И все мосты горят в огне

Белль засовывает руку в прохладную глубину сейфа. Облегченно выдыхает, когда пальцы нащупывают бутылочку. Это опасно, она знает. Возможно, не стоит спешить, стоит что-то придумать, но ждать она больше не может; она слишком долго выжидала и слишком долго не шла к мужу. Это не лучший способ поговорить, но другого у Белль нет. И в этом странном мире, где они оба не раз предали друг друга, иммобилизующие чернила кажутся не самой плохой идеей. *** Час еще ранний, и на улицах никто не попадается ей навстречу. Белль, сворачивая в сторону леса, оглядывается на Cторибрук с неопределенным, недооформившимся, немного горьким, отчасти мстительным чувством — попытался бы кто-нибудь ее остановить? Или одобрили бы ее план и пристроились сзади, чтобы проследить, чем все закончится? После вчерашних событий у Белль нет иллюзий, что все закончится хорошо, как нет больше веры в то, что ей, именно ей, Темный не причинит зла. Румпельштильцхен может просто не услышать ее. Сумела же она стать жестокой, а он — безжалостным. И как сделать так, чтобы он поверил, что она больше не хочет останавливать чудовище, а только спасти? Как сделать так, чтобы он ей просто поверил? *** Темный оборачивается ей навстречу с ехидной усмешкой на губах. Взгляд Белль останавливается на пиджаке чернильного цвета; зрение болезненно обострено, и ей кажется, что она способна разглядеть сплетение волокон в ткани. Она перемещает взгляд влево, к темно-лиловому квадрату платка, выглядывающему из кармана. Флакон уже откупорен, два стремительных шага — и брызги чернил оседают на пиджак. Лицо мага на мгновение искажается гримасой ярости и застывает. — Я не хочу тебе навредить! В глазах взбешенного мага появляется насмешливое «ты и не можешь». — Со мной никого нет, я пришла одна, — торопится объяснить Белль. Спешить в самом деле нужно, нужно сказать самое главное. — Ты же знаешь, действие чернил закончится через пару минут, и ты, — голос вздрагивает, Белль не может удержаться от горькой улыбки, — можешь сделать со мной что угодно, но сейчас… я хочу сказать тебе кое-что. Как бы дорого мне это ни обошлось, просто выслушай меня! Если бы он мог, наверное, сейчас крутанул бы запястьем с иронично снисходительным «а что, есть выбор, дорогуша?», но Белль все же надеется, что он поймет, о чем она. И услышит. — Я…— готовых слов нет, Белль их и не обдумывала, не припасала заранее, и вот сейчас она понимает, что все, что ей нужно сказать, не уместится в несколько фраз. — Мне жаль, — срывается с губ, и Белль слышит в своем голосе слезы, чувствует соленую влагу на губах. — Мне жаль ,— повторяет она, и вот теперь с лица и из взгляда Темного исчезает даже насмешка, всё пустеет, точно действие чернил только вступило в силу. Или дело не в магии?.. — Мне жаль, что я не выслушала тебя тогда, жаль… что не дала тебе шанса, жаль… — Белль останавливается, делает глубокий вдох. — Я не жалею, что защищала Сторибрук, я жалею о том, что сражалась за него не на той стороне… И… —она порывисто подходит к нему, безбоязненно — сейчас ей кажется, что она сделала бы это, даже не будь у нее волшебных чернил — кладет руки ему на плечи. — Мне жаль себя, — шепчет она, — потому что я потеряла тебя. Она умолкает и медлит, не убирая рук. Когда-то ее прикосновение останавливало Темного, помогало Румпелю справиться с тьмой. Сейчас Белль ничего не ждет. Но, когда на мгновение через магический плен, через застилающую глаза пелену тьмы на лице Румпельштильцхена появляется растерянность, она понимает, что все-таки надеется. — Ру… Румпель, — тихо зовет она. Она слышит его глубокий, прерывистый вдох, видит судорожное движение руки: он не то хочет коснуться ее, не то оттолкнуть. Перед тем как он плотно прикрывает глаза, она различает в них страх. — Уходи… — доносится до нее слабый шепот и тут же хриплый вскрик: — Сейчас же! Оставаться нельзя, Белль и не пытается. Едва различая дорогу, она выбегает из домика.