижу, как в них плескается океан различных эмоций. Их так много, я не могу понять, каких. И одно из них то, название которого я не знаю. До сих пор не разгадал эту загадку. - Тогда и мне, - отвечаю я, и Вишня краснеет еще больше. Внезапно мой взгляд падает на настенные часы. - Уже поздно, - тыкаю я в них пальцем, - мне пора домой. Хотя там меня никто не ждет. - Ладно, идем, - Кенсу кивает, и выходит из ванны. Я плетусь за ним. Так не хочется с ним прощаться. Я выхожу из дорогущего особняка и бреду по улочкам, затем заворачиваю на берег. Странно, моя голова совершенно не хочет о чем-либо думать. Я могу лишь вспоминать его мимолетные прикосновения к коже. От них мурашки бегут по телу. Захожу в свой дом, надеясь, что матери нет. Она же придет в шок от моих волос. К сожалению, дома оказывается не только мать, но и отчим. Они смотрят на меня безумными глазами, а мама даже роняет ложку от удивления. - О, смотри-ка, твой сынок педик! – басит отчим и заливается хриплым смехом. Хочется заткнуть его рот кляпом. Мать же краснеет от ярости и надвигается на меня. Я не успеваю ничего сделать, как она заносит руку и начинает меня колотить. Удары приходятся в основном на лицо и голову. Я уже чувствую боль в левой скуле и нижней губе, они пульсируют, однако кровь не идет. - Кто это сделал, кто?! – кричит она, я же могу только закрываться от нее руками. Наконец она прекращает меня бить, и выпрямляется, сдувая с лица выбившуюся прядь. - Кто? – вновь спрашивает она. - Я сам так решил, - отвечаю, и уже хочу пройти в комнату, как на меня вновь обрушивается столп ударов, ругательств и обвинений. Кое-как вырываюсь и быстро залезаю под одеяло, скрыв свою макушку, чтобы не злить отчима с матерью. Кровать – это мое некое убежище, где меня никто не будет трогать, и я спокойно смогу подумать. «Сейчас пойдут слезы», заключаю я и жду, чтобы в любой момент быть готовым сдержать всхлипы. Однако соленая вода так и остается во мне, даже кома в горле нет. Что это за новое чувство к отношению матери? Наверное, это безразличие. Мне все равно. На ее побои. На ругательства. На ненависть. Теперь есть другой человек, который дорожит мной. А я им. И если мать относится ко мне как к пустому месту, я буду делать так же. Черт, с каждым днем надежда на то, что я смогу уехать в город, тает. Если бы не Вишня, я бы уже давно сломался.