Один поцелуй на двоих

      Вечер выдался слишком насыщенным и очень информативным, так что Люси устала и уговорила маму отправиться домой. Они так и не попали в торговый центр и не докупили форму. Это ничуть не смущало девушку, ведь завтра будет целый день в её распоряжении. Последний день.       Скупив, как сказала Люси, наверное, половину супермаркета, уставшие, но довольные проделанной работой, женщины семьи Хартфилия отправились отдыхать за просмотром недавно вышедшей мелодрамы. Однако, девушка была уверена, что такие сопливые фильмы для неудачниц, ничего не понимающих в настоящих отношениях, но уже спустя полчаса внимательно следила за каждым движением главного героя. Она настолько прониклась игрой, что переживала за отношения пары больше, чем за всё, что было у неё в жизни на протяжении нескольких недель. Она напрочь забыла о своих проблемах и окунулась с головой в этот омут любовных признаний, вечных неловких ситуаций и чистой и непорочной любви брутального на вид, но очень искреннего и верного мужчины и нежной, трепетной и скромной девушки, что играли главные роли. Она ненароком провела параллель между своей подругой Леви с прошлой школы, которая осталась в столице, и её парнем — Гажилом, с которым та только начала встречаться, за неделю до отъезда Люси. И она уже стала переживать, всё ли у неё хорошо? За время пребывания на новом месте, Люси так и не написала подруге ничего стоящего, кроме как пару коротких приветствий и небольшого диалога типа: «как дела? какая погода?». Поговорить по душам (а тем более рассказать о своих проблемах с соулмейтом) девушка не удосужилась. И конечно же совесть била её по этому маленькому островку секретов укором. — Ну всё-о, — зевнула Лейла, потягивая гласную. — Я пойду спать, время уже десять почти. И ты не засиживайся. — Но ма-ма, — возразила Люси, протягивая слова по слогам. Она потёрла красные от пристального просмотра кино глаза и добавила: — Тут есть ещё целый сериал, по которому был снят полнометражный фильм! — деловито сказала она, листая на экране смартфона то, что уже успела загуглить. — Никаких сериалов! — нахмурилась женщина. — Нам завтра предстоит важный день, и ничто его не испортит, ты это поняла? — Конечно, мисс облом девичьих грёз, — фыркнула та. — Люси! — возмущённо выкрикнула Лейла. — Прости, мам, — невинно улыбнулась она, раскидывая руки в жесте «мол ничего не могу с собой поделать». — Спокойной ночи. — Сладких снов.       Устало вздохнув, девушка поплелась в ванную. После водных процедур Люси откинула пушистый плед на кровати, рухнула лицом в подушку с негромким вздохом и тут же перевернулась. От приступа зевоты на глазах появлялись маленькие слезинки. Уже хотелось спать. Так сильно, что сопротивляться не было сил. Подсознание проваливалось куда-то вниз, как Алиса в нору в сказке, которую ей в детстве читала мама. Осталось надеяться, что падать Люси будет не так долго, как героиня детской книжки. И вот девушка уже готова видеть сны, такие же красочные и нереальные, как реальность у Алисы.       Но то ли Люси за день устала так сильно, то ли просто память подводила, но снов не было, или просто она их не помнила на утро. По пробуждению её не волновал полёт фантазии и ночные приключения в каком-то сказочном мире, а утреннее состояние. Глаза раскрыла, когда на часах не было даже пяти утра. Спину ломило, лицо горело огнём, а тело наоборот — бросало в дрожь от холода. Люси попыталась натянуть на себя плед, укутаться поплотнее, но ничего не выходило. Тело не слушалось её. Оно словно вросло в кровать за несколько часов сна. Её руки были настолько тяжёлыми, что самостоятельно их нельзя было поднять. Всё тело ныло от боли, такой тупой, но чувственной особо сильно в области спины, бёдер и низа живота. Простонав из-за очередной попытки что-либо сделать, девушка с горем пополам поднялась. Ноги вовсе отказывались слушать хозяйку, они тряслись, словно её собственный вес стал непосильной ношей для них. Когда она с большим трудом дошла до дамского столика и посмотрела на себя в зеркало, то тут же отшатнулась, но успела руками схватиться за края столешницы, чтобы не упасть. Её отражение было бледным, с тёмными мешками под глазами и растрёпанными золотистыми волосами. — Словно из фильма ужасов, — фыркнула она осевшим голосом. Прокашлялась и поняла, что что-то подбирается к её горлу из недр желудка.       Под испугом опустошить содержимое своего вчерашнего ужина на первое, что попадалось на глаза, Люси как можно быстрее побрела в ванную, трезво оценивая, что сил на бег у неё сейчас нет. Недолгий, но мучительный отрезок пути она то и дело хваталась за рот и чуть постанывала от тупой боли в районе бёдер. Идти было слишком неудобно, да так, что между её ног могло с лёгкостью пройти небольшое колесо, велосипедное скажем. Наконец очутившись рядом с белым фаянсовым чудом сантехники, Люси собрала волосы в хвост и присела. Ей не потребовалось много сил или времени, организм сделал всё сам под громкие всхлипывания и булькающие полу-стоны.       Как только девушка вышла из ванной, ей полегчало, ненамного правда, но идти стало проще и в висках не так отчётливо пульсировало, а желание провалиться сквозь землю постепенно стихало. Двери спальни матери открылись и на пороге показалась Лейла в длинной ночной сорочке голубого цвета. Она сонно потёрла руками глаза и хотела было спросить что-то, но замерла с приоткрытым ртом. — Боже, — всполошилась она, подбегая к Люси. — Что с тобой, солнышко? — Меня вырвало, — честно призналась девушка, облокачиваясь на дверной проём. — Отравилась? Или что? — женщина деловито коснулась рукой лба дочери, охнула и коснулась его уже губами. — Ты вся горишь! Надо измерить температуру.       Лейла уложила дочь на её кровать и спустилась вниз за аптечкой. Она принесла небольшую миску с холодной водой и чистое полотенце. Сначала, как и обещала, измерила температуру тела. Тридцать восемь и четыре. Она ахнула и тут же приложила компресс на лоб Люси под её тихие всхлипывания и стоны. Укутав её посильнее во второе — более тёплое — одеяло (как же она была рада, что успела на распродажу в торговом центре, где и приобрела это мягкое пуховое чудо, и конечно же тут не обошлось без упрёков дочери, но куда уж, эта покупка было словно послана им с небес), Лейла принялась заваривать порошки, в попытке сбить температуру до утра. Звонить в скорую ей не дала Люси, аргументируя это лишней тратой времени и сил. К тому же там бы ей сделали самую унизительную, по её мнению, процедуру — промывание. Так, что Люси пообещала матери, что если до утра, максимум до обеда, это само не спадет, то так уж и быть — она готова пуститься во все тяжкие. — Вот, — женщина протянула дочери кружку со слегка розоватой жидкостью. — Это должно помочь. — Что это? — спросила та, немного отпила и поморщилась. — Гадость. — Если не хочешь в больницу, то допивай!       У Люси не было другого выбора. Меньше всего на свете ей хотелось провести день перед школьной церемонией, а то еще хуже — и саму церемонию, в больнице. Она всячески пыталась отогнать от себя мысли о своём недуге, в надежде, что она всё успеет. Тем более, что после утреннего приветствия с унитазом ей и правда полегчало, но боль внизу живота и в ногах ещё давала о себе знать. Ненароком её посетила мысль о том, что наверняка скоро должны пойти критические дни и это могло быть намёком к подготовке. Она быстро заглянула в свой календарь на телефоне — до них ещё почти две недели. Теория, какой бы хорошей она ни была, потерпела неудачу.       Чувство не из приятных, особенно при малейших движениях. Люси до сих пор ощущала дискомфорт в самом интимном месте при попытках встать на ноги, которые она совершала утром. Но даже передвигаясь, у неё было такое чувство, что между её ног что-то есть. Ненароком девушка даже проверила всё ли в порядке, когда оставалась одна в ванной. Но всё было на месте и ничего лишнего за ночь не выросло. Её светлую голову посетила мысль о том, что это ощущение очень похоже на то, что бывает после лишения девственности. Нет, такого она никогда не испытывала сама, но читала. Много читала. Будучи невинной в свои шестнадцать лет, Люси увлекалась разного рода литературой, среди которой были даже книги об особенностях строения женского тела, о психологии, сексологии (вроде что-то такое было написано на книге?) и даже женские романы эротического содержания. Вся эта тема будоражила девушку, и она хотела подготовиться по полной, узнать обо всех особенностях, что её ждут во взрослой жизни. Все проходили и проходят через это и по сей день, так и ей когда-то предстоит это познать.       Боль, которую она ощущала несомненно шла прямиком из влагалища, словно кто-то растянул мышцы. Она была не такая сильная, как при сокращении в период менструации, но ощутимая и ноющая. Люси и правда задумалась, что это похоже на то, что описывал автор в одном из недавно прочитанных ею романов, где главная персона рассказа лишилась невинности и после — на утро — рассказывала подруге свои ощущения. Мерзкие чувства остались после прочтения, по правде говоря, ведь Люси не понравилась книга, но из-за чувства долга она прочла её до конца. Неприятное послевкусие и ощущение опустошения от ужасного поведения главной героини на протяжении всего романа. Даже сейчас Люси встрепенулась, вспоминая о неудачной находке.       Решив не думать о таких вещах, она вытерла пот со лба и выпила своё — уже остывшее — лекарство. Сразу же её прошиб озноб и боль в животе. Стоило не мало сил, чтобы подняться, и почти побежать в сторону ванны.       Часов до десяти утра Люси бегала таким образом раз шесть точно, подолгу заседая на своём белом троне. Её живот крутило, а от запаха пищи (которой, между прочем, пропах весь дом), что мама разогревала себе на завтрак, девушку воротило так, что в перерывах она встречалась с унитазом ещё и лицом.       Но так или иначе, ей действительно стало куда лучше только после того, как мама без её ведома вызвала врача на дом и тот поставил ей одноразовую капельницу и что-то наплёл матери про уход и «не страшно, всё проходит и это пройдёт», а после уехал восвояси. Температура спала до привычных тридцати шести и шести, голова уже не болела от вечных мыслей «что» и «почему». Однако усталость и болезненный вид ещё давали о себе знать. Люси уговорила себя поесть, вернее практически попить бульон, который любезно приготовила мама. После горячего она почувствовала себя ещё лучше, но всё равно отправилась обратно в комнату и не заметила, как уснула. Проспав всего пару часов, Люси собралась и огорошила Лейлу тем, что ей уже намного лучше и она пойдёт докупать всё необходимое для школы.       Разговор на тему «ты больна и надо лежать в кровати» не прошёл девушку стороной. Конечно, кто ещё, как не мать, будет так заботиться о своём ребёнке, так переживать, холить и лелеять детинушку? Но Люси заботили лишь проблемы с её формой и учебниками. Она во чтобы то ни стало решила скупиться именно сейчас — в последний момент, чтобы не пропустить церемонию. Этот день был самым важным для неё — последний учебный год. Как она его начнет, так и проведёт. Формально, нелепо и наверняка ужасно, — так бы всё было не пойди она завтра при параде в свой первый день. По крайней мере, так посчитала Люси. А вдруг будут вопросы почему не смогла прийти? Заболела? И чем же? Ну не может она врать, а по её виду всё было бы сразу понятно. Её новые однокласснички засмеяли бы. В этом девушку было невозможно переубедить. Если она что-то решила, то так тому и быть.       Так и Лейле всегда приходилось мириться с характером дочки. Люси конечно выглядела куда лучше, чем утром, но это не было поводом расслабляться. Женщина ни на минуту не спускала с неё взгляда. Она возила её по всем магазинам с особой осторожностью, вечно донимая ту вопросами не стало ли ей плохо, не укачало ли, на что Люси только сердилась.       Скупив все необходимые учебники, Лейла припарковала машину возле торгового центра. Они направились на второй этаж, где находился самый большой магазин школьной и офисной одежды в городе.       Витрины пестрили изобилием расцветок и фасонов. Манекены выглядели как модели с подиума. Весь зал блестел от множества шикарных люстр, идеально натёртых полов и кажется, что сами вещи отдавали какой-то особой аурой. Это помещение было идеально во всех аспектах. Не только у Люси, но и у Лейлы глаза забегали от изобилия костюмов. Кто бы мог подумать, что серость обычных офисных юбок и брюк может выглядеть так шикарно. Ткань пленила своей мягкостью, обволакивала и буквально просилась сама: «примерь меня». На это ни Люси, ни Лейла не смогли устоять. — Ну что, — потирая ладошки, как герой мультфильма, сказала Лейла. — Бери что тебе необходимо и встретимся у примерочных или на худой конец на кассе. А я пойду на штурм. — Отлично, капитан! — салютовала Люси и двинулась в сторону вешалок с белоснежными сорочками.       Школьная форма Люси по сути ничем не отличалась от обычной, даже с учётом того, что её новая школа была коммерческим учреждением и попасть туда можно было только на платной основе. Конечно, как и везде, был конкурс на бюджетные места. Но чего греха таить, Люси не была настолько талантлива, чтобы выиграть хоть одно малюсенькое местечко, даже самое последнее. Так что бюджетниками были практически гении, которых уважали и почти боготворили среди учительского состава, и конечно же по закону жанра они занимали высокие должности и статус при школе благодаря своим талантам, чего уже говорить о стипендии за лучшую учёбу! Но не об этом сейчас.       Всё, что девушке оставалось прикупить для полной боеготовности, вернее просто готовности, к школе, была форма. А именно: белая блузка, классическая, желательно сорочка, чтобы не было ничего лишнего, но и иметь в своём гардеробе разрешалось парочку каких-нибудь модных и красивых блузок, если они конечно же не просвечивали, что запрещалось школьными правилами. В обязательном арсенале тонкий красный галстук или, а ещё лучше и, такой же бант-бабочку. Единственное, что всё-таки отличало эту школьную форму от обычной — был костюм, как оказалось. Это Люси сразу упустила из виду. И теперь, разглядывая листок, который всучил ей директор Макаров, она заметила, что всё-таки в нём было то, что стоило прочитать внимательнее, а не надеяться на авось. Её новой формой, которую должны были обязательно носить все ученики на церемонию и парадный выход, была тёмно-синяя плиссированная юбка, а в зимней вариации это были тёмно-синие зауженные штаны, и серый пиджак со вставками на карманах такого же цвета, что и низ. Кроме всего этого изобилия среди школьного гардероба ученикам можно было иметь светло-жёлтый кардиган и серый тёплый свитер. И конечно же классическая школьная обувь тёмно-коричневой расцветки. Особо выделялась на листе категория чулочно-носочных изделий: было разрешено носить гетры, чулки и колготки только темных расцветок, никак иначе. Длина почему-то не была указана, только цветовое предпочтение.       Люси насторожилась, пытаясь найти всё необходимое на будто бы нескончаемых полочках и вешалках, но безуспешно. У неё начала нарастать паника, как внезапно к ней подошла высокая девушка в классической форме консультанта, как она сразу же решила. Ведь иначе быть не могло — в таком шикарном месте обязательно должна была существовать единая форма для всех сотрудников, и что другое может быть оной, если это не она?       Девушка мило поприветствовала растерянную гостью магазина и постаралась предложить свои услуги. Люси выложила ей свою проблему, как чистый лист. Всё как на духу. Признаться честно, она бы соврала, если бы сказала, что полностью была расслаблена, находясь рядом с консультантом, хоть её обворожительная улыбка и действовала отрезвляюще и успокаивающе, не давая пуститься в панику окончательно. Находясь рядом с такой высокой и стройной девушкой, Люси почувствовала укол своего внутреннего демона, который нашёптывал ей о том, что ей не повезло с фигурой. Мол, «посмотри какие ноги — идеально ровные!» И с каждым новым шагом, когда девушка вела её к нужному стенду, говоря по пути что-то, что Люси уже не слышала, она всё пристальнее разглядывала фигуру сотрудницы ТЦ и практически сгорала от зависти. Рядом с ней она чувствовала себя уродливой матрёшкой с короткими ногами, толстыми лодыжками и небольшими боками, которые наела совсем недавно. Конечно в свои шестнадцать лет Люси выглядела очень даже распрекрасным подростком, но как же без загонов? У всех они были, и она не исключение. Люси не модель с глянцевых журналов и не фитоняшка, просиживающая в спортивном зале чуть ли не сутками напролёт. У неё, как и у многих (в её-то возрасте!) были некоторые неидеальности, которые и говорили ей, что та не нарисованная и не отфотошопленная. И порой Люси гордилась этим и вовсе не считала себя жирной или страшной. Порой, но не всегда. И, как правило, вот такие вот встречи с идеалами современной красоты навевали мысли о своих несовершенствах и почти что тыкали в них лицом. И тот факт, что Люси обладала немалым по объёму размером груди никак не успокаивал её в такие минуты. — Всё необходимое для формы в эту школу Вы можете найти тут, — пролепетала своим мелодичным голосом консультант. — Наш магазин собрал всё, что касается формы в одном месте для удобства и…       И эта девушка говорила что-то ещё и ещё, отчего её глаза буквально горели энтузиазмом. Она вещала о чём-то связанном с этим магазином и почему Люси стоит закупиться именно тут. Со своими обязанностями она справлялась хорошо, даже куда лучше — на отлично. Девушке почему-то хотелось сказать спасибо за её усердную работу. Она полностью отрабатывала свою зарплату, и Люси бы не удивилась, если бы узнала, что та являлась продавцом или консультантом месяца, или как это тут называлось? Она точно не знала, но мысль была верна.       Быстро поблагодарив консультанта за непреодолимую помощь, попутно извиняясь, что прервала её монолог об этом чудесном магазине, Люси чувствовала себя неуютно, когда заходила в примерочную. Пусть девушка и мило улыбалась, но это ведь её обязанность. Конечно без её помощи, Люси бы вряд ли нашла этот отдел, но выслушивать многословную лекцию она не осилила бы, даже в качестве благодарности. Сойдясь на мысли, что обижаться всё-таки не на что, ведь это её работа — помогать и советовать, тут же принялась примерять выбранные ею вещи. Люси знала себя от и до и безошибочно выбирала размеры, но даже она не могла с точностью во все сто процентов сказать, что они подойдут ей, есть погрешность, ведь девушка поправилась. Но эта форма была сказочной, иначе как объяснить то, что сидела она на ней так, словно пошита была только для Люси и все мерки швея снимала именно с неё. — Мама дорогая, — тихо прошептала она, оценивая свой силуэт, отражённый в огромном и идеально начищенном зеркале во весь рост. Мимолётом девушка словила себя на мысли, что хочет такое же к себе домой. — Изумительно.       Восторгу Люси не было предела: глазки горели, щеки пылали румянцем. Она то и дело крутилась, рассматривая как кружиться её юбка, иногда подпрыгивала, чтобы оценить грудь в этой рубашке. Нигде ничего не сдавливало, не кололо. Всё сидело идеально, настолько, что ей было комфортно, словно она в своей домашней одежде. Не такой, как Люси часто видела на фото в интернете, а именно самой что ни на есть настоящей — домашней: в какой-нибудь потрепанной футболке, широких, а может уже насобиравших на себя катышек, шортах и мягких пушистых тапочках. Это погрузило её в те времена, когда они ещё жили в столице, когда Люси ходила в подобном виде по дому. Сейчас же мама заставила её выкинуть всю старую одежду и пообещала купить новую, пусть даже и для дома. Правда когда бы они это сделали — не понятно.       Под приливом эмоций, Люси чувствовала себя полностью отдохнувшей. От прежней боли почти не осталось места, если не говорить про бёдра и спину. Она собрала все вешалки вместе, набрасывая их на руку и вышла из примерочной, где её уже ждала та самая девушка. — Могу ли я снова вам помочь? Что-то подошло? — поинтересовалась та, а глазки так и горели надеждой и мольбой «купи хоть что-нибудь». — Конечно, — расплылась в улыбке Люси. — Упакуйте всё, я беру. А ещё примерю обувь. — Ваши покупки будут ожидать Вас на кассе, — отрапортовала девушка. — В отделе обуви Вас будет ждать другой консультант. — Спасибо, — на выдохе произнесла Люси и отправилась в сторону большой сине-белой вывески с характерным названием, куда минуту назад ей указали жестом.       Люси не успела и глазом моргнуть, как перед ней словно из неоткуда выросла новая сотрудница, умело обхаживая. Она принесла ей целый ряд школьной обуви на выбор. Как оказалось не все они одинаковые, а есть разные модели, которые немного, но отличаются друг от друга, будь то оттенок, вариация кожи или мелкие детали и украшения. Глаза разбегались от такого обилия, что выбрать что-то одно было крайне тяжело, поэтому Люси примерила сразу несколько, где в последствие приобрела две пары. В этом же отделе она встретилась с матерью, которая подбирала себе новые лодочки под деловой костюм. Вместе с консультантом они остановились на бежевой классике, и, наконец, двинулись расплачиваться за покупки. Лейла набрала себе несколько вариантов костюмов: два брючных и два с юбкой, для работы, как пояснила она дочери. Правда пока ещё женщина не нашла оную, но в скором времени планирует тщательно взяться за это дело.

***

      Серые стены отдавали холодом, даже не смотря на то, что в помещении до сих пор не отключили отопление. Коридор казался настолько длинным, что с лёгкостью вёл бы в бесконечность. Специфический запах из смеси разных фармацевтических лекарств и спирта неприятно бил в нос, отчего мужчина то и дело закрывал лицо руками и морщился. Его недлинные красные волосы были зачёсаны назад, немного поблескивали от геля для укладки, который тот попытался загладить расчёской, чтобы скрыть факт использования фиксирующих средств. Чёрные глаза выглядели сурово, особенно в купе с широкими бардовыми бровями, сошедшими к переносице со множеством складок между ними. Широкий прямой нос, как оказалось очень чувствительный, небольшой шрам на правой щеке и короткая тёмная щетина. Он несомненно был брутален, такой мог только командовать, подчинять, управлять людьми одним своим суровым взглядом. Широкие плечи, высокий рост и крупное телосложение. Он был словно рождён для этого чёрного делового костюма, который идеально сидел на его фигуре. А белый медицинский халат придавал его образу не столько серьёзности, как комичности. — Сюда, — спохватилась медсестра, которая еле успевала за широкими и быстрыми шагами посетителя, что ей приходилось чуть ли не бежать, чтобы нагнать его, отчего создавалось впечатление, словно это он ведёт её за собой, а не наоборот. — Это здесь.       Пластиковые двери бесшумно открылись, впуская в белоснежные покои гостя. Просторная комната, окно во всю стену с лёгкими полу-прозрачными занавесками, стол и пара стульев. У стены стояла большая медицинская кровать со множеством примочек от разных аппаратур, измеряющих давление и пульс, капельницы и чёрт знает что ещё. На кровати лежал парень с маской для подачи кислорода. — Что эта за дрянь на его лице? — выругался басом мужчина. — Он что не может дышать самостоятельно? Почему мне сказали, что ничего не представляет угрозу для жизни моего сына? За что я, спрашивается, плачу вам деньги? Чтобы увидеть это?!       Девушка замялась, чуть опустила голову, как щенок, которого отчитывает хозяин за очередную провинность. Она не знала, что ответить, к тому же не располагала точной информацией, всё о здоровье Нацу Драгнила знал только его лечащий врач, который так вовремя зашёл в палату. — Добрый день, мистер Драгнил, — начал приветствие невысокий мужчина с блондинистыми короткими волосами и очками на носу. — Мне не сразу доложили, что Вы приехали, прошу меня простить. — К чёрту формальности, — фыркнул Драгнил-старший, оборачиваясь к врачу. — Почему мне не доложили об этом? — он рукой указал на маску на лице парня, и, почти скрипя зубами, добавил: — Как это понимать? — Прошу, успокойтесь, сэр, — доктор выставил одну ладонь вперёд, затем жестом указал на стул, но мужчина только вздёрнул голову, давая понять, что садиться не намерен. — Сейчас и правда ничего не угрожает жизни Вашему сыну. Все жизненно важные органы целы, температура, пульс и давление в норме. Нацу сейчас находиться под действием одного из наших препаратов. Вернее сказать, он просто спит и набирается сил. Однако, Вам стоит поговорить с ним о случившемся самому. — Что Вы имеете в виду? — возмутился мужчина. — То, из-за чего он попал сюда, было запрещённым препаратом. Он выпил всего немного этого вещества, но эффект не заставил себя ждать. Этот препарат был запрещён в десяти странах и в нашей не прошёл проверку, так как правительство откладывало это действие. Однако после случившегося, я просто обязан сообщить об этом. — Врач поправил очки и продолжил: — Вы мне лучше скажите, для чего несовершеннолетнему, полному сил, парню пить препарат приостанавливающий его репродуктивную функцию? — Что? — неподдельно удивился Драгнил, отчего даже покраснел. То ли от смущения, то ли от возмущения. — Ваш сын, господин Игнил, — начал врач, — выпил препарат под названием «антиэрос». Вам это о чём-то говорит? — Нет. Что это? — нахмурил нос тот. — Этот препарат с обратным эффектом. Действует как бром. Понимаете? — мужчина сочувственно посмотрел на Нацу, затем на его отца. — Да, — Игнил сузил глаза, поправляя тонкий галстук на шее, и всё-таки присел, озираясь на сына. — Но Зачем? — Об этом я хотел узнать у Вас, — обречённо выдохнул доктор. — Перед тем, как его привезли сюда в бессознательном положении, у парня было семяизвержение. Таблетка была выпита им ранее и от её эффекта ничего не оставалось на момент эякуляции, но были и свои побочные моменты. Собственно, из-за этого он тут. — Ничего не понимаю. — Игнил потёр указательным и средним пальцем правый висок. — Вы хотите сказать, что мой сын принимал таблетки, чтобы отбить эрекцию, а после ещё и кончил?! — Кхм, — врач прокашлял в кулак, — можно сказать и так. Всё же, сейчас ему ничего не угрожает. Мы сделали промывание, поставили капельницу и отправили все необходимые анализы. Остаётся ждать. А пока Нацу пробудет у нас под присмотром до тех пор, пока не придут результаты, чтобы мы с точностью определили его состояние и смогли отпустить. Кроме того, мне нужно знать где и зачем он приобрёл эти таблетки.       Игнил продолжал молча смотреть на сына то удивлённым, то осуждающим взглядом. Он не понимал причины его поступка, но определённо знал, что это было не от великого ума. Конечно, Нацу парень не плохой, умный и рассудительный, но не серьёзный. Уж это его отец знал наверняка. Видимо, на то были причины. Возможно, у него появилась девушка, но он слишком бурно реагировал на неё в виду возраста и бушующих гормонов. А может и нет. Ведь в таком случае есть и иные способы избавить себя от эрекции. В конце то концов, это его здоровье! А он так небрежно к нему отнёсся.       От лечащего врача, мужчина узнал, что сейчас нет смысла ждать пробуждения, ведь Нацу мог проспать по меньшей мере несколько часов, а то и больше. Его организм слишком истощён, как физически, так и морально. Игнила обещали оповестить, когда его сын проснётся, и тот со спокойной совестью поехал домой, переваривать информацию, искать возможные разрешения и, конечно, готовиться к разговору, который им вскоре предстоит. Работать в таком шокированном состоянии он не мог.       Ближе к вечеру, когда уже начинало смеркаться, небо постепенно переходило во владение ночи, а звёзды вот-вот должны были явиться, Нацу раскрыл глаза с приглушённым стоном. Тупая боль пронзила его спину, затем бёдра и сам пах. В животе заурчало, не понятно отчего: то ли от голода, то ли от неприятного ощущения, что что-то не так. Парень пошевельнулся и тут же заметил у себя на носу маску. Он аккуратно, не задевая примочки с разной аппаратуры, снял её, и стал оглядываться. В нос тут же пробрался слишком яркий, чтобы этого не заметить, запах, лежащих на тумбочке, медикаментов. — Так, — почти что прошипел юноша. Его голос осел, до такой степени, что некогда громкий баритон казался сиплым шёпотом. Хотя он даже не старался.       Нацу прокашлял и попытался снова хоть что-то выговорить. Голос медленно, но всё же возвращался к нему. Решив, не всё сразу, он начал осматриваться. Слишком большое и яркое помещение. Белый, нет, даже белоснежный цвет слепил его глаза, из-за чего хотелось морщиться всякий раз, как только взгляд не мог сфокусироваться на чём-то по-темнее, по-контрастнее.       Спустя пару минут в палату вбежала девушка в длинном белом халате и шапочке. Она причитала что-то о том, что ему нужно лежать, что сейчас кто-то придёт, но парень слишком устал, чтобы слушать. К тому же её громкий, почти визгливый голос напрягал и даже раздражал. Голова и так болела, даже больше — нет такого слова, чтобы описать его эмоциональное истощение и дикое, пульсирующее нечто внутри его черепа.       Следом в комнату вошёл врач, это Нацу успел прочесть на его бейдже, когда тот наклонился заглянуть в его зрачки. Мужчина что-то недолго обсуждал с медсестрой, заполнял какие-то документы, а после — уже обратился к Нацу. Разговор был недолгий и почти незапоминающийся, потому что состояние парня давало о себе знать и это видел сам врач. Он не стал мучить без того пережившего не слабый шок пациента, но всё-таки намекнул, что позже, наверняка, уже завтра, им придётся поговорить о причине его поведения. Конечно Нацу сразу понял к чему он ведёт, но виду не подал, лишь коротко кивнул. Юноше стало дико стыдно за сложившуюся ситуацию. Что говорить? Как объяснить? Сказать правду или соврать? А что если они всё равно всё узнают? Слишком много мыслей было в голове, что мигрень снова вернулась, да так, словно и не покидала его вовсе.       Нацу уже успел устать, практически смертельно. И пусть физически он проспал почти весь день и утро, но морально — выжат, словно лимон, который дважды пропустили через соковыжималку. Он успел истощить себя одними только мыслями о том, что известно врачам, а главное — отцу. Как он оказался в больнице? Последнее, что он помнил, так это испуганное лицо своей уже, наверняка, бывшей начальницы. Кто же тогда определил его в эти не скромные просторы?       Слишком много «кто» и «что», нужно было успокоиться и перестать думать хоть на некоторое время, но юноша боялся, в действительности он боялся и за своё здоровье, иногда поглядывая под одеяло, и за отца — его реакцию и разговор с ним и врачом. А что если его член после всего пережитого вообще перестанет функционировать? Что если он станет импотентом?! Нацу не на шутку запаниковал. В его глазах ясно читалось смятение с долей гнева. Он почти готов был заплакать, как дверь в палату открылась и вошла она — сущий кошмар в его жизни, виновница всего пережитого.       Амелия пришла проведать парня с пакетом фруктов и бутылкой сока. Всем своим видом она выражала жалость, сочувствие, и даже тот факт, что вечно надменные пухлые губы были приподняты в полу-улыбке или даже ухмылке, сейчас были опущены уголками вниз, настораживал и даже пугал. Сочувствие от неё — это последнее, что он хотел бы сейчас получить, а видеть эту совратительницу в красном платье — тем более.       Женщина поставила пакет на стол и замялась. Она подошла ближе и присела на край кровати. Так же молча, не проронив даже звука, Амелия взяла его руку в свою и сочувственно улыбнулась, поглаживая правой рукой юношу по щеке. — Не переживай, всё будет хорошо.       Нацу не мог ответить. В его голове боролись злость и страх. Кто выйдет победителем в этой схватке — пока не ясно, поэтому молчание заняло их место. Именно из-за неё и её эгоистичных желаний парень попал в больницу и вполне возможно может лишиться главного для мужчины органа. В свои-то года! Он сжал свободную ладонь в кулак и стиснул зубы; отвернулся от неё, чтобы только не видеть эти наглые серые глаза, которые так и хотелось выцарапать.       Амелия что-то тихо продолжала говорить, но парень её не слышал, вернее не хотел слушать. Он старался сосредоточиться на том, чтобы не сорваться и не высказать ей всё, а может даже и поднять руку. Характер у Нацу был вспыльчивый, но не настолько, чтобы ударить женщину, хоть та сама более, чем напрашивалась. А ему это ой как хотелось, даже очень. Но это неправильно. Из контекста он мог расслышать только как она в спешке одевала его тяжёлое, между прочем, — так чуть обидчиво выговорила она — тело, как вызвала скорую и наплела что-то о том, что вернулась закрыть кафе, а в нём лежал он. Конечно врачи поверили ей сразу же. Амелия с лёгкостью могла играть роли злодеев в почти любых фильмах, её наигранности можно было даже позавидовать. И не было никаких вопросов. Тем более не возникло никаких недопониманий, о которых не было даже речи беспокоиться. На правах бывшего босса, а уж тем более того, кто нашёл его в таком состоянии, она пришла проведать уже бывшего сотрудника. Всё чинно и благородно. Якобы совесть взыграла. Однако, от её рассказала неприятный ком подкатил к горлу Нацу, отчего хотелось закрыть ей рот и выпроводить куда подальше. Сейчас он полон желчи и ненависти к этой женщине, и лучше бы ей убраться за сотни миль от него и никогда не попадаться на глаза. И это не было угрозой, нет, это мечты — его надежды.       Ждать долго не пришлось. Она словно почувствовала его нежелание общаться с ней. Попрощалась Амелия сухо: сначала потянулась за поцелуем, но быстро опомнилась и отвернулась. Напоследок лишь помахала белой излюбленной перчаткой и бросила печальный взгляд на его одеяло — очередной истошный вздох. Как только дверь закрылась за ней, Нацу схватился руками за голову и готов был почти взреветь, как в палату снова зашли. На этот раз отец.       Мало ему было на сегодня потрясений, так и худшие опасения оправдались, к тому же сразу, не дав парню придумать отмазку. А ведь он знал, что отец захочет у него выведать. Игнил был суровым, строгим и не любил церемониться. Он брал измором, шёл напором и всегда умудрялся вытянуть всё, что ему было нужно. Он человек прямолинейный, и даже сейчас не терял время зря. — Ты расскажешь мне, что произошло, — спокойным тоном сказал мужчина, присаживаясь на высокий стул возле больничной койки. — Вот так сразу, — фыркнул Нацу, неожиданно для самого себя — это вышло куда спокойнее. — А где же: как дела сынок, как себя чувствуешь? — К чему формальности? — Игнил наклонился вперёд, складывая руки в подобие пирамиды. — Я уже всё знаю. — Раз ты в курсе всего, то что хочешь узнать от меня? — Ты не понял, — он наклонил голову в бок и чуть прищурил глаза. — Это был не вопрос, а утверждение. Ты, — небольшая пауза в пару секунд, которая выделяла его намерения, — расскажешь мне всё.       Отношения у Нацу с отцом всегда были хорошими, дружескими их конечно же не назвать, но тёплыми, семейными узами — можно. Они были доверительные, никак иначе. А вот сейчас Игнил выглядел как никогда серьёзным, озабоченным проблемой своего сына, как показалось Нацу. И это было правдой. Его глаза выражали отчаяние и даже тоску. В них не было места злости или даже ненависти, не было такого же приказного подтекста, который мужчина вложил в свою последнюю реплику. В них была забота, тепло. Даже жалость, которая так легко читалась во взгляде Амелии, была совсем другой, низкой и грязной по сравнению с ним. В родных отцовских глазах не было ничего, что напрягало бы Нацу. Напротив. Ему словно хотелось рассказать всё, в надежде, что его поймут и помогут. Само состоянии парня кричало о том, что ему нужно поделиться с кем-то тем, что он пережил. Держать все в себе было невыносимо. В нём словно взыграла совесть. Совесть перед отцом. А следом и страх. Боязнь быть отвергнутым и непонятым. И тот факт, что делал он всё ради него ничуть не помогал и не смягчал его ношу.       Нацу продолжал молчать, стараясь смотреть куда угодно только не на отца. Особенно избегал его лица и глаз. Он словно был на грани — на тонкой ниточке между двумя противоречивыми действиями, и она — эта самая нить — вот-вот может порваться. И что будет — неизвестно. Эта неизвестность пугала больше всего. Безответственно и необдуманно нырять в неё с головой было даже опасно. — Значит будешь молчать, как партизан, — выдохнул Игнил, опуская голову. — Ты хоть что-то скажешь? — Вопрос, — тихо произнёс Нацу. — Вопрос, говоришь? Ну давай, — фыркнул мужчина, в попытке подрожать сыну. — Я теперь не стану импотентом? — на полном серьёзе произнёс юноша. Ответом ему последовал громкий заливистый смех отца, наполнивший всю палату.       Конечно, препарат, который выпил его сын был вне закона, но не настолько опасен. Об этом Драгнил-старший выведал всё. И Игнил бы соврал, что не думал об этом после разговора с врачом. Сразу же после этого он поручил своим людям собрать всю информацию на эти таблетки, поговорил с главным врачом клиники и собственно удостоверился, что мужскому здоровью его сына ничего не угрожает. Есть небольшие противопоказания, есть вредные вещества в составе, но от одной дозы ничего не будет. Вот если бы Нацу выпил всю пачку за раз, то может быть такой стресс дал бы о себе знать более крупными последствиями. — А ты что это, — отдышавшись начал мужчина, — боишься всё-таки за своего дружка? А пил тогда зачем эту дрянь? — Я задал вопрос, — обиженно цокнул Нацу, складывая руки на груди. — Если ты так хочешь узнать, то почему бы не попросить вежливо? Давай так: услуга за услугу. Ты расскажешь зачем тебе потребовалось мучить себя, а я расскажу будет ли у тебя когда-нибудь стоять, — Игнил снова расхохотался. — Судя по твоему весёлому настроению, у меня нет причин волноваться. — Парень победоносно улыбнулся, чуть задрав голову. — Если бы у твоего сына были бы какие-то проблемы с этим, думаю, ты бы так не радовался сейчас. Так что не вижу смысла в услуге.       Игнил напрягся и оскалил белоснежный клык. Конечно, Нацу был упёртым малым, но сейчас его упёртость мешала. Ни к чему так вести себя с тем, кто хочет помочь. Но Мужчину больше всего распирало любопытство, так как помощь Нацу не требовалась. Его организм был полностью здоров, за исключением эмоционального истощения. И как только у этого паршивца есть силы дерзить отцу? — Я правда не думаю, что могу это рассказать сейчас, — уже более спокойно сказал Нацу. — У меня плохое предчувствие. Давай позже? — Когда? — Когда я сам решу, что уже можно.       На этой ноте они простояли недолго. Каждый думал о своём: Нацу пытался понять мысли отца, а тот в свою очередь наблюдал за тем, как быстро вырос его сын, чтобы ставить отцу условия. Мужчина хмыкнул, но согласился. Всё-таки у него вся жизнь впереди. — Лучше скажи как ты, как нога, — перевёл тему юноша. — Срослось, — пожал плечами Игнил. — Как иначе. — А спицы? А колено? — Не переживай, сын, — мужчина присел на кровать, в попытке согнуть правую ногу, но вышло это у него с трудом, поэтому он просто вытянул её. — Всё у нас будет хорошо. А вот яму так и не заделали, — рассмеялся он. — Ну да, конечно, куда уж им, — хмыкнул Нацу. — Это же теперь как достопримечательность. Только заголовки отгремели, как дорогу чинить пора. — Я сам её починю, — мужчина положил свою большую ладонь на косматую голову сына и по-отцовски потрепал его. — Не хочу чтобы что-то напоминало о том случае.       День выдался долгим и очень утомительным, однако Игнил изо всех сил старался приободрить сына. Он был искренним, настоящим, как когда-то, когда не был занят своей работой, приносившей ему головную боль, из-за которой хотелось срываться на всех и вся, но он держался. Держался изо всех сил, отчего частенько выглядел слишком измотанным и безрадостным. За попыткой обеспечить сыну достойное, безбедное будущее, он забыл о радостях жизни. И конечно, по закону жанра, вовсе не спрашивал — нужно ли сыну это все? А Нацу не был из тех, кто тратит отцовские деньги пачками, покупает всё дорогое и самое лучшее. Он не был испорчен. По большей части из-за того, что они никогда и не были богаты. Отец только недавно попал в этот бизнес, лет пять, может семь — максимум. До этого они жили обычной жизнью, размеренной и радостной. Но даже сейчас, ни Игнил, ни Нацу не могли похвастаться своей фамилией среди самых именитых богачей, вовсе нет. Денег им хватало на всё, что нужно, но не настолько, чтобы ими сорить. Не было особняков, островов и яхт — Игнил считал это излишним ребячеством и дурным тоном. Такие толстосумы, имеющие все и сразу, лишь с жиру бесились в погоне за роскошью. А он не из их числа. Он только хотел заработать на жизнь: ни больше, ни меньше. Ничего лишнего, ничего чужого ему не нужно.       Нацу устал слишком быстро, не смотря на то, что спал почти сутки. Он смог пробыть в бодром состоянии всего часа три от силы, затем сон снова сморил его. Завтра церемония поступления в последний класс старшей школы. Его ничуть не смущал тот факт, что он на неё не попадает уже. Это не волновало от слова совсем. Ему нужен отдых после каникул, он его заслужил. И ничего не могло испортить этот незапланированный, пусть и недолгий, больничный. А дальше долгожданная свобода. Он, наконец, будет принадлежать себе, только себе. Что может быть прекраснее? На такой мечтательной ноте юноша уснул, улыбаясь краешками губ. Жизнь прекрасна. Он начал понимать это, освободившись от оков. Что может случиться хуже, чем Амелия Баринкс? Теперь никакие экзамены ему не страшны. Он готов ко всему.