Океан

Пытаюсь заснуть. Это получается не скоро – слишком перегруженный эмоциями и открытиями день. Когда же ко мне приходит сон, я вижу светловолосую девочку со светло-голубыми глазами. Это же она, та русалка! Она стоит на причале, а затем в ее руках оказывается что-то черное, похоже… это мои остриженные волосы. Внезапно она подбрасывает их, они кружатся над ее головой, будто зависшие в воздухе на тоненьких ниточках, а затем осыпаются ей на голову. Кончики ее волос, некогда имевших белоснежный цвет, теперь окрасились в черный. Она немного наклоняет голову, будто спрашивая, все ли я понял, а затем, хлопая в ладоши, исчезает. Но я не понял ничего. Просыпаюсь от какого-то резкого толчка. Открываю глаза, и гляжу на время: пора вставать. Краем глаза замечаю в зеркале что-то непривычное, поворачиваюсь, и тут же вспоминаю, что со вчерашнего дня я блондин. Однако на моем лице красовалось несколько синяков от побоев: на скуле и возле губы. Думаю, чем бы их можно было прикрыть, и, не найдя ничего подходящего, плетусь в школу. Родителей дома нет, видимо, отчим на работе, а мать на улице. Время в школе летит быстро, и вот я у берега, где меня уже ждут. Кенсу, каким-то образом заметив мое присутствие, тут же поворачивается, но его улыбка исчезает, как только он видит мое лицо. - Что это? – тычет он пальчиком, видимо, боясь прикоснуться. - Не обращай внимания, - машу я рукой и нервно сглатываю. Не хочу, чтобы он знал, что это из-за прически. - Это из-за волос, да? – но это чудо оказывается проницательней, чем я думал. - Ничего, скоро заживет, - я отхожу от Кенсу, показывая, что разговор закончен, и гляжу на океан. Он становится со мной, и теперь две пары глаз уставились в эту бирюзовую воду. Черт, он так старался, подстригал, красил, а из-за матери я его, получается, обидел… Почему, почему все это время я ей был безразличен, а как только цвет моих волос изменился, она тут же озверела? Будто мне пять лет, а не семнадцать. Из мыслей меня вырывает прикосновение чужих пальцев к ладони. Я не стал поворачивать голову – и так было понятно, чья это рука. Его тонкие пальцы обвили мою ладонь, как бы заключая в капкан. Внезапно моя рука стала горячей, и жар от нее распространился по всему телу, и, когда он достиг живота, миллиарды мурашек рассыпались по моей коже, а в груди что-то стало глухо стучать. Это сердце. Оно ударялось мне прямо в ребра, грозясь их выбить. Мне казалось, что этот стук слышит даже Кенсу. Я не выдерживаю и смотрю на него. Он тоже поворачивает ко мне голову. Его глаза странно блестят, брови изогнулись, а губы плотно сжаты. Я понимаю, что он сейчас заплачет. Сердце внезапно перестает выламывать грудную клетку и сжимается где-то внутри. В каком-то непонятном даже мне самому порыве я за руку тяну Вишню на себя, и как только он оказывается в нескольких миллиметрах от меня, заключаю его в объятья. Он прячет свое лицо у меня на груди, обхватывая руками сзади за талию, я же сцепляю руки у него за шеей. Через несколько минут моя футболка становится мокрой от слез Кенсу. - Прости, - шепчет он мне куда-то в шею, от этого горячего дыхания на своем теле новая порция мурашек покрывает тело. Незаметно вдыхаю запах его волос, которые за долгое пребывание на берегу имеют солоноватый запах. - Все хорошо, ты не виноват, - отвечаю я. Он уже хочет отстраниться от меня, наверное, чтобы возразить, но я прижимаю его к себе. Не хочу видеть его слез. Не люблю слезы. Тепло тела Вишни передается и мне, оно растекается горячей волной. Еще несколько мгновений… насладиться его близостью. Мне кажется, мы стоим так совсем чуть-чуть, а потом я предлагаю Кенсу прогуляться. Он соглашается, кивая головой. От слез его глаза становятся еще ярче и яснее. Он так расстроился из-за меня… Мне даже стыдно. Беру его за руку, отчего Вишня заливается краской и, как обычно, прячет глаза за челкой. Потому что они всегда выдают его с головой. Мы направляемся в сторону городка. Песок пробирается в тапки и покалывает ступни, однако я этого не замечаю. Чувствую только в своей ладони чужую, и от этого ощущения, сносящего крышу, хочется летать. Я сейчас говорю не только про то, что мы с Кенсу держимся за руки. Я говорю вообще обо всем. О том, что Кенсу во время нашей первой встречи не отвернулся, узнав, что я немой. О том, как он обрадовался, когда я ему сказал первое «Привет». О том, что он меня не презирает из-за моего общественного положения. О том, что он неизменно ждет меня на берегу. О том, что я ему не безразличен. О том, что я в нем уверен. О том, что он мне дорог. Мы идем по узким улочкам, вымощенным темно-серым асфальтом. На нас странно косятся прохожие – еще бы, они же знают, что я немой и что у меня никогда не было друзей. В основном глядят на Кенсу. Я вижу, что он замечает это, однако не обращает никакого внимания. Что-то болтает насчет нового цвета волос, что он мне идет, о том, что завтра будет хорошая погода, еще о чем-то. Каждый раз, слушая его, во мне возникают какие-то неконтролируемые порывы нежности, и хочется вечно быть рядом с ним, оберегать, обнимать, держать за руку. Я понимаю, что это ненормально. Со мной такое впервые. Но не могу с этим ничего поделать. Мы подходим к дому Вишни. Он немного мнется у ворот и медленно, как бы нехотя, отпускает мою руку. - А тебе обязательно каждый день ходить в эту школу? – спрашивает он, поднимая на меня глаза. - Вообще-то, нет, - отвечаю, убирая за ухо модно остриженную челку. Все-таки со мной работал профессиональный, мой личный, парикмахер. - О, тогда давай, завтра, может, ты туда не пойдешь? – надежда в глазах, - а то днем мне так скучно. - Ладно, - улыбаюсь. Он, радостно хлопнув в ладоши, говорит, что утром будет ждать меня на нашем месте. На берегу. Помахав ему на прощание, разворачиваюсь и бреду к дому. Сегодня со мной что-то не то. Зачем взял его за руку? Зачем обнимал? Ну, хотя, а что такого? Должно быть, мне просто хотелось, чтобы он был ближе. И плевать, что люди странно смотрели. Это наш с ним мир. Дома мать зло глядит на меня. А точнее на мои волосы. Чем они ей не понравились? Ну а мне безразлично, что она думает об этом. Забираюсь в постель. Предвкушаю разноцветные сны с участием бордовой макушки, однако, когда засыпаю, снова вижу русалку. Она, как и в прошлый раз, стоит на причале, волосы белоснежные за исключением кончиков, но сегодня она не одна. Девочка держит за руку Кенсу. Моего Вишню. Гнев постепенно заполняет разум – за руку его могу держать только я. Его лицо совершенно ничего не выражает, что пугает меня – никогда я его не видел таким, таким безразличным. Внезапно русалка толкает Кенсу в воду. Он падает, словно камень – тяжело, оставляя на воде лишь несколько кругов, а затем исчезают и они. Я растерянно гляжу на девочку. Ее ладонь, которой она держала за руку Вишню, почему-то оказывается черной, будто вымазанной краской. Она потирает руки друг о друга, а потом мажет этой краской свои волосы, отчего черные кончики становятся длиннее и еще чернее. Вскакиваю с постели. Страшно. Почему так страшно? Меня трясет. Онемевшими пальцами натягиваю одеяло, пытаясь огородиться от мира и от этого чувства. Это что-то необъяснимое. Эти сны… Они связаны. Что-то грядет. Что? Медленно откидываю голову обратно на подушку. Еще темно. Устремляю глаза в прогнивший потолок, покрытый кусками зеленоватой плесени в щелках между досками. Сейчас не хватает его. Он бы успокоил меня. Кенсу. Мне важно, чтобы ты был рядом. Чтобы твои теплые, еще не огрубевшие пальцы надежно стягивали мою ладонь, придавая силы и надежды. Надежду на то, что у нас есть будущее. Хотя какое к черту будущее? Я всегда знал, что у меня его нет. Да, я убеждал самого себя, что при достижении совершеннолетия уеду в город, буду учиться. Я хотел, чтобы у меня была возможность стать нормальным человеком. Почему хотел? До сих пор хочу. Но знаю, что это невозможно. Мать и отчим очерствели за годы жизни на этом берегу, в затхлой деревушке. Иногда мне кажется, что это край мира. Денег мне никто не даст, даже на билеты. А Кенсу… Скоро мой Вишня покинет меня, у него есть своя жизнь, у него есть будущее, которое, я уверен и очень на это надеюсь, будет наполнено радостными моментами, путешествиями, хорошими людьми, полезными встречами, открытиями… И в этом будущем просто нет места оборвышу из сарая. Нет, я ему не завидую. Я хочу, чтобы он был счастлив. Скоро он уедет. Скоро. Но лучше пока не думать. Воздуха не хватает. Я начинаю глубоко дышать. Плотно сжимаю губы, сдерживая всхлипы и крики. Жмурю глаза, стараясь перекрыть выход слезам. Однако они выползают из плена, катятся по вискам и исчезают в подушке. Я знаю, что они соленые, но почему-то кажется, что горькие. Самые горькие слезы в моей жизни. От бессилия я сжимаю пальцами одеяло. Скоро… Останусь снова один. Я плачу очень долго. На этот раз разрешаю себе.