И все мосты горят в огне

Прости за каждый миг бессмысленных побед... Прости, что помню о тебе. Velvet — И все мосты горят в огне. There is a beast, and I let it run, Now it is running my way Black Lab — This Night.

Магический ящик не раскрывается, как обещала Реджина, накладывая последнее заклинание. Просто лежит на ладони безвредным металлическим прямоугольником. «Тебе ничего не придется делать, Белль», — еще одно обещание Реджины. Что же, так оно и получилось: Белль ничего не пришлось делать. Или все уже сделано? Белль кажется, что, задавая этот вопрос, иероглифы на крышке ставшего безобидным артефакта сливаются в приплясывающую усмешку. Бешено колотившееся сердце успокаивается, по венам разливается холод, наваливается оцепенение. Белль неотрывно смотрит на ящик, но она знает, что с губ мужчины исчезла презрительная улыбка, и ощущает исходящую от него ярость. Она не раз видела Румпельштильцхена взбешенным, и тогда он крушил и ломал все вокруг. Но сейчас Белль кажется, что она впервые поняла разницу между гневом человека и гневом Темного Мага. — Ты же не думала, что сможешь так легко перехитрить Темного? — нарочито мягкий голос пропитан издевкой. Белль наконец сбрасывает ящик с ладони, смотрит, как тот неохотно падает, как замедленно отлетает от удара об пол крышка. — Снова фальшивка, — отрывисто смеется она. В пересохшем рту расползается горечь, но не из-за того, что все оказалось напрасным, а от того, что Белль рада неудаче. Горькая радость, но на мгновение Белль уверена, что победа оказалась бы еще горше. — Ты знал, — Белль сама удивляется отчетливо прозвучавшей ноте упрека. Темный маг снисходительно улыбается. — Едва ты вошла, да. Белль вскидывает голову. — Тогда ты знал, что я не хотела этого. — Ты это уже говорила. Сколько раз? — с вежливым интересом спрашивает маг. Белль не помнит, сколько раз, но она вспоминает каждый из этих случаев. Цепочка, оплетшая запястья, и да, она помнит каждое звено. — Знаешь, — девушка прикусывает губу и неосознанно делает шаг вперед. — Я бы хотела возненавидеть тебя. Ненависть, — она смаргивает слезы, на которые даже рассердиться не успевает, — все упрощает, правда? — голос срывается. — Правда? В прищуренных темных глазах мага застывает выражение, для которого даже слово «ненависть» кажется слишком теплым. Слишком живым. — Да, она все упрощает, — слышит она неторопливый, взвешенный ответ. Белль отступает на шаг. — Тогда, раз я все равно неопасна для тебя… В его взгляде мелькает ироничное одобрение. — О нет, Белль, — неопасна, — словно хваля за сообразительность, снисходительно роняет маг. — Тогда хотя бы расскажи мне... зачем тебе все это, все, что ты делаешь? Чего ты добиваешься? Чего ты хочешь? Маг сосредоточено прохаживается по комнате, останавливается напротив Белль и, приложив на миг ладонь ко лбу, щелкает пальцами, словно только что отыскал ответ на непростой вопрос. — Того же, что и всегда, — маг поводит правой рукой в замысловатом изящном жесте. — Власти. Могущества. Истинная любовь, знаешь ли, — он глумливо театрально складывает руки ладонями вместе и резко разводит, — обязывает. Помнится, ты оказалась достаточно проницательной для того, чтобы самой догадаться о том, с кем — чем — меня связывают ее узы. Белль изо всех сил пытается расслышать в последних словах упрек, но упрека нет. Есть лишь упоение разрушением. «И это уже не война, нет», — мысленно поправляет себя Белль. Разрушение в войне хотя бы не бывает бесцельным. Белль с облегчением осознает прилив гнева. Безотчетным движением бросается вперед. Ей нужно, нужно опровергнуть слова мужа, потому как она вдруг понимает, что не верит ему. Не верит, что он сам до конца поверил себе. — Это неправда! Было… было и другое, я знаю! — вдруг все становится неважным: прошлое, настоящее, будущее, ящик Пандоры на ладони, ловушка, двери которой захлопнулись за спиной Белль, судьба Сторибрука, ее собственная судьба; все, кроме одного: ей очень нужно убедить Румпельштильцхена в том, что он ошибается. — Я знаю… я видела. Он склоняет голову набок. Белль тянет отвернуться, зажмуриться. Ей уже не страшно, лишь жутко. Потому что — она видит — маг просто забавляется. В темных глазах, не оживляя, а словно, напротив, подчеркивая безжизненность, пляшут искорки безудержного мрачного веселья. — Ты обманывалась, душа моя, — в голосе резче проступает хихиканье. Белль кажется, что, зажмурься она сейчас — откроет глаза в Темном замке. Точно сместились границы времени, перемешались прошлое и настоящее, и вот, перед ней существо, обладающее хладнокровной безжалостностью Голда и смешливой жестокостью сказочного колдуна. Белль не страшно, нет. Просто одиноко. Просто — нелепо, да? — хочется даже не позвать, а только ухватиться за имя, не ожидая отклика. Не в попытке что-то исправить или предотвратить. Просто впервые с того вечера, когда Румпельштильцхен переступил городскую черту, Белль страшно не за себя и не за Сторибрук. Что бы он ни задумал сделать с ней или с городом, сейчас Белль страшно за него. Белль сама не замечает, как с губ срывается тихий зов: — Румпель… В ответ раздается не высокий смех колдуна, а приглушенный, сдержанный смех Голда, и Белль кажется, что она сходит — сошла — с ума. А в следующее мгновение ей уже кажется, что их — Белль — тоже несколько. Сказочная, без оглядки влюбившаяся в чудовище, наивная и смелая принцесса; распутная, шальная и неожиданно искренняя Лэйси; безмятежно-счастливая миссис Голд и... И Белль последних недель, Белль, которая смогла надежно закрыться от сожалений, сомнений и надежды, Белль, которая, спасая город от чудовища, забыла, что чудовищам тоже нужно спасение. Она больше не знает, кто из этих Белль настоящая. Горло стягивает петля удушья; Белль знакомо, хорошо знакомо это ощущение. Больше тридцати лет назад та же петля стянулась на горле, когда Анна падала со скалы. Потом приходит оцепенение. Безучастность. Оказывается, все было сложно, лишь пока Белль на что-то надеялась, но теперь, когда вокруг сомкнулась беспроглядная тьма, и беспроглядная тьма выглядывает на девушку из глаз стоящего напротив существа, все вдруг становится очень и очень простым. Вот так разными путями, бесстрастно думает Белль, они и пришли к этому "все просто"; он через ненависть, она — через усталое отчаяние. — Не Румпель, нет. Когда ты в последний раз видела его? — он вновь вперяет в посверкивающие интересом глаза. Его вопрос лишен подтекста, это просто вопрос, и маг действительно ждет ответа. А Белль действительно пытается найти ответ, действительно вспоминает последние недели. Когда? У черты? Сразу после возвращения? До произнесенного Белль и окончательно проведшего еще одну, последнюю черту «у меня тоже нет выбора»? У Белль нет ответа. Ведь себя, настоящую, ей тоже надо где-то там, в тех неделях, найти. Выждав несколько минут, маг издает удовлетворенное хмыканье. На его лице появляется бесстрастное выражение, но это не непроницаемость Голда, через которую всегда ясно (для Белль — слишком ясно) проступали растерянность, смятение и боль; это — непритворное, не прикрывающее ничего, кроме пустоты, равнодушие. — Сказать, почему ты все еще жива? Я еще не поблагодарил тебя. Ты все упростила, Белль. Ты была мне опасна, очень, — мужчина окидывает ее оценивающим взглядом и морщится, точно в недоумении, точно посмеивается над собой, — опасна. Но ты, глупая девочка, сама сделала все проще. — А вот это мы сейчас проверим. Белль и Темный маг одновременно оборачиваются на голос Реджины; Реджины, только что вошедшей в домик, Реджины, сжимающей в руке, затянутой в черную кожаную перчатку, сердце. Сердце Белль. *** — Ты же не думал, что я обойдусь без сюрпризов? — сладко улыбается карминными губами королева, в упор глядя на Голда. Через несколько секунд повисшую в домике тишину разрезает смех: — Не самый занимательный сюрприз, душа моя,— сокрушенно разводит руками маг. Белль замечает, как от слов, смеха и, главное, тона Голда меняется лицо Реджины, становится более напряженным. Белль все равно. Может, Реджина велела ей ничего не испытывать, а может, есть такой порог, переступив который прекращаешь что-либо ощущать, и Белль наконец его достигла. Но девушке и действительно все равно, что она наедине с двумя магами, один из которых ненавидит Белль, а другая — превратила ее в заложницу. И, похоже, Реджина проигрывает, все так же отстраненно думает Белль, глядя, как сжимается и разжимается, пульсируя в руке королевы, алое сердце. — Это как посмотреть, — отзывается Реджина. — Не пытайся блефовать со мной, Румпель. — Что тебе нужно, Реджина? — расслабленно, точно в ожидании увлекательного зрелища, присев на край стола, спрашивает маг. — Безопасность Сторибрука. Твое отсутствие. — Или? — Или она,— Реджина небрежно кивает в сторону Белль, — умрет. Голд картинно пожимает плечами и разводит руками. Повисает неловкая пауза. В другое время выражение растерянности на лице Реджины показалось бы Белль смешным. Магу оно, похоже, кажется именно таким, потому что его губы подергивает полная наслаждения усмешка. Он не оглядывается на Белль. — Та-та-та, — протягивает мужчина на высокой ноте. — Похоже, кое-кто кое-что упустил из виду. Думаешь, однажды слабость — всегда слабость? — Если речь идет о Румпельштильцхене, — роняет Реджина. На губах мужчины замирает игривый смех. Белль видит, как Реджина, настораживаясь, группируется, под обдающим королеву мертвенным холодом взглядом мага. Но Румпельштильцхен, в поучающем жесте подняв указательный палец, вновь смеется. — Если, Реджина — если. — Ты не веришь, что я это сделаю? — Реджина вновь овладела собой, и тягучий голос женщины пропитан равнодушным интересом. — Уверен, что не желаешь заключить эту… — Реджина намеренно медленно переводит взгляд на Белль. Голд не оглядывается, — сделку? Еще одна пауза. Белль устала от этих пропитанных ожиданием, начиненных непроизнесенными словами, искрящих, словно провода под высоким напряжением, пауз. — Не заинтересован, — с ноткой едва ли не искреннего сожаления роняет маг. Губы Реджины приоткрываются, брови вопросительно изгибаются. Оба мага смотрят на сердце Белль; Голд с невозмутимым ожиданием, Реджина — со вновь почти комичной озадаченностью. Арчи, наверное, сказал бы, что у Белль истерика. Когда при тебе обсуждают твою смерть, а тебе смешно, это истерика? Лицо Реджины каменеет. Облитая черной перчаткой — Белль вспоминает, что утром едва не надела такие же — рука рывком сжимает сердце. Электрический разряд боли пронизывает Белль, и это дает силы встряхнуться, заговорить: — Ты… Маг неспешно оборачивается, и Белль осознает, что все это время она надеялась, что Румпельштильцхен боится смотреть на нее. Но взгляд темных глаз невозмутим. — Снова — руками Реджины? — только и может выговорить, бросить ему в лицо, Белль. Маг не уворачивается от ее слов. Безмятежность не покидает взгляда, тонкая усмешка — губ. — Руками Реджины — снова, — негромко соглашается он.