Он мог. И это было очешуенно.

Брагинский шёл вдоль берега, чтоб опробовать наконец-таки доработанный реактивный ранец. Что примечательно, Брагинскому вручили его со всей помпезностью, да ещё и алой ленточной перевязали. Конкретно этот экземпляр перед вручением проверяли с особой тщательностью, да по нескольку раз – до некоторых наконец дошло, что к воплощению страны нужно относится бережно. Иван к такому обращению со своей скромной персоной привычен не был, поэтому воспринимал сквозь призму иронии. Все эти сдувания несуществующих пылинок лишь смешили, однако, не в этот раз. Брагинский как ребёнок обрадовался подаренному агрегату. Странно, но теперь, когда дело касалось его взаимоотношений со Штатами, его поддерживали, скалясь в сторону американских политиков такими же едкими улыбками, как и он сам. Той весной, когда Брагинский, заигравшись в древнюю, как сам мир, игру в «Догони-Убей», грянулся с высоты птичьего полёта аки ясный сокол о землю, дела его всё же пошатнулись. И в век высоких скоростей и интернета это ни для кого не осталось секретом. Со всех сторон снова зашептались о его скором проигрыше, каждое его движение снова приковывало к себе сотни голодных взглядов, даже если он просто-напросто зевнул. «Ага-а, Брагинский вымотан санкциями Джонса! Скоро ему придёт конец!» Тот факт, что санкции всё ещё не были переданы, не играл особой роли в формировании общественного мнения. Даже Беларусь сочувствующе сжимала его локоть при встрече, чему Иван, однако, не возражал. Какое-никакое, а выражение тёплых сестринских чувств. После разговора по душам в конце 90-х, и ещё одного в начале 2000-х, сестрёнка ощутимо поумерила свой пыл. Настолько, что порой Иван задумывался, не слишком ли резок был тогда? То, что в тех разговорах с обеих сторон не было ни одного печатного слова, его тогда не смутило. Беларусь держалась достойно, как сестра своего брата, и они пришли к компромиссу. Но порой Иван скучал – Беларусь держала своё слово и соблюдала дистанцию по уговору, который, как известно, дороже денег. Короче говоря, уровень массовой истерии достиг своего апогея.

***

- Да, рубль упал, - утомлённо вещал Брагинский на заседаниях, с ощутимым усилием перекрывая возбуждённый гул, однако улыбался привычно. Аж до не менее привычного нервного тика особо впечатлительных. – Но это ещё не значит, что я скоро коней двину. Не дождётесь. «Что он сказал? Куда это он отказывается уезжать на лошадях? При чём тут лошади, когда мы обсуждаем его валюту?!» - общественность нынче уделяла слишком мало внимания образным выражения друг друга и воспринимала всё слишком буквально. Брагинский закатил глаза, вспоминая аналогичную ситуацию, приключившуюся с одним интересным человеком, который разрешал звать себя Вовой, примерно год назад. Помнится, тогда с губ Президента РФ смущённо, но искренно слетела фраза: «как поросёнка стричь - визгу много, шерсти мало». Она тут же изрядно поломала думалку у иностранных политиков. «Путин брил свинью? О, боже, что за страшный человек!» Помолчав некоторое время, он добился относительной тишины. Осмотрев зал, он на мгновение задерживал свой внимательный взгляд на лице каждого. На лице Джонса он задержался чуть дольше. Тот нервно сглотнул. Тишина стала полной. Все внимали. Удовлетворённо кивнув самому себе, Брагинский вдруг тряхнул головой, от чего его волосы вздыбились, придавая ему вид отпетого хулигана. Он с широкой улыбкой вскинул голову, в глазах заплясали черти: - А санкции мне всё ещё не переданы~! Аудиторию всколыхнуло от мягких, почти кошачьих интонаций. Тихий смех России затерялся во всеобщем возмущённом вздохе. «КА-А-АК?!» Взгляды общественности скрестились на Герое. Тот почувствовал себя настолько не в своей тарелке, что захотел тут же провалиться прямо сквозь кожаное кресло. Джонс бы съежился и залепетал оправдания, не будь он Америкой. Однако… - Россия нагло врёт! – вскочил он с места. – Вы только посмотрите на него: бледный, похудевший… Чуть ли не шатается. Это всё эффект санкций, как я Вам всем и обещал! Кто Герой – я Герой! Я своё слово сдержал – Россия скоро пожалеет о том, что натворил! Лучшая защита – нападение. Джонс рассчитывал, что, как и прежде, обескуражит Брагинского своей наглостью. Это всегда срабатывало, и слова правды звучали жалкой неправдоподобной оговоркой. Однако в воздухе повис скепсис – общественность уже не с таким восторгом заглатывала его наживки, как раньше. - Ты сам вконец заврался, Америка, - покачал головой Брагинский. Джонс опустился обратно в кресло в непривычном для себя смятении. Россия же, как ни в чём не бывало, обратился к аудитории: - Как Вы можете заметить, Дамы и Господа, у меня отсутствуют типичные признаки действия экономических ограничений: слабость, одышка, головокружение, обильное потоотделение, акроцианоз и другие. Я вполне вменяем и способен адекватно реагировать на происходящее вокруг меня. Чего не могу сказать о Вас, мои глубокоуважаемые европейские коллеги. Франциск и Людвиг не выдержали проницательного взгляда Ивана, заёрзав в своих креслах. Но на это никто не обратил внимания – все взгляды были прикованы к Брагинскому. Тот в свою очередь чуть поморщился от неприятного чувства опасности. Настолько пристальное внимание ему уделялось исключительно перед очередной мировой заварушкой. - Вздор! – Америка опять вскочил, как ужаленный. – Скоро твоя экономика будет разорвана в клочья! Мой Президент слов на ветер не бросает! Ответом ему была снисходительная улыбка и слишком понимающий взгляд: - Ты сам-то ему веришь, Альфред? До конца заседания Америка так и не произнёс ни слова.

***

Брагинский настолько задумался, что не заметил, как пришёл на подходящую полянку. Ели, берёзы и ольха в удивительной гармонии укрывали её от посторонних глаз. Пахло прелой листвой – период затяжных июньских дождей всё не желал проходить, но сегодня обещали переменную облачность без дождя. Было слышно, как за зарослями ольхи плескалось озеро. Иван остановился и вдохнул упоительный воздух полной грудью, наслаждаясь.