Он мог. И это было очешуенно.

Серые, как сталь, беспокойные воды озера бились о крупные валуны, зеленые и чуть мохнатые от сырости. На один из них села жирная чайка. «Отъелась на человеческих харчах!» - ей всегда завидовали чайки поменьше, которых гордость и чувство собственного достоинства вынуждали питаться исключительно рыбой, добытой собственным непосильным трудом. Жирная не обращала на мелких завистливых пигалиц никакого внимания – она чувствовала себя королевой озера. Ещё чуть-чуть и она будет просто неотразима. Вот тогда можно будет замутить с каким-нибудь симпатичным альбатросом. Не, ну а что? Она уже почти достигла достаточного размера. М-м, альбатросы… Их синие лапы*… Жирная так замечталась, что не заметила гула, что с каждой секундой звучал всё громче. Она флегматично пожевала клювом, будто смакуя изысканное послевкусие ближайшей помойки, но в следующий момент с резким криком «Кьяяя!» слетела с камня и плюхнулась в воду – её сбросила воздушная волна. Несущийся на бешеной скорости Брагинский даже не заметил, что дама упала. Другие чайки с испуганными возгласами взмыли в воздух, совсем некстати закрывая обзор следующему по пятам России Джонсу. Америка бешено выругался, когда белые мельтешащие тела чаек закрыли ему обзор. Он резко затормозил и взял левее. Неприятный холодок распространился по грудной клетке – вдруг какая-нибудь особо умная птица попадёт в турбину его рюкзака? Озеро, конечно, - не лес, но Брагинский точно будет обидно ржать. Как всегда в подобных случаях. Кстати о Брагинском. Тот, похоже, чувствовал себя вполне комфортно, находясь в самом центре стаи птиц. Даже руки распахнул, будто они играли какую-то роль в полёте. Всегда такое невозмутимое лицо сияло от чистейшего восторга. Чайки уже будто свыклись и не обращали внимания на странный гул рюкзака, приняв Россию за своего. Хотя чего это Альфред удивляется? «Вот он, альбатрос моей мечты!» - тем временем думала та самая жирная чайка, вскарабкавшись обратно на камень, следя заплывшими жиром глазами-бусинками за одинокой фигуркой. Россия тем временем испытывал ни с чем несравнимый кайф. Огромные крылья чаек, их умные глаза и белые бока окружали его со всех сторон. «Отчего люди не летают, как птицы?» - когда-то размышлял он на пару с Островским. Тогда подобное казалось недостижимой мечтой, а теперь он был частью птичьей стаи и взмывал всё выше и выше. О санкциях и неугомонном Джонсе он давно забыл. А зря. Тот о нём ни на секунду не забывал. Пока Иван выписывал не поддающиеся человеческой логике кренделя, Альфред двигался по прямой, быстро сокращая расстояние. Оставалось буквально каких-то пять метров до скопления пернатых, когда Альфред услышал пение: - Я СВОБОДЕ-ЕН, СЛОВНО ПТИЦА В НЕБЕСАХ!.. "Россия снова за своё," - подумал Альфред. Ни у кого на Западе не укладывалось в голове, как можно быть таким романтиком, но при этом поступать, как самый циничный циник на планете. Уесть Брагинского – задача не из лёгких, но задача необходимая. Они всегда делали ставку на его тонкую душевную организацию и обострённое чувство справедливости. Но с каждым разом Брагинский будто становился всё более чёрствым. А сейчас дело просто ни в какие ворота не лезет. - Россия, посмотри: твоя власть совсем не думает о народе, а народ совсем не уважает власть! – сказал Америка несколько лет назад во время перерыва на каком-то из саммитов. Они как раз вышли на балкон, и никто им не мешал. Джонс всеми силами старался, чтобы на его лице проявились беспокойство и сострадание в полной мере. Многие верили, даже сам Россия. - И чё? – пожал плечами Иван, как ни в чём не бывало продолжая смаковать фисташковое мороженое, зачерпывая лакомство маленькой одноразовой ложечкой. - Открыл Америку, тоже мне… И так во всём. На какие бы внутренние проблемы не указывал Америка России в надежде отвлечь его от своих авантюр, то всегда натыкался на это флегматичное «И чё?» Не сказать, что Ивану было на себя наплевать, вовсе нет. Даже наоборот, тот вечно что-то делал в своём доме, стуча молотками и сверля перфораторами, зажав между губами гвоздики и шурупы. При этом он умудрялся следить за тем, что делается в мире. И как ни досадно было признавать, Брагинский снова мог подгадить так же смачно, как и «в старые добрые времена». Америка готовился сделать пакость. Он полностью отдавал себе отчёт, что собирается сделать нечто действительно мерзкое, но против власти не попрёшь. Если он хочет и дальше наслаждаться вкуснейшими биг тэйсти и колой, носить красивую новенькую одежду, жить в уютном доме с видом на океан и путешествовать по миру, то ему необходимо привести в порядок свои дела. Он прекрасно знал, что живёт в долг. И осознавал, что даже если каждый его житель продаст почку на чёрном рынке, денег не хватит, чтобы погасить этот долг. Поэтому приходится прибегать к не совсем честным путям обогащения. - А что это мы тут де-елаем? – из-за угла сначала появились фиолетовые всполохи и только лишь потом – жутко улыбающаяся голова России. – Ой, а что это у тебя? Химическое оружие? М-м, как интересно. Альфред понял, что попался. - Это не моё. Это Сирии… - Америка почувствовал, как пара ящиков начинают выскальзывать из его рук. - Да неуже-ели? – Брагинский весь вышел из-за угла и теперь с интересом наблюдал за ходом панических мыслей Джонса, отражающихся у того на лице, и как тот пытается удержать боеприпасы. - Я говорю правду! – Америка попытался, чтобы его голос прозвучал как можно более властно, да только на Россию теперь такие трюки не действуют. Вернее, не действовали никогда, но теперь он имел полное право это демонстрировать. - Раз правду, тогда ты не будешь возражать, если я это оружие заберу и уничтожу? Так сказать, во избежание применения, – Брагинский окинул взглядом невероятное количество ящиков с далеко не гуманным оружием и присвистнул. – А работы-то мно-ого!.. Альфред, будь душкой, скажи нашим ребятам на собрании, что я немножко задержусь. Джонс ненавидел голос России. Такой сладенький и певучий, он вводил в заблуждение. Альфред частенько забывал, что Брагинский не обладает мягкостью пуха и наивностью крольчонка. И приходил в бешенство, когда очередной раз убеждался в этом. "Как будто в первый раз," - не уставал приговаривать Кёрклэнд, с иронией наблюдая за тем, как мечется по его гостинной Джонс. А после делал маленький высокомерный глоток из чашки любимого сервиза. - "Чего ты хотел? Это же Брагинский". Тем временем из-за спины Брагинского высыпала целая команда людей в защитных одеждах. Они молча вынесли все ящики за исключением тех, которые удерживал Джонс. Некоторое время РФ и США смотрели друг другу в глаза. Когда последний человек покинул ангар, Брагинский со своим коронным смешком подошёл, непринуждённо подхватил выскальзывающее из рук Альфреда химоружие, вежливо поблагодарил и вышел следом. Джонс не сразу понял, что именно произошло. А когда понял, страшно обиделся. Внезапно что-то горячее врезалось прямо Альфреду в лицо и чем-то шуршащим обхватило голову. От неожиданности он заорал, отчаянно забарахтался и вдруг с леденящей душу ясностью ощутил несколько десятков метров между собой и поверхностью земли. -A-a-argh!.. Иван будто очнулся от блаженного сна и обернулся в сторону слишком необычного для чайки крика. «Ах, Джонс, совсем забыл про него…» Тем временем Альфред, вынужденно зависнув в воздухе, отодрал от своего лица жирную чайку. Её взгляд ему не понравился. На секунду ему даже показалось, что пернатая недвусмысленно поиграла бровями, хотя бровей у чаек, как известно, не водится. Джонс ни с того ни с сего почувствовал себя голым. «У него даже чайки какие-то больные на голову», - Джонс со смешанными чувствами отшвырнул жирную подальше от себя. Зря. То была женщина гордая… Иван приготовился к зрелищу.