Точка невозврата...

Мелодичное пиликанье будильника известило о наступлении утра. Джиллиан проворочалась всю ночь, не в силах принять определенное решение и задремала лишь на рассвете. Она со стоном сползла с кровати и в сонном оцепенении замерла посреди спальни. Внезапно она представила себя некой спортсменкой-десятиборкой. В который раз она задавала себе сакраментальный вопрос: почему то, чего она добивалась, ускользало от неё? Более того, судьба, словно нарочно, устраивала ей всё новые и новые испытания. Неожиданно на ум пришла услышанная когда-то фраза: «Ноша даётся по силе». Джиллиан тяжело вздохнула, ей хотелось быть обыкновенной женщиной, чья сила известно, заключена в слабости, но приходилось быть сильной. Она постоянно чувствовала себя несвободной, скованной обязательствами перед кем-то. Она устала быть со всеми хорошей, устала подлаживаться под настроения и характеры. Если что она и заслужила в этой жизни, так это право говорить то, что хочется говорить, и делать то, что хочется делать. Она слишком долго сидела на крючке, который называется «долг», более десяти лет выполняла долг хорошей жены, находясь в состоянии войны с кокаином, борясь с ним за жизнь мужа. И бесславно проиграла битву. Исполняла роль надежного и преданного друга, верного и безупречного партнера по бизнесу. И чем всё это закончилось… Усилием воли Джиллиан взяла себя в руки и ни в чем не отступила от ежеутреннего ритуала. Зарядка, душ, апельсиновый сок, кофе. Она стала подкрашиваться и только тогда поняла, что боится смотреть на себя в зеркало — ей казалось, что длинная, полная горьких раздумий ночь превратила её в настоящую старуху. Джиллиан раздвинула шторы, впуская в спальню солнечный свет, и снова подошла к туалетному столику. С зеркальной поверхности на неё печальными глазами смотрела симпатичная женщина со скорбно опущенными уголками рта. Она раздвинула губы в улыбке. Раз, еще раз. Нехитрая гимнастика дала неплохой результат — внутреннее напряжение ослабло, улыбка перестала выглядеть вымученной и Джиллиан смогла переключить мысли на дела. Пора будить дочь, завтракать и отправляться прогулку по пока южное солнце не так безжалостно шпарит с небес. Но у неё есть еще несколько свободных минут. Для себя. Прихлебывая горячий кофе, она привалилась спиной к прохладному стеклу раздвижной двери, ведущей на просторную, затененную вьющимися растениями веранду. Теплый ветерок, напоенный сладким ароматом магнолий, смешанный с солоноватым запахом океана, нежно ласкал обнаженную кожу. Она давно не сожалела, что поддалась внутреннему порыву и приехала в Сан-Диего. Сердце начинало щемить от страха, когда Джиллиан думала, случись то, что случилось с ней, если бы она осталась в Вашингтоне, то вряд ли она могла бы сейчас назвать себя счастливой мамой девятимесячной дочки. Стив. Волна благодарности, смешанная с чувством очень похожим на стыд опалила щеки и Джиллиан прикрыла глаза рукой; только благодаря заботе этого мужчины, жива она сама и ребенок Кэла. Кэл. Прошло почти два года, но мысли о нём всё так же вызывали боль и тоску. И жгучий стыд. Она, ненавистница лжи, обманывала и Стива и Кэла. Порой, глядя на себя в зеркало, Джиллиан задумывалась, неужели вот эта женщина с грустным взглядом та сама доктор Фостер? И готова ли нынешняя Джиллиан вновь примерить одежды сброшенные два года назад? Дверь распахнулась, и в спальню влетел Стив. Растрепанный, в расстегнутой, мятой рубашке и уставился на Джиллиан безумным горящим взглядом. — Я не хочу, Джилл, чтобы всё закончилось так. Это неправильно. Она не была готова продолжать выяснять отношения, их разговор прервался на грубой ноте, и Джиллиан кратко вздохнула, стараясь сохранить спокойствие, ответила: — Боюсь, Стив, что наша совместная жизнь всего лишь твоя фантазия, которую ты очень давно мечтал осуществить. И нет ничего более фальшивого, чем наш так называемый брак. Стив, ты же знаешь, что в тот момент я была готова продать душу дьяволу лишь бы… Джиллиан замолчала, понимая, что Стив пропустил мимо ушей ее обвинительные слова, он просто дал ей выговориться, надеясь тем самым облегчить её боль, а главное, они вместе рассуждают об их беде. Пусть боль, но у них всё равно оставалось много общего. — Нет, Джиллиан, — Стив потряс головой и сжал виски, — никаких фантазий. Я искренне и страстно любил тебя все эти годы. И люблю до сих пор. Я отлично знал, на что иду, предлагая тебе стать моей женой. Но ты права, когда моя девушка, ты же не станешь этого отрицать, сбежала с этим рокером, и на долгие двадцать лет исчезла из моей жизни, любовь к тебе превратилась в мечту. Ты всю жизнь была моей мечтой. Джиллиан горько усмехнулась. — Была мечтой, а стала настоящим кошмаром. Достойный итог… Нет-нет, я не ерничаю, просто мечта стала реальностью и потеряла свое очарование. Мечта должна оставаться мечтой. — Брось свои психологические штучки, Джилл. Не надо так думать. Посмотри на меня. Я трезвый, здравомыслящий человек и отдаю отчет в своих действиях. И в самые трудные моменты, когда надо было принимать важное решение, мысли о тебе помогали, и я делал правильный выбор. Я не верил своему счастью — мы наконец вместе. И мы…расходимся. — Вот, ты сам признался, что думал обо мне в трудные и нерадостные минуты. В такое время мы все склонны мечтать: что было бы, если я женился на другой… жил бы в другом городе… А я всего лишь была неким альтернативным вариантом, который ты время от времени рассматривал. — Да, нет, же! Нет, Джиллиан! Ты слишком всё упрощаешь. — А в жизни всё просто, заметь. Это мы всё усложняем, запутываем, чтобы казаться лучше, оправдаться перед собой или кем-нибудь еще. Всё просто Стив, я обманула тебя… Джиллиан замолчала. Стивен видел, что она на пытается решиться сказать что-то важное, и не дал возможности ей этого сделать, пошел в атаку первым. — Это я обманул тебя. Первым. Признайся, когда ты поняла, что беременна, то не была точно уверена в отцовстве… — он сглотнул и резко выдохнул, — Лайтмана. — Не была, — Джиллиан покачала головой, не понимая, к чему ведет Стив. — Еще не существует столь точного определения срока беременности. Он присел на корточки рядом и стиснул в ладонях руки Джиллиан. — Я знал, — он жалко улыбнулся, глядя на неё снизу вверх, — я с самого начала знал, что Ливви не может быть моей дочерью. Биологически. Я не могу иметь детей. Последствия юношеской неосторожности. Но, Джилл, я был счастлив и с радостью выполнял, и хочу дальше исполнять роль отца. Я люблю тебя, люблю НАШУ дочь. Умоляю, подумай, не торопись, не делай резких движений. Останься. — Ты говоришь правду... Ошеломленная его признанием, Джиллиан задумалась. Стив застал её врасплох, ведь что греха таить, она все это время самозабвенно анализировала собственные проблемы, а вот Стив оставался неодушевленным предметом, манекеном, который она переставляла с места на место, пытаясь определить его в нужный угол. А все значительно сложнее. Живой, страдающий мужчина, который помог ей пережить безумно тяжелый год, преданный и нежный отец стоял перед ней со слезами на глазах и тоже просил о помощи. — Ты необыкновенная женщина, Джиллиан. А я, как и многие остальные мужчины хочу иметь семью, а семья подразумевает под собой наличие жены и детей. Ты ведь вышла за меня замуж не потому, что любила. Ты сбежала, спряталась от мужчины, который тебя отверг. Ты была готова пойти на любую сделку, лишь бы сохранить жизнь ребенку. И я очень сомневаюсь, что ты и Ливви нужны ему. В противном случае он бы нашел вас и вернул. Но увы… — Стив развел руками. Джиллиан стиснула зубы,слова Стива резанули по нервам. Она молчала, просто не зная ответов, не зная что сказать. Стив угодил в самую болезненную точку в незакрытую рану. Она слишком хорошо знала Кэла. Его изворотливость и пронырливость, умение при необходимости докапываться до тщательно похороненных тайн. Но он не дернулся, не сделал ни одной попытки, чтобы как-то обозначить себя и свой интерес к ней и дочери. Джиллиан и не предполагала, насколько жестоко ошиблась в Кэле, отвечая Стиву: — Как ни горько признавать, но ты прав.— Она отвернулась от Стива, глядя в окно на белые барашки волн. — Хорошо, мы остаемся. Я попробую. Но не обещаю. Восемнадцать месяцев назад Внутренняя дисциплина и привычка доводить начатое до конца заставляли действовать её чуть ли не автоматически. Джиллиан за время общения с Кэлом научилась подавлять в себе такие чувства, как любовь или привязанность, и находила даже некоторое удовольствие в этой своей способности ставить правила выше эмоций, долг — выше личного душевного благополучия. Наличие рамок и границ, невозможность свободно следовать эмоциональным порывам, она всегда считала необходимой, хотя порой и обременительной платой за их особые таланты и возможность слышать и видеть то, что обычные люди не замечают. С самого начала совместной работы она запомнила два правила: следуй предписанному, и это поможет тебе избежать многих бед, не преступай установленного, и судьбе не за что будет тебя наказывать. Но жизнь оказалась сложнее правил. Сложнее и несправедливее. Джиллиан терялась в сомнениях, металась от надежды к отчаянию, но только одно понимала совершенно четко: жизнь её должна измениться. Жить так, как она жила раньше невозможно. Она не хотела облекать пережитое в убогие словесные формы, но ощущения были так остры, что она решила дать им немного остыть, притупиться, а уж потом приниматься анализировать свои чувства и поведение Кэла. В одном Джиллиан была уверена, всё, что произошло между ними — не импульс, не реакция не на жизненную ситуацию. Нет! Их разрыв был предопределен. В ту ночь Джиллиан почти не спала. Забылась она уже под утро, но по привычке проснувшись рано, заставила себя встать. Особо тщательно привела себя в порядок. Нужно было что-то делать, каким-то образом разрубить этот узел, возникший в её судьбе, и невыносимо, до боли стянувший ей сердце. Пустить всё на самотёк, сделать вид, что ничего не случилось — это не выход из положения. Она должна встретиться с Кэлом, во что бы то ни стало и поговорить с ним и выяснить, почему его так задело то, что она «такая же, как все». Вернуть прошлое, как бы им не хотелось, не получиться, но наметить некий путь в будущее у них еще оставалась возможность. — Что ты здесь делаешь? — покрасневшими от бессонной ночи глазами он злобно уставился на Джиллиан, вошедшую, как не бывало, в его дом. На её лице было выражение подходящего к случаю сострадания. Да уж, выглядел он не блестяще. Но это был театр, та игра, в которую они так привыкли играть. Игра, которую ему так нравилось разгадывать, и которую сейчас Джиллиан не слишком и маскировала. Она понимала, что пытаться провести Кэла, натянув на лицо приветливую улыбку, бесполезное и даже опасное занятие, но всё равно продолжала игру, видя, что он тоже играет, еще не зная и не понимая, что игра эта может закончиться страшно… — Ты не должна была сюда приходить! — он взмахнул рукой, указывая на дверь. — Джиллиан?! — удивленный, чуть хриплый женский голос заставил Фостер вздрогнуть, она повернулась на звук. В дверном проеме, опираясь плечом, о косяк стояла детектив Валловски. Хватило одного беглого взгляда, чтобы понять, что они тут с Лайтманом не книжки читали. Накинутая на плечи рубашка Кэла, спутанные волосы, помятое лицо со следами плохо смытой косметики. Джиллиан молча пожала плечами, развернулась и как того требовал Кэл минутой ранее, пошла к входной двери. Говорить с Лайтманом у неё уже больше не было не малейшего желания. Ответ она уже получила. Он трусил так, что спрятался за спину женщины, притащив её в свою постель сразу же после… «недоразумения». Она нашла подходящую замену случившегося между ними. Именно так, она и будет впредь называть… Стараясь не броситься бегом Джиллиан дошла до машины, плюхнулась на сиденье, руки дрожали так, что ей не удавалось попасть в замок зажигания. Стиснув в кулаке связку ключей, она закусила костяшки пальцев и сжимала зубы до тех пор, пока не ощутила во рту соленый привкус крови. Зазвонил телефон. Говорить, неважно с кем, не осталось ни сил не желания, но мобильный не умолкал. — Джиллиан, что случилось? — голос Стива спокойный и ровный казался раздражающе назойливым. — Извини, я очень занята. — Но, Джиллиан… — Нет! Ты, слышишь меня, нет! Позже я перезвоню сама, — Джиллиан поняла, что кричит в трубку почти истерически и, сделав паузу, невнятно пробормотала: Позже, — и отключилась.